времени указывал направление движения. А Колька шел и вспоминал
подобный этому случай, который произошел с ним в детстве. Он
был в гостях у бабушкиной сестры бабы Моти, проживающей на
рыночной площади города Чаплыгина со своей двоюродной сестрой и
ее детьми Витькой и Толькой. Толька был ровесником Кольки и они
дружили. Баба Мотя дала ребятишкам денег на конфеты, и они,
купив цветного горошка, возвращались радостные домой. Проходя
через калитку в заборе на рыночную площадь, они неожиданно были
задержаны часовым с винтовкой. Только вел их он не "под ружьем"
с руками за спиной, а схватив за воротники их зимних пальтишек,
винтовку закинув за спину. Они отчаянно вырывались, и человеку
с ружьем никак было с ними не справиться. Повстречавшийся
пьянчужка Ермолай посоветовал охраннику снять с них шапки -
куда они зимой побегут? Охранник воспользовался советом
Ермолая. Ермолая в городе знали все. То ли он работал ранее в
милиции, то ли был милицейским осведомителем, неизвестно. Но
подвыпившие мужики нередко при встрече с ним спрашивали, явно
издеваясь: "Легаш, когда деньги отдашь?" И тут же за него
отвечали: "Портки продам, тогда деньги отдам".
Колька, когда с него сняли шапку, съежился, вжал стриженую
голову в плечи и покорно поплелся за охранником. А Толя, как
только его отпустили, в момент исчез. Он побежал к бабе Моте и
потом привел ее в отделение милиции выручать Кольку, на лице
которого уже виднелись следы недавних горьких слез. Его строго
спрашивали о краже зерна со склада на рыночной площади. Колька
знать ничего не знал об этом. Вернее, он знал, что в длинном
строении на высоком фундаменте на рыночной площади хранилось
зерно, которое периодически поворовывали ребята из соседних с
рынком домов для голубей. Но эти ребята были постарше их лет на
пять. К тому же, у Толи голубей не было, а Колька вообще был в
гостях. У них и в мыслях не было воровать зерно. Охранник
прощупал снаружи Колькины карманы и злорадно спросил:
- А это что?
- А это конфеты. - ответил, всхлипывая, Колька и вытащил
горстку цветного горошка. При этом лицо охранника как-то
вытянулось от удивления, а дежурный так посмотрел на него, что
тот потупился.
А тут и Толя с бабой Мотей появились.
Дежурный объяснил все пожилой женщине, извинившись за
недоразумение, и Кольку отпустили.
А сейчас он шел под конвоем, вспоминал и расстраивался,
что теперь он вместо экономии времени потеряет его.
Разбирались с ним около часа. Спрашивали его данные,
сличали их. Никак не могли поверить, что он шел к мосту с целью
экономии времени. Наконец, отпустили. Но что самое обидное -
Кольку охранник вывел как раз на то место, откуда он начал свой
путь к мосту.
20
Известно, понедельник - день тяжелый. Особенно после
таких воскресных прогулок, как у наших друзей в поисках
хорошего кинофильма. Работалось плохо. Хотелось спать.
Во вторник день был тоже не из легких. Работа, репетиция
художественной самодеятельности, вечерняя школа.
С явкой на репетиции было строго. Руководитель Андрей
Иванович любил порядок и дисциплину. Готовились ко второму туру
смотра коллективов самодеятельности предприятий промысловой
кооперации. Во втором туре участвовали певица Вера Румянцева и
два чтеца: Боря Полухин, в прошлом слепой, совсем недавно
частично восстановивший зрение, и Колька, автор стихов. До
смотра оставалось мало времени, и репетиции проводились три
раза в неделю.
И вот день смотра настал.
В зрительном зале Дворца культуры Прмкооперации находились
участники смотра и расположившиеся где-то после десятого ряда
за столом, покрытым красным сукном, семь человек - жюри
смотра. На сцене время от времени появлялся ведущий да
выступали те, чья очередь подошла.
Вера пела прекрасно, во всяком случае, как казалось
Кольке, не хуже многих профессиональных певиц. Особенно здорово
получалось исполнение припева: "Ну, звончей, звончей,
бубенчики, заливные голоса..."
А Боря читал, весь преобразившись, и трудно было поверить,
глядя на него, что он почти слепой. Кольке казалось, что это не
Боря, а он сам читает, даже не читает, а находится там, в
далекой по времени, голодной и холодной Москве.
Попросили приготовиться к выступлению Кольку. Он вышел на
сцену спокойно. Читал звонко, как учили. По окончании,
поклонившись, ушел за кулисы.
Во время короткого перерыва, когда Колька, вздумав начать
волноваться, ходил одиноко по обширному фойе "Промки", к нему
подошел один из членов жюри. По виду это был типичный актер.
Высокоий, стройный, седой, с густыми, нависшими над
проницательными глазами, бровями. Пальцы его были длинны, как у
музыканта, суставы покрыты белыми волосиками. Голос -
бархатный баритон.
- Тягунов Константин Иванович, актер, - представился он
Кольке. - И тут же:
- Превосходно, юноша, превосходно. Давно пишите стихи?
Колька
смутился. - Два года... - Похвально. А в
самодеятельности давно? У
кого занимались? Колька рассказал о том, что читает стихи
с шести
лет, что в школе получал на конкурсах призы. Назвал
руководителей драмкружков, у которых занимался.
- А искусству чтения?..
Этому Колька не обучался.
Константин Иванович дал Кольке свой адрес и номер
телефона. Спросил, где живет Колька. Тот рассказал о Даче
Долгорукова.
В этот день Кольке вручили диплом второй степени лауреата
смотра художественной самодеятельности. "Обмывали" там же, в
буфете.
Колька часто вспоминал этот день: смотр, жюри,
благородного Константина Ивановича. Бумажку с его адресом и
телефоном он куда-то надежно засунул. Ехать к артисту он и не
собирался, так как считал, что тот просто из вежливости
приглашал Кольку заходить. К тому же, куда-то выехать из Дачи
Долгорукова, пусть даже недалеко, на Третью Советскую, где жил
Константин Иванович, было проблематично. Особенно для учащегося
рабочего в возрасте, который более других возрастов "покорен
любви".
Ближайший телефон от Колькина барака находился километрах
в двух. Был, правда, телефон на железнодорожной станции, но
туда посторонних вообще не пускали.
У Константина Ивановича был иной возраст. Ему было
пятьдесят шесть лет. Он прекрасно помнил Шаляпина. Родился Котя
(так его звали
близкие) в большой мещанской семье: шесть мальчиков и
шесть девочек. Он был самым младшим. Его отец выбился в мастера
на одном из заводов Петербурга. Колька потом видел портрет
этого мастера в комнате актера. Как он был не похож на мастеров
"Прогресса" или "Приборстроя". Эти мастера напоминали
карикатуры в газетах на американских рабочих во время кризиса
- замученные люди в спецовках. А тот - как хозяин,
величественен и горд. Мать Коти занималась воспитанием детей.
Все двенадцать получили высшее образование: часть стали
инженерами, другая - актерами. Любовь к технике и театру
прививали им с детства. Константин Иванович был учеником
Вивьена и Акимова. Работал в Новгородском драматическом театре,
потом в Ленинграде, снимался в кино в эпизодических ролях.
Так вот, возраст Константина Ивановича позволил ему самому
прибыть на Дачу Долгорукова.
Колька с Толиком Беленьким ремонтировали старый дедовский
патефон. Детали его лежали на газете, расстеленной на диване.
Вдруг в дверь раздался осторожный стук. Это у них было не
принято.
- Да, да. Войдите.
И в комнату вошел Константин Иванович.
Больше всего Кольке было стыдно за то, что пожилой человек
из-за него месил грязь до дачинских бараков.
Они договорились, что Колька будет периодически звонить и
заходить домой к Константину Ивановичу. Их встречи с тех пор
стали частыми.
Константин Иванович жил с сестрами Марией и Александрой
Ивановнами. Они занимали две комнаты в коммунальной квартире.
Дом был угловой. Окна выходили на Греческий проспект.
Кольку принимали у Тягуновых, как дома. Бывал он у них и с
матерью, а позднее - с женой и детьми. Константин Иванович
тоже не раз бывал в гостях у Кольки, но не на Даче Долгорукова,
а в Саперной у дедушки с бабушкой, затем на улице Маршала
Говорова. С дедушкой они сошлись довольно быстро, и вообще
старый актер стал другом Колькиной семьи.
21
В будние дни после работы Колька никуда, как правило, не
ездил. Какие уж тут разъезды. Работа, учеба... Впрочем, к
Кармен иногда ездил, за счет учебы, за что от Кармен же и
получал нахлобучку.
А бывало и в воскресенье Колька никуда не ездил. Ясным
зимним днем выходили они с ребятами на лыжах аж до Кудровского
леса, куда пацанами ходили за елками перед Новым годом.
На этот раз они вышли просто побродить на лыжах да
пострелять. С ружьем выходил или Леша Дмитриев, или Виктор
Казакевич, Нинки Клеповой жених. Он жил в семье
железнодорожников, в домике, расположенном рядом со станцией
"Дача Долгорукова", а от барачного поселка - через железную
дорогу. Виктор был неплохим гармонистом, хорошо фотографировал
и страстно любил охоту. Прозвища у него не было. Можно было бы
звать Казаком, по фамилии, но Казак уже был, только не по
фамилии, а по натуре - Валера Куприянов из Яблоновки. Они с
Колькой учились в одном классе и дружили.
Часто на охоту выходил Боряна, большой любитель
пострелять. Причем, стрелял он, несмотря на отсутствие правой
кисти и правого глаза, прекрасно, не в пример остальным местным
охотникам, за исключением может быть Ефремова, признанного на
Даче Долгорукова охотника. Боряна и снежком попадал в нужную
точку с тридцати метров.
Прекрасно проходило время в лесу, на лыжах, с ружьем.
Домой возвращались поздно. Голодные, усталые, счастливые. Жаль
только дней таких было мало.
Летом их было больше. Не было школы. Летом и вечером было
светло. Иногда ребята, в основном, той же компанией, что и
зимой, собирались на полянках за поселком. Только не с ружьями,
а с гармошкой. С ними обычно ходила Витькина Нинка с подругами
Анной и Зинкой. Они плясали и пели под гармонь, Витька всех
фотографировал.
И все же Кольку постоянно тянуло к Кармен. Рад был он и
встречам с Наумом. Весело проводились вечера с Толиком
Беленьким, когда он возвращался домой из рейса на своем "ЗИЛе".
Ребята стали взрослыми, и от этого было радостно и немного
грустно.
До 1960 года Дача Долгорукова являлась территорией
Ленинградской области, а конкретнее - Всеволожского района.
Потом вошла в состав Калининского района Ленинграда. Так что на
воинскую приписку Кольку вызвали во Всеволожский райвоенкомат,
добраться до которого было непросто. Автобусом до трамвая,
трамваем до вокзала, затем на пригородном поезде до Всеволожска
и там пешком минут двадцать. Одна дорога в оба конца занимала
балее четырех часов. Во Всеволожске проходили медкомиссию,
слушали лекции, ходили на лыжах, стреляли из мелкашек, учились
ходить строем.
С Колькой вместе приписывалось много знакомых из Яблоновки
и корпусов. С Дачи Долгорукова, кроме Кольки , было двое: Генка
Чудак и Семен (Леха, Архип) Лавринович.
Ну, Чудак есть Чудак. С ним всегда что-нибудь смешное
случалось. Анекдотичный случай с Чудаком произошел на
медкомиссии. Невропатолог водил молоточком перед Генкиными
глазами, ударял им по колену, проводил рукоятью крест-накрест
по его груди, заставлял высунуть язык, вытянуть руки и с
закрытыми глазами доставать указательными пальцами до кончика
носа. Проделав все эти манипуляции над Генкой, он крякнул и
