поэта и автора художественных очерков или, вернее, рассказов, написанных
в новой манере.
Затем из многочисленного племени продажных писак, мастеров на все ру-
ки, были набраны по дешевке художественные, музыкальные и театральные
критики, а также судебный и беговой репортеры. Две дамы из общества, под
псевдонимами "Розовое домино" и "Белая лапка", сообщали светские новос-
ти, писали о модах, о нравах высшего общества, об этикете, хорошем тоне
и перемывали косточки аристократкам.
И "Французская жизнь" "плавала в глубоких и мелких водах", управляе-
мая всеми этими разношерстными кормчими.
Дюруа, еще не успев пережить ту радость, которую ему доставило новое
назначение, получил листок картона. На нем было написано: "Г-н и г-жа
Вальтер просят господина Жоржа Дюруа пожаловать к ним на обед в четверг
двадцатого января".
Этот знак благоволения, последовавший так быстро за первым, до того
обрадовал его, что он поцеловал пригласительную карточку, точно это была
любовная записка. Затем отправился к кассиру, чтобы разрешить сложный
финансовый вопрос.
Заведующий отделом хроники обыкновенно имеет свой бюджет, из которого
он и оплачивает всю ту доброкачественную и не вполне доброкачественную
информацию, которую ему, точно огородники, поставляющие первые овощи зе-
ленщику, приносят репортеры.
Для начала Дюруа ассигновал тысячу двести франков в месяц, причем
львиную долю этой суммы он намеревался удерживать в свою пользу.
Кассир, уступая его настойчивым просьбам, выдал ему авансом четыреста
франков. Дюруа сперва было твердо решил отослать двести восемьдесят
франков г-же де Марель, а затем, рассчитав, что ста двадцати франков,
которые останутся у него на руках, не хватит на то, чтобы поставить дело
на широкую ногу, отложил уплату долга на более отдаленные времена.
В течение двух дней он устраивался на новом месте: в огромной комна-
те, где помещалась вся редакция, у него был теперь отдельный стол и ящи-
ки для корреспонденции. Он занимал один угол комнаты, а другой - Буаре-
нар, склонявший над листом бумаги свои черные как смоль кудри, которые,
несмотря на его почтенный возраст, еще и не начинали седеть.
Длинный стол посреди комнаты принадлежал "летучим" сотрудникам. Обыч-
но он служил скамьей: на нем усаживались, свесив ноги или поджав их
по-турецки. Иной раз человек пять-шесть сидели на этом столе в позе ки-
тайских болванчиков и с сосредоточенным видом играли в бильбоке.
Дюруа в конце концов тоже пристрастился к этой игре; под руководством
Сен-Потена, следуя его указаниям, он делал большие успехи.
Форестье день ото дня становилось все хуже и хуже, и он предоставил в
его распоряжение свое новое превосходное, но довольно тяжелое бильбоке
черного дерева, и теперь уже Дюруа, мощной рукой дергая за шнурок уве-
систый шар, считал вполголоса:
- Раз, два, три, четыре, пять, шесть...
В тот день, когда ему предстояло идти на обед к г-же Вальтер, он
впервые выбил двадцать очков подряд "Счастливый день, - подумал он, -
мне везет во всем". А в глазах редакции "Французской жизни" уменье иг-
рать в бильбоке действительно придавало сотруднику некоторый вес.
Он рано ушел из редакции, чтобы успеть переодеться. По Лондонской
улице перед ним шла небольшого роста женщина, напоминавшая фигурой г-жу
де Марель. Его бросило в жар, сердце учащенно забилось. Он перешел на
другую сторону, чтобы посмотреть на нее в профиль Она остановилась, - ей
тоже надо было перейти улицу. Нет, он ошибся. Вздох облегчения вырвался
у Дюруа.
Он часто задавал себе вопрос: как ему вести себя при встрече с ней?
Поклониться или же сделать вид, что он ее не заметил?
"Сделаю вид, что не заметил", - решил он.
Было холодно, лужи затянуло льдом. Сухие и серые в свете газовых фо-
нарей, тянулись тротуары.
Придя домой, он подумал: "Пора переменить квартиру. Здесь мне уже не-
удобно оставаться". Он находился в приподнятом настроении, готов был бе-
гать по крышам и, расхаживая между окном и кроватью, повторял вслух:
- Что это, удача? Удача! Надо написать отцу.
Изредка он писал ему, и письма от сына доставляли большую радость со-
держателям нормандского кабачка, что стоял при дороге, на высоком холме,
откуда видны Руан и широкая долина Сены.
Изредка и он получал голубой конверт, надписанный крупным, нетвердым
почерком, и в начале отцовского послания неизменно находил такие строки:
"Дорогой сын, настоящим довожу до твоего сведения, что мы, я и твоя
мать, здоровы Живем по-старому. Впрочем, должен тебе сообщить"
Дюруа близко принимал к сердцу деревенские новости, все, что случа-
лось у соседей, сведения о посевах и урожаях.
Завязывая перед маленьким зеркальцем белый галстук, Дюруа снова поду-
мал. "Завтра же напишу отцу Вот ахнул бы старик, если б узнал, куда я
иду сегодня вечером" Там, черт побери, меня угостят таким обедом, какой
ему и во сне не снился" И он живо представил себе закопченную кухню в
родительском доме, по соседству с пустующей комнатой для посетителей,
кастрюли вдоль стен и загорающиеся на них желтоватые отблески, кошку, в
позе химеры примостившуюся у огня, деревянный стол, лоснившийся от вре-
мени и пролитых напитков, дымящуюся суповую миску и зажженную свечу меж-
ду двумя тарелками. И еще увидел он отца и мать, этих двух настоящих
крестьян, неторопливо, маленькими глотками хлебающих суп. Он знал каждую
морщинку на их старых лицах, их жесты, движения Он знал даже, о чем они
говорят каждый вечер за ужином, сидя друг против друга.
"Надо будет все-таки съездить к ним", - подумал Дюруа Окончив туалет,
он погасил лампу и спустился по лестнице.
Дорогой, на внешних бульварах, его осаждали проститутки. "Оставьте
меня в покое!" - отдергивая руку, говорил он с таким яростным презрени-
ем, как будто они унижали, как будто они оскорбляли его За кого принима-
ют его эти шлюхи? Что они, не видят, с кем имеют дело? На нем был фрак,
он шел обедать к богатым, почтенным, влиятельным людям - все это вызыва-
ло в нем такое чувство, точно он сам стал важной особой, стал совсем
другим человеком, человеком из общества, из хорошего общества.
Уверенной походкой вошел он в переднюю, освещенную высокими бронзовы-
ми канделябрами, и привычным движением протянул пальто и тросточку двум
подбежавшим к нему лакеям.
Все залы были ярко освещены. Г-жа Вальтер принимала гостей во втором,
самом обширном. Его она встретила очаровательной улыбкой Он поздоровался
с двумя мужчинами, которые пришли раньше, - с г-ном Фирменом и г-ном Ла-
рош-Матье, депутатами и анонимными редакторами "Французской жизни" Ла-
рош-Матье пользовался огромным влиянием в палате, и это создало ему осо-
бый авторитет в редакции. Ни у кого не возникало сомнений, что со време-
нем он станет министром.
Вошел Форестье с женой; его обворожительная супруга была в розовом
платье С обоими депутатами она держала себя запросто, - для Дюруа это
было новостью Минут пять, если не больше, беседовала она вполголоса воз-
ле камина с Ларош-Матье. У Шарля был измученный вид. Он очень похудел за
последний месяц, кашлял не переставая и все повторял: "Зимой придется
ехать на юг".
Жак Риваль и Норбер де Варен явились вместе. Немного погодя дверь в
глубине комнаты отворилась, и вошел Вальтер с двумя девушками - хоро-
шенькой и дурнушкой, одной из них было лет шестнадцать, другой - восем-
надцать.
Дюруа знал, что у патрона есть дети, и все-таки он был изумлен До
этого он думал о дочках издателя так, как думаем мы о далеких странах,
куда нам заказан путь. Кроме того, он представлял их себе совсем малень-
кими, а перед ним были взрослые девушки Эта неожиданность слегка взвол-
новала его.
После того как он был представлен сестрам, они поочередно протянули
ему руку, потом сели за маленький столик, по всей вероятности предназна-
чавшийся для них, и начали перебирать мотки шелка в корзиночке.
Должен был прийти еще кто-то Все молчали, испытывая то особое чувство
стесненности, какое всегда испытывают перед званым обедом люди, собрав-
шиеся вместе после по-разному проведенного дня и имеющие между собою ма-
ло общего.
Дюруа от нечего делать водил глазами по стене; заметив это, Вальтер
издали, с явным намерением похвастать своими приобретениями, крикнул
ему:
- Вы смотрите мои картины? - Он сделал ударение на слове "мои" - Я
вам их сейчас покажу.
Он взял лампу, чтобы дать гостю возможность рассмотреть их во всех
подробностях.
- Здесь пейзажи, - сказал он.
В центре висело большое полотно Гильме - берег моря в Нормандии под
грозовым небом. Внизу-лес Арпиньи и принадлежащая кисти Гийоме алжирская
равнина с верблюдом на горизонте - огромным длинноногим верблюдом, похо-
жим на некий странный монумент.
Перейдя к другой стене, Вальтер торжественно, словно церемониймейс-
тер, возвестил:
- Великие мастера.
Тут были четыре полотна: "Приемный день в больнице" Жервекса, "Жница"
Бастьен-Лепажа, "Вдова" Бугро и "Казнь" Жан-Поля Лоранса. Последняя кар-
тина изображала вандейского священника, которого расстреливал у церков-
ной стены отряд "синих".
Когда Вальтер подошел к следующей стене, по его серьезному лицу про-
бежала улыбка:
- А вот легкий жанр.
Здесь прежде всего бросалась в глаза небольшая картина Жана Беро под
названием "Вверху и внизу". Хорошенькая парижанка взбирается по лесенке
движущейся конки. Голова ее уже на уровне империала, и сидящие на ска-
мейках мужчины вперяют восхищенные, жадные взоры в это юное личико, поя-
вившееся среди них, в то время как лица мужчин, стоящих внизу, на пло-
щадке, и разглядывающих ее ноги, выражают досаду и вожделение.
- Ну что? Забавно? Забавно? - в держа лампу в руке, с игривым смешком
повторял Вальтер.
Затем он осветил "Спасение утопающей" Ламбера.
На обеденном столе, с которого уже убрали посуду, сидит котенок и не-
доумевающим, растерянным взглядом следит за мухой, попавшей в стакан с
водой. Он уже поднял лапу, чтобы поймать ее одним быстрым движением. Но
он еще не решился. Он колеблется. Что-то будет дальше?
Затем Вальтер показал "Урок" Детайя: солдат в казарме учит пуделя иг-
рать на барабане.
- Остроумно! - я заметил патрон.
Дюруа одобрительно посмеивался, выражал свой восторг:
- Чудесно, чудесно, чуде...
И вдруг осекся, услыхав голос только что вошедшей г-жи де Марель.
Патрон продолжал показывать картины и объяснять их содержание.
Он навел лампу на акварель Мориса Лелуара "Препятствие". Посреди ули-
цы затеяли драку два здоровенных парня, два геркулеса, и из-за них вы-
нужден остановиться портшез. В оконце портшеза прелестное женское личи-
ко; оно не выражает ни нетерпения, ни страха... оно, если хотите, любу-
ется единоборством этих двух зверей.
- В других комнатах у меня тоже есть картины, - сообщил Вальтер, -
только менее известных художников, не получивших еще всеобщего призна-
ния. А здесь мой "Квадратный зал". В данный момент я покупаю молодых,
совсем молодых, и пока что держу их в резерве, в задних комнатах, - жду,
когда они прославятся. Теперь самое время покупать картины, - понизив
голос до шепота, прибавил он. - Художники умирают с голоду. Они сидят
без гроша... без единого гроша...
Но Дюруа уже ничего не видел, он слушал и не понимал. Г-жа де Марель
была здесь, сзади него. Что ему делать? Поклонись он ей, она, чего доб-
рого, повернется к нему спиной или ответит дерзостью. А если он к ней не
подойдет, то что подумают другие?
"Во всяком случае, надо оттянуть момент встречи", - решил Дюруа. Он
был так взволнован, что у него мелькнула мысль, не сказаться ли ему
больным и не уйти ли домой.
Осмотр картин был закончен. Вальтер поставил лампу на стол и пошел
встречать новую гостью, а Дюруа снова принялся рассматривать картины,
точно он не мог на них налюбоваться.
