двоюродная сестра.
Я Лапшиных знал всех. Это они по-девичьи Лапшины, а так у
всех другие фамилии: Аносовы, Зубковы, Марковы, Мазаевы. Одна
тетка Маша - Лапшина, она - старая дева. Валентина была из
Зубковых. Их я знал меньше других, жили они в Кривополянье,
большом соседнем селе, а остальные - в городе, куда ходили мы
очень часто: от дома до рыночной площади - двадцать минут
ходу.
К Шишкову я обязательно заходил каждый свой приезд в
родное село. Можно сказать, что дружба наша с моим переездом в
Питер не прерывалась, лишь приобрела другую форму.
И вот, после бабушкина сообщения, собираясь в очередную
поездку на свою малую родину, я с нетерпением ждал встречи с
другом и его семьей. Бабушка рассказывала, что они срубили
новый дом на главной улице села. Улица называлась Советской, но
так ее никто никогда не называл. Помню, даже на конвертах
писали не "Советская", а "Село", по-старому, по-местному. Так
вот, Шишковы построились на Селе. Ориентировочно, камк бабушка
говорила, неподплеку, где жил однорукий председатель сельсовета
Николай Никитич, по прозвищу Помаш. Присказка была у него
такая: "Понимаешь", а если быстро - "Помаш". Где-то неподалеку
от него Шишковы и поселились.
Когда я приехал в Юсово (так наше село называется),
обнаружил, что новых домов на Селе достаточно много. Пришлось
спрашивать, где тут живут такие-то...
Да, настоящая-то фамилия друга не Шишков, а Рязанцев.
Шишков - прозвище. Но редко кто знает, что он - Рязанцев.
Почти никто за исключением своих, тех, кто с ним учился, да
сельсоветовских секретарей. Я же этого сразу не учел, и долго
мне пришлось разыскивать Рязанцева Юрия Владимировича
(женатого, жену взял из города, сын недавно родился) буквально
в нескольких шагах от его собственного дома. Потом кто-то меня
признал:
- А вы не Николая Ивановича внук будете?
Деда моего знали и помнили все старики. Два георгиевских
креста, медали в первую мировую, а после революции - первый
председатель сельсовета. Позднее еще на два срока избирался...
- Вижу, внешность-то на мать, на Шурку похож?..
И не дав ответить, лишь увидев по выражению лица, что
угадал, сразу -
на "ты":
- Знал я твово деда-то. Толковый мужик был...
И догадываясь:
- Так ты, небось, Шишкова ищешь? Да вот же его дом с
зеленоватым крыльцом.
Дом был добротный, просторный, из двух больших изб, кухни
и прихожей. Обширный двор, сарай, мазанка. Во дворе на цепи -
пес-пустобрех, для порядка. Крылечко так и располагало для
отдыха. Что говорить, дом хороший, как и руки у Шишкова. Одно
время, правда, ходили разговоры, что, мол, руки золотые, а
горло... Да. Но это было давно, по глупости, видно, себя
поставить хотелось: не уважит мать или жена - осерчает!..
Кураж, конечно... Но с возрастом, да и к водке организм не
испытывал влечения, все быльем поросло.
Встреча была весьма приятная. В Шишкове покоряла
отсутствовавшая ранее солидность. Разговор шел о семейных
делах, о работе. Мой друг очень гордился профессией сварщика,
но и сыном, безусловно, гордился, хотя старался этого не
показывать. А сын ходил по избе с фанеркой в руках, держал эту
фанерку на груди, как гармонь, представлял, что играет на
гармошке. Этот момент особенно отчетливо напомнил мне наше
босоногое послевоенное детство, а пацан был копией бати
четверть века назад. Даже чубчик так же зализан, как у отца.
Про отцовский чубчик тогда говорили: "Бычок зализал". Не
обошлось в беседе и без обычных в таких случаях "а помнишь" и
тому подобного. А вспомнить было что. С нами разделял компанию
Юркин дядя Петя, по прозвищу Карие глазки. Прозвище дали за
любимую поговорку молодости, да и сейчас еще нет-нет и вспомнит
ее: "Так твою, глаза карие". Она ему заменяет всякие вводные,
цензурные и нецензурные "елки-палки".
Дядя Петя помнил многое и многих. Вспоминал и общих
знакомых, а иногда говорил о тех, кого мы уже не помнили,
только слышали от старших. Он неплохо играл на гармошке (вот
Валерка-то с фанерой и подражал ему). Я тоже попробовал, но
получалось неважно - с пятнадцати лет в руки гармонь не брал.
- Сыграй, Шишков!.. - дядя Петя протянул гармонь
племяннику, но тот застеснялся и отказался.
- И-эх!.. - Карие глазки раздвинул меха и заиграл
знакомую с детства "канаву".
- Эх, канава, ты, канава,
Какой черт тебя копал?
Анамедни шел к обедне - Головой туда попал.
Валентина, супруга Шишкова, мало сидела за столом, все
бегала, приспевалась, подавала закуску, меняла посуду. Услышав
предложение мужу сыграть на гармони, и выждав, когда дядя Петя
закончит куплет, спросила:
- Дядь Петь, а почему Юрку Шишковым прозвали? Вон и ты
давеча его Шишковым назвал.
- А Бог его знает. Был тут агроном после войны, Шишков по
фамилии. Дак вроде не похожи друг на друга. С нашими у агронома
вообще никаких отношений не было... А прозвали, как прилепили,
как новую фамилию дали.
Юрка раскраснелся. И от выпитого, и от стеснения, а больше
от стеснения, он всегда краснел, когда стеснялся. А я вспомнил,
что как-то мать его, тетя Клаша, рассказывала о происхождении
сыновнего прозвища.
Действительно, после войны в колхоз имени Чапаева (это
сейчас - совхоз, а тогда колхоз был) прислали нового агронома
по фамилии Шишков. Бывшего-то и в глаза никто не видел, кроме
правленцев, а с
новым агрономом связывали свои надежды на хороший урожай,
на лучшую жизнь (авось, не все государство отберет), на
какие-то сдвиги в сельском хозяйстве...
И вот, как-то идут бабы на работу утречком (а бабы на
работу встают с петухами) и видят, что на бахчах уже кто-то
ходит. Мужчина. А мужиков в селе оставалось: три старика да три
инвалида. Никак, новый агроном?.. Больше некому. Так и решили.
И почти каждое утро фигура агронома замечалась нашими
труженицами то на одном, то на другом участке колхозных полей.
Никто не задавался вопросом: почему это агроном, в основном,
ходит по бахчевым да по гороху, по моркови да сахарной свекле.
Все были довольны, хвалили специалиста: молодец Шишков! Если
агроном по утрам в поле, значит можно надеяться на урожай.
Потом тетка Клаша не выдержала:
- Да что вы на самом деле? Насмехаетесь надо мной или
взаправду поверили, что это Шишков по полям шастает? Мой это
Шишков, а никакой не агроном. Вот так. Жить-то надо.
Да. Жить было надо. Трудно было всем. Но в особенности
тем, у кого мужик не пришел с войны. А у тетки Клаши было
именно так. А кормить надо было не только саму себя, но и троих
детей: Нинку, Райку и Юрку. Юрка - самый малой. Девки, как
могли, помогали матери по хозяйству. Сын же облегчал тяжелое
семейное положение тем, что подкармливался продуктами колхозных
полей. Мать закрывала на это глаза, но домой приносить ничего
не разрешала. Не дай Бог, узнает кто из начальства - тюрьма!
А настоящего Шишкова, как и предыдущего агронома, никто из
колхозниц на полях так и не видел. Видно, поэтому так плотно и
пристала эта фамилия к моему другу.
Я все это коротенько и рассказал.
Юрка застенчиво улыбался. Он, конечно, знал эту историю от
матери, и, чтобы скрыть застенчивость, стал разливать по
стопкам спиртное - самиздатовский "коньяк три свеклочки".
Потом, уже выпив и закусывая, он попросил жену рассказать о
том, как она получала в совхозе первую зарплату.
После замужества Валентина перешла жить из города к мужу в
Юсово, поступила на работу в совхоз дояркой. Отработала больше
месяца, а денег не дают. кассир говорит, что в ведомости ее
фамилии нет. Расстроилась страшно. Ходила к бригадиру. Та
принялась выяснять, почему это Валентину не включили в списки.
Сама проверила ведомость - да, действительно, нет там фамилии
новой доярки. Все недоумевали и сочувствовали Валентине. А сама
она - хоть плачь. Да совершенно случайно заглянула через плечо
бригадирши, когда она в очередной раз проверяла ведомость, и
отчетливо увидела свою фамилию: Рязанцева... Было тут, конечно,
и смеха, и радости, что подруга получит деньги, и, главное -
удивления. Ведь все думали, что ее фамилия Шишкова, раз она за
Шишковым замужем, а она, оказывается, Рязанцева. Вот как бывает
в жизни.
Долго сидели в тот вечер, делились воспоминаниями, слушали
дяди Петину гармошку, любовались Валеркой, которого тоже уже на
улице звали Шишковым - по отцу.
- Дай Бог, ребятки, чтоб ваши дети, а мои внуки, были
умнее нас и счастливее. Вот я и предлагаю выпить за Шишкова, не
за того агронома, так его, глаза карие, а за маленького
Шишкова, который может быть и станет агрономом, но настоящим,
знающим и любящим свое дело специалистом. До дна!.. - это дядя
Петя.
Впрочем, как в воду глядел. Только Валерий стал
механизатором, а вот его младший брат Игорь выучился на
агронома. Правда, агроном пасет коров, но это - временное
явление. Дождется и он своего часа. Люди успокоятся, придут в
себя, осознают свою сущность и будут работать на своей земле,
жать, о чем мечтал еще шевченковский крестьянин, "на поле
собственном пшеницу". Главное - любить землю. И возьмешь с нее
сторицей. И не украдкой, как бывало мой друг в детские годы, а
открыто: свое со своей земли.
ДАЧА ДОЛГОРУКОВА
(хроника пятидесятых)
1
Грузовик долго громыхал по питерским улицам: Суворовский,
Моисеенко, Большой Охтенский мост, Новочеркасский,
Республиканская... Впрочем, это был уже не Ленинград, хотя все
еще - город. На Республиканской и дальше по Уткину проспекту
красовались каменные двух- четырехэтажные дома, но на
Ленинград все это было даже не похоже.
Булыжная дорога на Малиновку. Машина, переваливаясь, как
неуклюжая утка, переехала железнодорожные рельсы. Колька
высунул нос из дедова тулупа, в котором он, несмотря на теплый
июньский полдень, прятался в кузове грузовика от встречного
ветра и неприятных, мягко говоря, запахов выхлопных газов
большого города.
Миновали шлагбаум и ехали мимо какого-то белого барачного
типа здания, окруженного многочисленными сараюшками. Впереди
виднелись две тройки соединенных между собой трубами
теплоцентрали желтых бараков. Вдоль бараков там и сям висело
белье на веревках, и бараки были похожи на корабли, украшенные
флагами расцвечивания в праздничные дни.
Вскоре машина въехала в улицу, пространство между двумя
рядами бараков. Слева - четные номера, справа - нечетные.
Счет начинался от железнодорожного полотна. Улица заканчивалась
двумя аккуратненькими зданиями, расположенными за пятым и
шестым бараками и окруженными большим штакетным забором:
детские садик и ясли. За детским садиком стоял частный дом. В
нем жила большая семья, носившая историческую фамилию -
Потемкины.
Все это вместе с четырнадцатым бараком (то самое белое
здание) и называлось Дача Долгорукова.
Название Дача Долгорукова позаимствовала у железнодорожной
станции, возле которой она располагалась. Станция была
небольшая. Через нее проходили лишь товарные поезда да через
сутки малым ходом следовал двухвагонный пассажирский состав
Москва - Хельсинки. Жители Дачи Долгорукова почему-то звали
его правительственным.
Барачный поселок возле железнодорожной станции возник в
послевоенные годы. Каждый барак состоял из двух секций, то
есть, двух больших коммунальных квартир коридорного типа. В
каждой секции кроме отдельного входа были свои кухня, сушилка,
умывальник с шестью кранами и два туалета с двумя очками в
каждом. В секции располагалось шестнадцать комнат площадью от
