визитной карточкой г-жи Вальтер, которая горячо благодарила господина
Жоржа Дюруа" и извещала, что она "принимает у себя по субботам".
В ближайшую субботу он отправился к ней с визитом.
Вальтер жил на бульваре Мальзерба, в собственном доме, часть которого
он, будучи человеком практичным, отдавал внаем. Единственный швейцар,
обладавший величественной осанкой церковного привратника, носивший лив-
рею с золотыми пуговицами и малиновыми отворотами и белые чулки, которые
плотно обтягивали его толстые икры, помещался между двумя парадными, от-
ворял дверь и хозяевам и жильцам и придавал всему этому дому вид роскош-
ного аристократического особняка.
В гостиные, находившиеся на втором этаже, надо было пройти через оби-
тую гобеленами переднюю с портьерами на дверях. Здесь, сидя на стульях,
дремали два лакея. Один из них принял от Дюруа пальто, другой взял у не-
го тросточку, отворил дверь и, пройдя вперед, выкрикнул в пустом зале
его имя, затем посторонился и пропустил его.
Дюруа растерянно оглядывался по сторонам и вдруг увидел в зеркале
несколько человек, сидевших, казалось, где-то очень далеко. Сперва он
попал не туда - его ввело в заблуждение зеркало, а затем, пройдя два
пустых зала, очутился в маленьком будуаре, обитом голубым шелком с узо-
ром из лютиков; здесь за круглым столиком, на котором был сервирован
чай, вполголоса беседовали четыре дамы.
Столичная жизнь и в особенности профессия репортера, постоянно стал-
кивавшая Дюруа с разными знаменитостями, выработали в нем привычку дер-
жаться развязно, но, попав в эту пышную обстановку, пройдя эти безлюдные
залы, он ощутил легкое замешательство.
- Сударыня, я позволил себе... - пробормотал он, ища глазами хозяйку.
Госпожа Вальтер протянула ему руку. Дюруа пожал ее, изогнув при этом
свой стан.
- Вы очень любезны, сударь, что пришли навестить меня, - заметила
она, указав на кресло, и Дюруа, которому оно сперва показалось довольно
высоким, едва не утонул в нем.
Наступило молчание. Наконец одна из дам нарушила его. Она заявила,
что стало очень холодно, но все же недостаточно холодно для того, чтобы
прекратилась эпидемия брюшного тифа и чтобы можно было кататься на
коньках. И тут все дамы сочли долгом высказать свое мнение о наступивших
в Париже морозах, а также о том, какое время года лучше, и привели при
этом все те банальные доводы, которые оседают в головах, словно пыль в
комнатах.
Чуть слышно скрипнула дверь. Дюруа обернулся и сквозь два непокрытых
амальгамой стекла увидел приближающуюся полную даму. Как только она вош-
ла в будуар, одна из посетительниц поднялась, пожала всем руки и удали-
лась. Дюруа проводил глазами черную фигуру этой дамы, поблескивавшую в
пустых залах бусинками из стекляруса.
Когда волнение, вызванное сменой гостей, улеглось, разговор внезапно,
без всякой связи с тем, что говорилось до этого, перешел к событиям в
Марокко, к войне на Востоке и к тем затруднениям, которые испытывала в
Южной Африке Англия.
Обсуждая эти вопросы, дамы словно разыгрывали благопристойную светс-
кую комедию, много риз ставившуюся на сцене, причем каждая из них знала
свою роль назубок.
Вошла новая гостья, маленькая завитая блондинка, и вслед за тем высо-
кая сухопарая немолодая дама покинула будуар.
Заговорили о Линэ, о том, какие у него шансы попасть в академики. Но-
вая гостья была твердо убеждена, что ему перебьет дорогу Кабанон-Леба,
автор прекрасной стихотворной инсценировки "Дон Кихота".
- Вы знаете, зимой ее собирается ставить Одеон!
- Вот как? Непременно пойду смотреть, - это настоящее художественное
произведение.
Тон у г-жи Вальтер был ровный, любезный и равнодушный: ей не надо бы-
ло обдумывать свои слова, - она всегда высказывала готовые мнения.
В будуаре стало темно. Она позвала лакея и велела зажечь лампы, но
это не мешало ей думать о том, что она забыла заказать в литографии
пригласительные карточки на обед, и в то же время прислушиваться к раз-
говору, журчавшему, как ручеек.
Несколько располневшая, но еще не утратившая привлекательности, г-жа
Вальтер находилась в том опасном для женщины возрасте, когда закат уже
близок. Ей удалось сохраниться благодаря тому, что она тщательно следила
за собой, принимала меры предосторожности, заботилась о гигиене тела,
пользовалась разными притираниями. Она производила впечатление натуры
уравновешенной, - казалось, это одна из тех благоразумных и рассуди-
тельных женщин, внутренний мир которых напоминает подстриженный фран-
цузский сад. Он ничем не поразит вас, но в этом есть своя прелесть. Во-
ображение ей заменял не показной, проницательный и трезвый ум; в ней
чувствовались доброта, привязчивость и спокойная благожелательность,
распространявшиеся на всех и на вся.
От нее не укрылось, что Дюруа до сих пор не проронил ни слова, что с
ним никто не заговаривает, что он чувствует себя неловко. Наконец, вос-
пользовавшись тем, что дамы все еще были заняты Академией, этим своим
коньком, и никак не могли с ней расстаться, она обратилась к молодому
человеку с вопросом:
- А вы что скажете, господин Дюруа, - в ведь вы должны быть осведом-
лены на этот счет лучше, чем кто бы то ни было?
- Я, сударыня, в данном случае придаю больше значения возрасту и здо-
ровью кандидатов, нежели их, всегда спорным, достоинствам, - не задумы-
ваясь, ответил он. - Я стал бы наводить справки не об их заслугах, а об
их болезнях. Я не стал бы требовать от них стихотворных переводов из Ло-
пе де Вега, но осведомился бы о состоянии их печени, сердца, почек и
спинного мозга. На мой взгляд, расширение сердца, сахарная болезнь или,
еще того лучше, начало мышечной атрофии перевесят многотомные рассужде-
ния о патриотических мотивах в поэзии варварских народов.
Его слова были встречены удивленным молчанием.
- Почему же? - улыбаясь, спросила г-жа Вальтер.
- Потому что я всюду и всегда стараюсь найти то, что может доставить
удовольствие женщинам, - ответил он. - Академия же, сударыня, привлекает
ваше внимание лишь тогда, когда кто-нибудь из академиков умирает. Чем
больше их отправляется на тот свет, тем это должно быть для вас прият-
нее. Но чтобы они скорее умирали, надо выбирать больных и старых.
Дамы, видимо, не понимали, к чему он клонит, и Дюруа счел нужным по-
яснить свою мысль:
- Откровенно говоря, мне тоже бывает приятно прочитать в парижской
хронике о том, что какой-нибудь академик приказал долго жить. Я сейчас
же задаю себе вопрос: "Кто на его место?" И намечаю кандидатов. Это иг-
ра, прелестная игра, - после кончины кого-нибудь из бессмертных в нее
играют во всех парижских салонах, - "игра в смерть и в сорок старцев".
Дамы, все еще недоумевая, заулыбались, - они не могли не оценить мет-
кости его наблюдений.
- Это вы, милостивые государыни, выбираете их, - заключил он, вста-
вая, - выбираете только для того, чтобы они скорей умирали. Так выбирай-
те же старых, самых старых, наистарейших, а об остальном можете не бес-
покоиться.
И, сделав весьма изящный общий поклон, Дюруа удалился.
- Занятный молодой человек, - как только он вышел, заметила одна из
дам. - Кто он такой?
- Один из наших сотрудников, - ответила г-жа Вальтер. - Пока что ему
поручают мелкую газетную работу, но я не сомневаюсь, что он скоро выдви-
нется.
Дюруа, веселый, довольный собой, танцующей походкой шел по бульвару
Мальзерба, бормоча себе под нос: "Для начала недурно".
Вечером он помирился с Рашелью.
На следующей неделе произошли два важных события: он был назначен за-
ведующим отделом хроники и приглашен на обед к г-же Вальтер. Связь между
этими событиями он уловил без труда.
Для коммерсанта Вальтера, которому и пресса, и депутатское звание
служили рычагами, "Французская жизнь" была прежде всего коммерческим
предприятием. Прикидываясь простачком, никогда не снимая личины доброду-
шия и веселости, он для своих весьма разнообразных целей пользовался
только такими людьми, которых он уже проверил, прощупал, распознал, ко-
торых считал оборотистыми, напористыми и изворотливыми. И, понаблюдав за
Дюруа, он пришел к заключению, что на посту заведующего хроникой этот
малый будет незаменим.
До сих пор хроникой ведал секретарь редакции Буаренар, старый журна-
лист, дотошный, исполнительный и робкий, как чиновник. В продолжение
тридцати лет он перебывал секретарем в одиннадцати разных газетах и при
этом ни в чем не изменил своего образа мыслей и образа действий. Он пе-
реходил из одной редакции в другую, как переходят из одного ресторана в
другой, почти не замечая, что кухня не везде одинакова. Вопросы политики
и религии были ему чужды. Он не за страх, а за совесть служил газете,
какова бы она ни была, отдавая ей свои знания и свой драгоценный опыт.
Он работал, как слепой, который ничего не видит, как глухой, который ни-
чего не слышит, как немой, который никогда ни о чем не говорит. Вместе с
тем, отличаясь большой профессиональной чистоплотностью, он ни за что не
совершил бы такого поступка, который с точки зрения журналистской этики
нельзя было бы признать честным, лояльным и благородным.
Патрон хотя и ценил его, а все же частенько подумывал о том, кому бы
передать хронику, которую он называл сердцевиной газеты Ведь именно от-
дел хроники распространяет новости, распускает слухи, влияет на публику
и на биржу. Надо уметь, как бы невзначай, между двумя заметками о светс-
ких увеселениях, сообщить какую-нибудь важную вещь, вернее - только на-
мекнуть на нее. Надо уметь договаривать между строк, опровергать так,
чтобы слух становился от этого еще более правдоподобным, утверждать так,
чтобы все усомнились в истинности происшествия. Надо вести отдел хроники
таким образом, чтобы каждый ежедневно находил там хотя бы одну интерес-
ную для него строчку, и тогда хронику будут читать все. Надо помнить обо
всем и обо всех, о всех слоях общества, о всех профессиях, о Париже и о
провинции, об армии и о художниках, о духовенстве, об университете, о
должностных лицах и о куртизанках.
Руководитель этого отдела, командир батальона репортеров, должен быть
всегда начеку, должен быть вечно настороже; он должен быть недоверчивым,
предусмотрительным, сметливым, гибким, проворным, должен быть во всеору-
жии коварнейших приемов и обладать безошибочным чутьем, чтобы в мгнове-
ние ока отличать достоверные сведения от недостоверных, чтобы знать на-
верняка, что можно сказать и чего нельзя, чтобы заранее представлять се-
бе, какое впечатление произведет на читателей то или иное известие. Кро-
ме того, он должен все преподносить в такой форме, которая усиливала бы
эффект.
Буаренару, несмотря на его многолетнюю службу в редакциях, недостава-
ло мастерства и блеска. А главное, ему недоставало врожденной смекалки,
необходимой для того, чтобы постоянно угадывать тайные мысли патрона.
Дюруа мог великолепно поставить дело, он как нельзя более подходил к
составу редакции этой газеты, которая, по выражению Норбера де Варена,
"плавала в глубоких водах коммерции и в мелких водах политики".
Вдохновителями и подлинными редакторами "Французской жизни" были
шесть депутатов, участвовавших в авантюрах, которые предпринимал или
поддерживал издатель. В палате их называли "шайкой Вальтера" и завидова-
ли тем солидным кушам, которые они срывали вместе с ним и через его пос-
редство.
Отделом политики заведовал Форестье, но он был пешкой в руках этих
дельцов, исполнителем их воли. Передовые статьи он писал у себя дома, "в
спокойной обстановке", как он выражался, но по их указаниям.
А для того чтобы придать газете столичный размах, редакция привлекла
к участию двух писателей, пользовавшихся известностью каждый в своей об-
ласти: Жака Риваля, автора фельетонов на злобу дня, и Норбера де Варена,
