Ги де Мопассан
Милый друг
пер. Н. Любимова
Изд. ХудЛит, 1974 г.
OCR Палек, 1998 г.
Часть первая
I
Джорж Дюруа получил у кассирши ресторана сдачу с пяти франков и нап-
равился к выходу.
Статный от природы и к тому же сохранивший унтерофицерскую выправку,
он приосанился и, привычным молодцеватым жестом закрутив усы, охватил
запоздавших посетителей тем зорким взглядом, каким красавец мужчина,
точно ястреб, высматривает добычу.
Женщины подняли на него глаза; это были три молоденькие работницы,
учительница музыки, средних лет, небрежно причесанная, неряшливо одетая,
в запыленной шляпке, в криво сидевшем на ней платье, и две мещанки с
мужьями - завсегдатаи этой дешевой харчевни.
Он постоял с минуту на тротуаре, размышляя о том, как быть дальше.
Сегодня двадцать восьмое июня; до первого числа у него остается все-
го-навсего три франка сорок сантимов. Это значит: два обеда, но никаких
завтраков, или два завтрака, но никаких обедов, - на выбор. Так как
завтрак стоит франк десять сантимов, а обед - полтора франка, то, отка-
завшись от обедов, он выгадает франк двадцать сантимов; стало быть,
рассчитал он, можно будет еще два раза поужинать хлебом с колбасой и вы-
пить две кружки пива на бульваре. А это его самый большой расход и самое
большое удовольствие, которое он позволяет себе по вечерам. Он двинулся
по улице Нотр-Дам-де-Лорет.
Шагал он так же, как в те времена, когда на нем был гусарский мундир:
выпятив грудь и слегка расставляя ноги, будто только что слез с коня. Он
бесцеремонно протискивался в толпе, заполонившей улицу: задевал прохожих
плечом, толкался, никому не уступал дорогу. Сдвинув поношенный цилиндр
чуть-чуть набок и постукивая каблуками, он шел с высокомерным видом бра-
вого солдата, очутившегося среди штатских, который презирает решительно
все: и людей и дома - весь город.
Даже в этом дешевом, купленном за шестьдесят франков костюме ему уда-
валось сохранять известную элегантность - пошловатую, бьющую в глаза, но
все же элегантность. Высокий рост, хорошая фигура, вьющиеся русые с ры-
жеватым отливом волосы, расчесанные на прямой пробор, закрученные усы,
словно пенившиеся на губе, светло-голубые глаза с буравчиками зрачков -
все в нем напоминало соблазнителя из бульварного романа.
Был один из тех летних вечеров, когда в Париже не хватает воздуха.
Город, жаркий, как парильня, казалось, задыхался и истекал потом. Гра-
нитные пасти сточных труб распространяли зловоние; из подвальных этажей,
из низких кухонных окон несся отвратительный запах помоев и прокисшего
соуса.
Швейцары, сняв пиджаки, верхом на соломенных стульях покуривали у во-
рот; мимо них, со шляпами в руках, еле передвигая ноги, брели прохожие.
Дойдя до бульвара, Жорж Дюруа снова остановился в нерешительности.
Его тянуло на Елисейские поля, в Булонский лес - подышать среди деревьев
свежим воздухом. Но он испытывал и другое желание - желание встречи с
женщиной.
Как она произойдет? Этого он не знал, но он ждал ее вот уже три меся-
ца, каждый день, каждый вечер. Впрочем, благодаря счастливой наружности
и галантному обхождению ему то там, то здесь случалось урвать немножко
любви, но он надеялся на нечто большее и лучшее.
В карманах у него было пусто, а кровь между тем играла, и он распа-
лялся от каждого прикосновения уличных женщин, шептавших на углах: "Пой-
дем со мной, красавчик!" - но не смел за ними идти, так как заплатить
ему было нечем; притом он все ждал чего-то иного, иных, менее доступных
поцелуев.
И все же он любил посещать места, где кишат девицы легкого поведения,
- их балы, рестораны, улицы; любил толкаться среди них, заговаривать с
ними, обращаться к ним на "ты", дышать резким запахом их духов, ощущать
их близость. Как-никак это тоже женщины, и женщины, созданные для любви.
Он отнюдь не питал к ним отвращения, свойственного семьянину.
Он пошел по направлению к церкви Мадлен и растворился в изнемогавшем
от жары людском потоке. Большие, захватившие часть тротуара, переполнен-
ные кафе выставляли своих посетителей напоказ, заливая их ослепительно
ярким светом витрин. Перед посетителями на четырехугольных и круглых
столиках стояли бокалы с напитками - красными, желтыми, зелеными, корич-
невыми, всевозможных оттенков, а в графинах сверкали огромные прозрачные
цилиндрические куски льда, охлаждавшие прекрасную чистую воду.
Дюруа замедлил шаг, - у него пересохло в горле.
Жгучая жажда, жажда, какую испытывают лишь в душный летний вечер, то-
мила его, и он вызывал в себе восхитительное ощущение холодного пива,
льющегося в гортань. Но если выпить сегодня хотя бы две кружки, то про-
щай скудный завтрашний ужин, а он слишком хорошо знал часы голода, неиз-
бежно связанные с концом месяца.
"Потерплю до десяти, а там выпью кружку в Американском кафе, - решил
он. - А, черт, как, однако ж, хочется пить!" Он смотрел на всех этих лю-
дей, сидевших за столиками и утолявших жажду, - на всех этих людей, ко-
торые могли пить сколько угодно. Он проходил мимо кафе, окидывая посети-
телей насмешливым и дерзким взглядом и определяя на глаз - по выражению
лица, по одежде, - сколько у каждого из них должно быть с собой денег. И
в нем поднималась злоба на этих расположившихся со всеми удобствами гос-
под. Поройся у них в карманах, - найдешь и золотые, и серебряные, и мед-
ные монеты. В среднем у каждого должно быть не меньше двух луидоров; в
любом кафе сто человек, во всяком случае, наберется; два луидора помно-
жить на сто - это четыре тысячи франков! "Сволочь!" - проворчал он, все
так же изящно покачивая станом. Попадись бывшему унтер-офицеру кто-ни-
будь из них ночью в темном переулке, - честное слово, он без зазрения
совести свернул бы ему шею, как это он во время маневров проделывал с
деревенскими курами.
Дюруа невольно пришли на память два года, которые он провел в Африке,
в захолустных крепостях на юге Алжира, где ему часто удавалось обирать
до нитки арабов. Веселая и жестокая улыбка скользнула по его губам при
воспоминании об одной проделке: трем арабам из племени улед-алан она
стоила жизни, зато он и его товарищи раздобыли двадцать кур, двух бара-
нов, золото, и при всем том целых полгода им было над чем смеяться.
Виновных не нашли, да их и не так уж усердно искали, - ведь араба все
еще принято считать чем-то вроде законной добычи солдата.
В Париже - не то. Здесь уж не пограбишь в свое удовольствие - с саб-
лей на боку и с револьвером в руке, на свободе, вдали от гражданского
правосудия. Дюруа почувствовал, как все инстинкты унтер-офицера, развра-
тившегося в покоренной стране, разом заговорили в нем. Право, это были
счастливые годы. Как жаль, что он не остался в пустыне! Но он полагал,
что здесь ему будет лучше. А вышло... Вышло черт знает что!
Точно желая убедиться, как сухо у него во рту, он, слегка прищелкнув,
провел языком по небу.
Толпа скользила вокруг него, истомленная, вялая, а он, задевая
встречных плечом и насвистывая веселые песенки, думал все о тем же:
"Скоты! И ведь у каждого из этих болванов водятся деньги!" Мужчины, ко-
торых он толкал, огрызались, женщины бросали ему вслед: "Нахал!"
Он прошел мимо Водевиля и остановился против Американского кафе, по-
думывая, не выпить ли ему пива, - до того мучила его жажда. Но прежде
чем на это решиться, он взглянул на уличные часы с освещенным цифербла-
том. Было четверть десятого. Он знал себя: как только перед ним поставят
кружку с пивом, он мигом осушит ее до дна. А что он будет делать до
одиннадцати?
"Пройдусь до церкви Мадлен, - сказал он себе, - и не спеша двинусь
обратно".
На углу площади Оперы он столкнулся с толстым молодым человеком, ко-
торого он где-то как будто видел.
Он пошел за ним, роясь в своих воспоминаниях и повторяя вполголоса:
- Черт возьми, где же я встречался с этим субъектом?
Тщетно напрягал он мысль, как вдруг память его сотворила чудо, и этот
же самый человек предстал перед ним менее толстым, более юным, одетым в
гусарский мундир.
- Да ведь это Форестье! - вскрикнул Дюруа и, догнав его, хлопнул по
плечу.
Тот обернулся, посмотрел на него и спросил?
- Что вам угодно, сударь?
Дюруа засмеялся:
- Не узнаешь?
- Нет.
- Жорж Дюруа, из шестого гусарского.
Форестье протянул ему обе руки:
- А, дружище! Как поживаешь?
- Превосходно, а ты?
- Я, брат, так себе. Вообрази, грудь у меня стала точно из папье-ма-
ше, и кашляю я шесть месяцев в году, - все это последствия бронхита, ко-
торый я схватил четыре года назад в Буживале, как только вернулся во
Францию.
- Вот оно что! А вид у тебя здоровый.
Форестье, взяв старого товарища под руку, заговорил о своей болезни,
о диагнозах и советах врачей, о том, как трудно ему, такому занятому,
следовать их указаниям. Ему предписано провести зиму на юге, но разве
это возможно? Он женат, он журналист, он занимает прекрасное положение.
- Я заведую отделом политики во "Французской жизни", помещаю в "Спа-
сении отчеты о заседаниях сената и время от времени даю литературную
хронику в "Планету". Как видишь, я стал на ноги.
Дюруа с удивлением смотрел на него. Форестье сильно изменился, стал
вполне зрелым человеком. Походка, манера держаться, костюм, брюшко - все
обличало в нем преуспевающего, самоуверенного господина, любящего плотно
покушать. А прежде это был худой, тонкий и стройный юноша, ветрогон, за-
бияка, непоседа, горлан. За три года Париж сделал из него совсем другого
человека - степенного, тучного, с сединой на висках, хотя ему было не
больше двадцати семи лет.
- Ты куда направляешься? - спросил Форестье.
- Никуда, - ответил Дюруа, - просто гуляю перед сном.
- Что ж, может, проводишь меня в редакцию "Французской жизни"? Мне
только просмотреть корректуру, а потом мы где-нибудь выпьем по кружке
пива.
- Идет.
И с той непринужденностью, которая так легко дается бывшим однокласс-
никам и однополчанам, они пошли под руку.
- Что поделываешь? - спросил Форестье.
Дюруа пожал плечами:
- По правде сказать, околеваю с голоду. Когда кончился срок моей
службы, я приехал сюда, чтобы... чтобы сделать карьеру, - вернее, мне
просто захотелось пожить в Париже. Но вот уж полгода, как я служу в уп-
равлении Северной железной дороги и получаю всего-навсего полторы тысячи
франков в год.
- Не густо, черт возьми, - промычал Форестье.
- Еще бы! Но скажи на милость, как мне выбиться? Я одинок, никого не
знаю, обратиться не к кому. Дело не в нежелании, а в отсутствии возмож-
ностей.
Приятель, смерив его с ног до головы оценивающим взглядом опытного
человека, наставительно заговорил:
- Видишь ли, дитя мое, здесь все зависит от апломба. Человеку ма-
ло-мальски сообразительному легче стать министром, чем столоначальником.
Надо уметь производить впечатление, а вовсе не просить. Но неужели же,
черт возьми, тебе не подвернулось ничего более подходящего?
- Я обил все пороги, но без толку, - возразил Дюруа. - Впрочем, сей-
час у меня есть кое-что на примете: мне предлагают место берейтора в ма-
неже Пелерена. Там я, на худой конец, заработаю три тысячи франков.
- Не делай этой глупости, - прервал его Форестье, - а даже если тебе
посулят десять тысяч франков. Ты сразу отрежешь себе все пути. У себя в
канцелярии ты, по крайней мере, не на виду, тебя никто не знает, и, при
известной настойчивости, со временем ты выберешься оттуда и сделаешь
карьеру. Но берейтор - а это конец. Это все равно что поступить метрдо-
телем в ресторан, где обедает "весь Париж". Раз ты давал уроки верховой
езды светским людям или их сыновьям, то они уже не могут смотреть на те-
бя, как на ровню.
Он замолчал и, подумав несколько секунд, спросил:
- У тебя есть диплом бакалавра?
- Нет, я дважды срезался.
