здесь же неподалеку, решил устроить "небольшой фейерверк", как
он тогда выразился. Он приволок откуда-то поржавевший, помятый
бачок с порохом и, предупредив всех, чтобы подальше отошли от
костра, сам тоже отошел метров за семь и стал за ручку вращать
бачок, намереваясь бросить его издалека в костер. Казалось бы,
все расчитал для безопасности себя и окружающих, но когда
размахивал, задел бачком за валун. Это задевание вызвало искру,
и бросить бачок он не успел, тот взорвался в его руке. Никто,
кроме самого Боряна, не пострадал. Он же остался без руки и
глаза.
Мальчишки с интересом наблюдали, как из-под Боряновой
кисти на листе ватмана появлялись кусты, дорога, облака и даже
вдалеке - высокая труба Невского химзавода со столбом
ядовито-желтого дыма.
А Мастюку не терпелось поделиться новостью, содержание
которой он и сам не знал. Поэтому он снова округлил глаза и уже
не так громко, как вначале, а таинственно прошептал:
- Пацаны, айда вечером в клуб... Там будет такое
интересное... Там привезли какой-то ящик... И на крыше мужики
чего-то прибивают. Я слышал, как Яша говорил бабам, чтобы
приходили вечером в клуб.
Толком объяснить он так ничего и не смог.
Когда Колька с Гришкой и Паней подошли к клубу, возле
клуба никого не было. Окошечко для продажи билетов закрыто.
Первая мысль - Мастюк разыграл. Но дверь оказалась незакрытой.
Окна клуба были занавешены. Когда ребята вошли в помещение
клуба, они сначала ничего не увидели, кроме человеческих спин.
Взрослые люди стояли сплошной стеной, кто поменьше ростом - на
скамейках. Все вытягивали шеи и смотрели куда-то на сцену. И
это у самого входа. Колька, нащупав ногой свободное место на
последней скамейке, изловчился и, приподнявшись, увидел через
головы и плечи впереди стоящих людей на столике, расположенном
на краю сцены, небольших размеров ящик. По центру ящика,
немного выше сцены, светилось прямоугольное пятно. Он ничего не
мог разобрать, но потом стал различать фигуры людей в этом
светящемся прямоугольнике. Затем более отчетливо появился живой
поясной портрет мужчины, который что-то объявил. Было далеко,
стоять неудобно, и Колька, спрыгнув вниз, потоптался за
спинами, подпрыгнул пару раз - безрезультатно. Из толпы выполз
Мастюк с круглыми глазами и таинственно-таинственно произнес,
почти прохрипел:
- Те - ле - ви - зор...
Так они познакомились с этим замечательным достижением
науки. Потом приходили в клуб за полчаса до начала сеанса и,
первыми входя в зрительный зал, рассаживались перед телевизором
прямо на полу. Со временем ажиотаж проходил, и зрителей
собиралось меньше. В бараках у одногодругого, более
состоятельных, стали появляться собственные КВН-49, да еще с
линзами, увеличивающими изображение. Соседи просили счастливого
владельца телевизора пустить их посмотреть кинофильм или
концерт. Как правило, им разрешали.
7
Состоятельных людей на Даче Долгорукова было немного.
Пацаны не интересовались, кто сколько денег получает на работе,
но знали, что есть, мужики, получающие аж тысячу рублей в
месяц. Это было много. Состоятельными же они считали, например,
имеющих телевизор, а таких на двести семей приходилось семей
восемь в поселке. Мотоцикл имел один Яша, велосипеды были в
семьях десяти. Фесин сосед дядя Вася несколько лет сооружал во
дворе барака легковой автомобиль из запчастей от "Виллиса",
"Победы" и других машин. Его сначала считали тоже
состоятельным, но потом, слыша однозначные высказывания
соседей, что "из этого рая не выйдет ничего", состоятельным
считать его перестали.
В поселке были все равны. Жили в одинаковых условиях: без
горячей воды, с туалетами "типа сортир", два раза в месяц, как
по сигналу боевой трубы, сбегались в очередь за керосином,
ходили в местную баню, зарплату отоваривали в одном магазине в
корпусах, который так и назывался "сельский магазин". Иногда
ходили за продуктами на Новочеркасский проспект, на улицу
Глухую, позднее переименованную в Весеннюю.
В магазинах было почти все. Мужики, правда, любили
потрепаться про икру, крабы, особую селедку - "залом", при
одном описании которой у ребятишек текли слюнки. Да и недорого
было все. Относительно. На полках в отделах месяцами
простаивали пачки кофе с цикорием и без него, чаи были даже в
металлических коробках, колюаса и сыры нескольких сортов. Это
покупалось очень редко, в основном, к праздничному столу. Масло
почти не покупали, в этот отдел небольшая очередь выстраивалась
за маргарином, комбижиром, маргогуселином. Намажешь здоровенный
кусок Красносельской булки за девяносто копеек комбижиром,
посыплешь солью и - порядок. Старались покупать больше овощей,
привозили копченые кости, пользующиеся огромным успехом, как у
детей, так и у взрослых.
Колькина семья считалась средней зажиточности. Как они,
жили большинство дачинских. Мать его, Александра Николаевна,
зарабатывала 570 рублей в месяц, а получала на руки и того
меньше. А надо было кормить троих детей, а иногда с ними
проживала баба Мотя, которая помогала вести хозяйство в связи с
материнской занятостью на работе да по магазинам. Правда, им
помогали родители Александры Николаевны, Колькины дед и бабка,
которые жили в Саперной, работали там и имели свой огородик, а
также корову. Хлопот с ней было немало, но молочко было свое.
Сметана, масло, творог, квашонка - тоже. Так что
молокопродукты, а также картофель, капусту и другие овощи
возили из Саперной после каждой поездки туда.
Для многих дачинских большим подспорьем было колхозное
поле. В основном, воровали картошку, но не брезговали ничем
другим. Понимали, что - воровали, но жить-то было надо.
Поговорку "Все вокруг колхозное, все вокруг мое" знали все.
Вечерами перед уборочной всякий проходящий или проезжающий мимо
картофельного поля всегда мог увидеть несколько человек, то
приседающих на грядках, то шагающих по полю, будто грачи.
Впрочем, большинство родителей "промышлять" своим чадам на
колхозном поле категорически запрещали. Слушались, но не
совсем. Домой ничего не таскали, а вот карманы морковкой
набивали. Картошку тоже подкапывали для костра. Некоторые
пацаны продавали картошку за бесценок, а вырученные деньги
тратили на покупку папирос.
Курить хотелось. А покуривали все
тринадцати-четырнадцатилетние. Одни - ради баловства, за
компанию, другие - уже втянулись. Существовали самые
хитроумные способы незаметного извлечения папирос из
родительских пачек. Курили и растертые листья, смешанные с
табаком из окурков, не брезговали и самими окурками (чинариками
или хабариками). Слово "оставь" ассоциировалось только с "дай
докурить". Курили, не боясь самых жестоких наказаний. Некоторые
бывали биты "смертным боем". Толя Ходин наказывался отцом
неоднократно, но курить не бросил. У него и родители курили.
Они в блокаду втянулись и теперь было никак не бросить. Может
быть потому они так строго и наказывали сына за курение табака,
что на собственном здоровье познали всю прелесть никотина.
Курили, картошку воровали... Но драк избегали. Старались
улаживать
конфликты мирным путем. Нередко слышали о стычках
корпусовских с яблоновскими, но сами в таких "кампаниях" не
участвовали. Взрослые этим грешили. По пьяной лавочке
устраивали мордобои по самому ничтожному поводу. Иногда
мордобои заканчивались плачевно. Соловьев взял топор и шарахнул
Лаптева по башке. В результате: один - на тот свет, другой -
в тюрьму, а дети у обоих - сироты. Таких сирот на Даче
Долгорукова насчитывалось достаточно. У большинства
матерей-одиночек муженьки не просто где-то скрывались или были
"проезжими молодцами", а отбывали срок за разнве делишки.
Всегда все было связано с пьянкой. Пьянства дачинские мальчишки
боялись больше всего. Кольку с пятнадцати лет иногда приглашали
играть на гулянках на гармошке, но он, Когда ему подносили
водку, всегда незаметно выливал ее под стол, либо в какую
посуду. А однажды они с Наумом на чьем-то дне рождения были
уличены в выплескивании водки и осмеяны. Все стерпели. Они даже
первую Наумову получку на "Прогрессе" (он пошел работать, а
Колька еще учился в девятом классе) "обмывали" лимонадом с
пряниками.
8
Со временем Колька освоился на Даче Долгорукова, и порой
казалось, что он всю жизнь здесь жил. Однако, года через три
после приезда он вдруг стал скучать, даже не скучать, а
тосковать. Особенно тоска донимала его в ненастную осеннюю
погоду или в зимнюю метель, когда никуда из дома не выйдешь, да
и идти некуда. В такие часы ему вспоминались детские годы,
далекое Юсово, богатая рыбкой песчаная Становая Ряса. Слезы
наворачивались на глаза, и самого себя становилось жалко-жалко.
В такие моменты забирались они с Наумом в сушилку, рассказывали
разные истории или играли в кинофильмы, покуривали...
А за стеной сушилки моросил беспросветный октябрьский
мелкий дождь. Лужи давно не просыхали. Прибарачные березки и
тополя, роняя последние листочки, зябко дрожали на сыром, даже
их пронизывающем насквозь ветру.
В сушилке было тепло. Друзья никого к себе не пускали.
Говорили полушепотом:
- "Кружка пива".
- "Кащей Бессмертный".
- "Княжна Мери".
Назывались фильмы на букву "к". На "к" было много
кинофильмов. Надоедала эта игра - придумывали другую.
Отгадывали имена и отчества известных людей.
- Лермонтов?..
- Михаил Юрьевич.
- Репин?..
- Илья Ефимович.
- Правильно. А Некрасов?..
- Николай Алексеевич.
Было интересно. Колька всегда про запас имел несколько
фамилий со сложными на его взгляд именами или отчествами. К его
немалому удивлению Наум четко отвечал.
- Белинский?..
- Виссарион Григорьевич.
- Короленко?..
- Владимир Галактионович.
- !!?
Сколько Колька не спрашивал эти два имени и отчества у
пацанов, никто ответить правильно не мог. А Наум - сразу.
Уважение к другу возрастало.
Из всех предметов в школе Наум больше всего любил
литературу. Особенно любил Лермонтова. Его "Мцыри" читал
наизусть, Колька сам проверял. Иногда друг сбивался - слово не
то или оборот. А так все, как по книжке, от начала до конца. А
Колька знал наизусть Некрасова "Мороз - Красный нос". Когда-то
в пятом классе вместо заданного отрывка прочитал всю поэму.
Ребята сначала с улыбками переглядывались, но учитель Варварин
Иван Петрович не остановил его, а в конце урока поставил сразу
две пятерки. Это еще в той школе. Давно... И опять - тоска...
В этот раз Наум не был грустно-сочувственным. В него вроде
"бес вселился". Шутил, подначивал, толкался, махал кулаками,
делая боксерские ужимки и напевая что-то из "Гоп со смыком". В
конце концов все это Кольке надоело и он отправился домой. Наум
не хотел его пускать, дергал за руку, подставлял ножку...
Наконец, когда Кольке удалось вырваться из коридора на улицу,
Наум приоткрыл дверь и бросил в него тряпкой. Тряпка упала у
Колькиных ног. Он поднял ее и бросил в Наума. Тот увернулся.
Колька снова повернулся, чтобы уйти. Он услышал, как сзади
открылась дверь, но не успел даже оглянуться - тряпка упала
ему на плечо. Он, рассердившись, схватил ее и побежал к двери,
за которой спрятался Наум. Однако у двери остановился и стал
ждать, когда она откроется. Дверь один раз слегка приоткрылась,
мелькнуло хитрое лицо товарища, и дверь сразу зхахлопнулась. А
