дивану, и они сели рядом.
Теперь ему необходимо было начать изящную, волнующую беседу, но, не
найдя подходящей темы, он нерешительно проговорил:
- Так вы не очень на меня сердитесь?
Она зажала ему рот рукой.
- Молчи!
И они продолжали молча сидеть, глаза в глаза, сжимая друг другу горя-
чие руки.
- Как я жаждал обладать вами! - сказал он.
- Молчи! - снова сказала она.
Было слышно, как в столовой гремит тарелками горничная.
Он встал.
- Я не могу сидеть подле вас. Я теряю голову.
Дверь отворилась.
- Кушать подано.
Он торжественно повел ее к столу.
За завтраком они сидели друг против друга, беспрестанно обмениваясь
улыбками, взглядами, занятые только собой, проникнутые сладким очарова-
нием зарождающейся нежности. Они машинально глотали то, что им подавали
на стол. Вдруг он почувствовал прикосновение ножки, маленькой ножки,
блуждавшей под столом. Он зажал ее между своих ступней и уже не отпус-
кал, сжимая изо всех сил.
Горничная входила и уходила, приносила и уносила блюда, и при этом у
нее был такой равнодушный вид, как будто она ровно ничего не замечала.
После завтрака они вернулись в гостиную и снова сели рядом на диване.
Он подвигался все ближе и ближе к ней, пытаясь обнять ее. Но она лас-
ковым движением отстраняла его.
- Осторожней, могут войти.
- Когда же мы останемся совсем одни? - прошептал он. - Когда же я
смогу высказать, как я люблю вас?
Она нагнулась к самому его уху и еле слышно сказала:
- На днях я ненадолго зайду к вам.
Он почувствовал, что краснеет.
- Но я... я живу... очень скромно.
Она улыбнулась:
- Это не важно. Я приду поглядеть на вас, а не на вашу квартиру.
Он стал добиваться от нее, чтобы она сказала, когда придет. Она наз-
начила день в конце следующей недели, но он, стискивая и ломая ей руки,
стал умолять ее ускорить свидание; речи его были бессвязны, в глазах по-
явился лихорадочный блеск, щеки пылали огнем желания, того неукротимого
желания, какое всегда вызывают трапезы, совершаемые вдвоем.
Эти жаркие мольбы забавляли ее, и она постепенно уступала ему по од-
ному дню. Но он повторял:
- Завтра... Скажите: завтра...
Наконец она согласилась.
- Хорошо. Завтра. В пять часов.
Глубокий радостный вздох вырвался у него из груди. И между ними завя-
залась беседа, почти спокойная, точно они лет двадцать были близко зна-
комы.
Раздался звонок, - оба вздрогнули и поспешили отодвинуться друг от
друга.
- Это, наверно, Лорина, - прошептала она.
Девочка вошла и в изумлении остановилась, потом, вне себя от радости,
захлопала в ладоши и подбежала к Дюруа.
- А, Милый друг! - закричала она.
Госпожа де Марель засмеялась:
- Что? Милый друг? Лорина вас уже окрестила! Помоему, это очень слав-
ное прозвище. Я тоже буду вас называть Милым другом!
Он посадил девочку к себе на колени, и ему пришлось играть с ней во
все игры, которым он ее научил.
Без двадцати три он распрощался и отправился в редакцию. На лестнице
он еще раз шепнул в - полуотворенную дверь:
- Завтра. В пять часов.
Госпожа де Марель, лишь по движению его губ догадавшись, что он хотел
ей сказать, улыбкой ответила "да" и исчезла.
Покончив с редакционными делами, он стал думать о том, как убрать
комнату для приема любовницы, как лучше всего скрыть убожество своего
жилья. Ему пришло на ум развесить по стенам японские безделушки. За пять
франков он купил целую коллекцию миниатюрных вееров, экранчиков, пестрых
лоскутов и прикрыл ими наиболее заметные пятна на обоях. На оконные
стекла он налепил прозрачные картинки, изображавшие речные суда, стаи
птиц на фоне красного неба, разноцветных дам на балконах и вереницы чер-
неньких человечков, бредущих по снежной равнине.
Его каморка, в которой буквально негде было повернуться, скоро стала
похожа на разрисованный бумажный фонарь. Довольный эффектом, он весь ве-
чер приклеивал к потолку птиц, вырезанных из остатков цветной бумаги.
Потом лег и заснул под свистки паровозов.
На другой день он вернулся пораньше и принес корзинку пирожных и бу-
тылку мадеры, купленную в бакалейной лавке. Немного погодя ему пришлось
еще раз выйти, чтобы раздобыть две тарелки и два стакана. Угощение он
поставил на туалетный столик, прикрыв грязную деревянную доску салфет-
кой, а таз и кувшин спрятал вниз.
И стал ждать.
Она пришла в четверть шестого и, пораженная пестротою рисунков, от
которой рябило в глазах, невольно воскликнула:
- Как у вас хорошо! Только уж очень много народу на лестнице.
Он обнял ее и, задыхаясь от страсти, принялся целовать сквозь вуаль
пряди волос, выбившиеся у нее из-под шляпы.
Через полтора часа он проводил ее до стоянки фиакров на Римской ули-
це. Когда она села в экипаж, он шепнул:
- Во вторник, в это же время.
- В это же время, во вторник, - подтвердила она.
Уже стемнело, и она безбоязненно притянула к себе его голову в откры-
тую дверцу кареты и поцеловала в губы. Кучер поднял хлыст, она успела
крикнуть:
- До свиданья. Милый друг!
И белая кляча, сдвинув с места ветхий экипаж, затрусила усталой рыс-
цой.
В течение трех недель Дюруа принимал у себя Г-жу де Марель каждые
два-три дня, иногда утром, иногда вечером.
Как-то днем, когда он поджидал ее, громкие крики на лестнице застави-
ли его подойти к двери. Плакал ребенок. Послышался сердитый мужской го-
лос:
- Вот чертенок, чего он ревет?
- Да эта паскуда, что таскается наверх к журналисту, сшибла с ног на-
шего Никола на площадке. Я бы этих шлюх на порог не пускала, не видят,
что у них под ногами ребенок!
Дюруа в ужасе отскочил, - до него донеслись торопливые шаги и стреми-
тельный шелест платья.
Вслед за тем в дверь, которую он только что запер, постучали. Он от-
ворил, и в комнату вбежала запыхавшаяся, разъяренная г-жа де Марель.
- Ты слышал? - еле выговорила она.
Он сделал вид, что ничего не знает.
- Нет, а что?
- Как они меня оскорбили?
- Кто?
- Негодяи, что живут этажом ниже.
- Да нет! Что такое, скажи?
Вместо ответа она разрыдалась.
Ему пришлось снять с нее шляпу, расшнуровать корсет, уложить ее на
кровать и растереть мокрым полотенцем виски. Она задыхалась. Но как
только припадок прошел, она дала волю своему гневу.
Она требовала, чтобы он сию же минуту спустился вниз, отколотил их,
убил.
- Но ведь это же рабочие, грубый народ, - твердил он. Подумай, при-
дется подавать в суд, тебя могут узнать, арестовать - и ты погибла. С
такими людьми лучше не связываться.
Она заговорила о другом:
- Как же нам быть? Я больше сюда не приду.
- Очень просто, - ответил он, - я перееду на другую квартиру.
- Да.., - прошептала она. - Но это долго.
Внезапно у нее мелькнула какая-то мысль.
- Нет, нет, послушай, - сразу успокоившись, заговорила она, - я нашла
выход, предоставь все мне, тебе ни о чем не надо заботиться. Завтра ут-
ром я пришлю тебе голубой листочек.
"Голубыми листочками" она называла городские письма-телеграммы.
Теперь она уже улыбалась, в восторге от своей затеи, которой пока не
хотела делиться с Дюруа; В этот день она особенно бурно проявляла свою
страсть.
Все же, когда она спускалась по лестнице, ноги у нее подкашивались от
волнения, и она всей тяжестью опиралась на руку своего возлюбленного.
Они никого не встретили.
Он вставал поздно и на другой день в одиннадцать часов еще лежал в
постели, когда почтальон принес ему обещанный "голубой листочек".
Дюруа распечатал его и прочел:
"Свидание сегодня в пять, Константинопольская, 127. Вели отпереть
квартиру, снятую госпожой Дюруа.
Целую Кло".
Ровно в пять часов он вошел в швейцарскую огромного дома, где сдава-
лись меблированные комнаты.
- Здесь сняла квартиру госпожа Дюруа? - спросил он.
- Да, сударь.
- Будьте добры, проводите меня.
Швейцар, очевидно привыкший к щекотливым положениям, которые требова-
ли от него сугубой осторожности, внимательно посмотрел на него и, выби-
рая из большой связки ключ, спросил:
- Вы и есть господин Дюруа?
- Ну да!
Через несколько секунд Дюруа переступил порог маленькой квартиры из
двух комнат, в нижнем этаже, напротив швейцарской.
Гостиная, оклеенная довольно чистыми пестрыми обоями, была обставлена
мебелью красного дерева, обитой зеленоватым репсом с желтыми разводами,
и застелена жиденьким, вытканным цветами ковром, сквозь который легко
прощупывались доски пола.
Три четверти крошечной спальни заполняла огромная кровать, эта необ-
ходимая принадлежность меблированных комнат; погребенная под красным пу-
ховым одеялом в подозрительных пятнах, отделенная тяжелыми голубыми за-
навесками, тоже из репса, она стояла в глубине и занимала всю стену.
Дюруа был недоволен и озабочен. "Эта квартирка будет стоить мне беше-
ных денег, - подумал он. - Придется опять залезать в долги. Как это глу-
по с ее стороны!"
Дверь отворилась, и в комнату, шурша шелками, простирая объятия, вих-
рем влетела Клотильда. Она ликовала.
- Уютно, правда, уютно? И не нужно никуда подниматься, - прямо с ули-
цы, в нижнем этаже. Можно влезать и вылезать в окно, так что и швейцар
не увидит. Как нам будет хорошо здесь вдвоем!
Он холодно поцеловал ее, не решаясь задать вопрос, вертевшийся у него
на языке.
Клотильда положила на круглый столик, стоявший посреди комнаты,
большой пакет. Развязав его, она вынула оттуда мыло, флакон с туалетной
водой, губку, коробку шпилек, крючок для ботинок и маленькие щипцы для
завивки волос, чтобы поправлять непослушные пряди, вечно падавшие на
лоб.
Ей доставляло особое удовольствие играть в новоселье, подыскивать
место для каждой вещи.
Выдвигая ящики, она продолжала болтать:
- На всякий случай надо принести сюда немного белья, чтобы было во
что переодеться. Это будет очень удобно. Если меня, например, застанет
на улице ливень, я прибегу сюда сушиться. У каждого из нас будет свой
ключ, а третий оставим у швейцара, на случай если забудем свой. Я сняла
на три месяца, разумеется на твое имя, - не могла же я назвать свою фа-
милию.
- Ты мне скажешь, когда нужно будет платить? - наконец спросил он.
- Уже уплачено, милый! - простодушно ответила она.
- Значит, я твой должник? - продолжал он допытываться.
- Да нет же, котик, это тебя не касается, это мой маленький каприз.
Он сделал сердитое лицо.
- Ну нет, извини! Я этого не допущу.
Она подошла и с умоляющим видом положила руки ему на плечи:
- Прошу тебя, Жорж, мне будет так приятно думать, так приятно думать,
что наше гнездышко принадлежит мне, мне одной! Ведь это не может тебя
оскорбить? Правда? Пусть это будет мой дар нашей любви. Скажи, что ты
согласен, мой милый Жорж, скажи!..
Она молила его взглядом, прикосновением губ, всем существом.
Он долго еще заставлял упрашивать себя, отказывался с недовольною ми-
ною, но в конце концов уступил: в глубине души он находил это справедли-
вым.
Когда же она ушла, он прошептал, потирая руки: "Какая она все-таки
милая! "Почему у него создалось такое мнение о ней именно сегодня, в это
ой старался не углубляться.
Несколько дней спустя он снова получил "голубой листочек":
"Сегодня вечером после полуторамесячной ревизии возвращается муж.
Придется неделю не видеться. Какая тоска, мой милый!
Твоя Ксо".
Дюруа был поражен. Он совсем забыл о существовании мужа. Право, стои-
ло бы взглянуть на этого человека хоть раз только для того, чтобы иметь
о нем представление!
Он стал терпеливо ждать его отъезда, но все же провел два вечера в
Фоли-Бержер, откуда его уводила к себе Рашель.
Однажды утром снова пришла телеграмма, состоявшая из четырех слов:
"Сегодня в пять. Сло".
Оба явились на свидание раньше времени. В бурном порыве страсти она
