за происходящим. Мать была в полуобморочном состоянии. Вслед за
дедом в избу ввалились бабка и Валентина. Они держались за
животы и неудержимо хохотали, сотрясаясь всем телом. Кольке
врезалось в память: льет бабушка его матери на грудь холодную
воду из ковшика, а рука трясется от смеха. Действительно: и
смех, и грех. Виновницей происшествия оказалась Дашуха
Похлебка. Она заблудилась и пошла не к своему дому, а правее, к
речке; увидев воду, взяла еще правее: снова вода. Так она и
ходила по юсовскому лугу, пока не увидела огонек окошечка
пятистенки Николая Ивановича. На этот огонек она и пошла. Когда
вышла хозяйка и, увидев Похлебку в байковом одеяле, разразилась
смехом, та не могла ничего понять и все твердила:
- Гражданочка, я куды попала-то? Я - Дашуха Ильичева из
Юсово,
Похлебкой кличут, может слыхали? Я у Николая Ивановича в
бане парилась, а домой не попасть. Куды ни сунусь - вода. Куды
я хоть попала-то? Не в Кривополянье?..
Тоже самое несколько другими словами она повторила, когда
увидела перед собой молодую девку, тем более, что вышедшая
первой баба ее не слушает, а ржет, как глупая. Но не смогла
удержаться от смеха и молодая. Обе хохотали от души: весь вид
потерпевшей способствовал этому. Она недоуменно обращалась к
ним со своей бедой, что еще больше смешило женщин. Их
придыхания и были приняты в избе за рыдания и всхлипывания.
Дед выскочил с топором над головой, весь в белом.
- Скажи ты им, милай, чего ж они разоржались-то... Ведь я
заблудилась. Куды ни сунусь - вода. Я - Дашуха Ильичева... У
Николая Ивановича в бане... - Тут она вдруг осеклась. Два
глаза сверкнули на деда из-под байкового одеяла...
- Ох, Коля... Да ведь это - ты!?.
Дед ушел сразу, а за ним и бабка с Валей. Дашуха,
обескураженная, постояла, постояла и, будто бы сразу придя в
себя, спокойно пошла по направлению к своему дому, до которого
и было-то всего метров четыреста.
На следующий день Николай Иванович вышагивал по лужам в
резиновых сапогах на работу в колхоз. Дашуха вышла из избы,
когда он проходил мимо. Раскланялись. Дед спросил:
- Скажи, гражданочка, как мне тут в колхоз-то пройти?..
Куда ни сунусь - вода...
- Ну, уж ты теперь начнешь... Насмешник... А-а... - Она
махнула рукой. - Будет уж тебе, будет...
С приездом сына Похлебка скоро перебралась в дом на Селе,
почти напротив церкви, а избушку свою продала на слом.
Многие еще до Похлебки переселились с Маленького порядочка
на высокие места; уехал искать лучшую долю дедов брат Алексей
Иванович, затем и жена его. Потом и сын Васянька уехал в
Красноярск. Домик их разрушили, а дочка Валя поселилась у дяди
Коли.
Редко кого из уехавших Николай помнил. Своего соседа дядю
Егора Захарова помнил плохо, тот рано умер, а остальных
Захаровых: тетю Олю, их сына Колю, приемную дочь Нюшку - он
навещал как бывших соседей и по новому месту жительства. Тетя
Оля работала нянечкой в школе. Нюшка, ее почему-то звали
Нюшка-Олешка, занималась домашним хозяйством. Коля был с
умственными отклонениями. Его конек: всем рассказывал, что он
был летчиком, много летал, был знаком с Чкаловым, а иногда
увлекался и утверждал, что он и есть Чкалов. На насмешки не
обижался. Рано женился, настругал шестерых ребятишек, облысел к
сорока годам, как колено. Прозвище у него было - Портянка.
Рядом с Захаровыми жили Халяпины. У них было два сына и
дочка. Старший - Ванюшка Трамплин - был тогда уже юношей,
младший - Колькин тезка - был постарше Кольки, с ним и еще
несколькими ребятами с Мельницы они пасли своих коров на
юсовском лугу. Халяпина Валя училась с Колькой в одном классе,
их даже одно время дразнили женихом и невестой. Позже Халяпины
тоже, как и многие, переселились на Мельницу.
К соседям-родственникам Николай ходил чаще, чем к другим. Он дружил с
теткой, няней Валей, она была на неминого постарше его, и ее старшим
братом Васянькой. Васянька все умел: зарезать петуха, испечь яблоки, вы-
брать на бахчах хороший арбуз или дыню. У Васяньки тоже было прозвище,
его звали Лапша. Когда кто-нибудь из соседей интересовался, что у них
сегодня на обед варили, он, не раздумывая, отвечал, что варили лапшу.
Стыдно было признаться, что неделями иногда вообще ничего не варили.
Кольке было три, а Васяньке - шестнадцать, но дружили они по -настояще-
му. Благодаря Васяньке Колька научился сидеть верхом на лошади, находить
перепелиные яйца в траве. Через годы, когда Васек жил в Рязани, а Нико-
лай в Питере, их дружба возродилась и окрепла. Только безвременная кон-
чина Василия Алексеевича в шестьдесят три года разлучила этих двух мужи-
ков. А бывало: Васька к какому-нибудь празднику рубит голову петуху, а
Колька держит, зажав в ручонках, петушиное туловище с крыльями и шпорис-
тыми ногами, а то петухи здорово рыпаются без головы. Девчонки этого жу-
тко боялись. По сигналу Васяньки Колька с обезглавленным петухом бежал к
кустам, откуда с визгом и писком девки разбегались в разные стороны.
За домом Алексея Ивановича стояло еще две избы неподалеку
друг от друга. В самом крайнем доме жила тетка Ганя с тремя
джевками: Варькой, Нинкой и Манькой. Манька была всего на год
старше Кольки и много помогла ему при обучении в первом классе,
в школе она была отличницей. У тетки Гани была коза, которая
давала молока столько, сколько было нормой для иной коровы. Это
действительно была их кормилица. Иначе разве выживешь?
В другом доме жил Колькин друг Юрка Рязанцев с матерью
теткой Клашей Ионовой и сестрами Нинкой и Райкой. Жили бедно. У
них даже козы не было. Юрка часто "промышлял" на колхозных
бахчах с утра пораньше. Его даже перепутали как-то с колхозным
агрономом Шишковым, из-за чего Юрка на всю жизнь получил
прозвище, как вторую фамилию - Шишков. Рязанцевым его редко
кто знал, а Шишковым - все. Ребята вместе учились, купались,
загорали, ловили рыбку, играли в карты, ходили в кино, лазали в
чужие сады за яблоками. Третьим другом был Ленька, сын Егора
Ивановича, а Колькин, выходит, двоюродный дядя. В их компанию
входили еще ребята, но тройка: Шишков - Колька - Ленька, -
была неразлучной.
Два последних дома стояли как бы на отшибе. Справа от них,
прямо перед домами Алексея и Николая Ивановичей, располагалась
поросшая ивняком по краям и густой травой по всей площади
большая рытвина. На склоне рытвины вызревали прекрасные огурцы,
помидоры и бахчевые. Дальше рытвина отступала от домов, и от
заборов палисадников Захаровых и Халяпиных она отстояла уже
метров на двадцать. По этому коридору проходила аккуратная
степная дорожка, наезженная через весь порядок. Между первыми
домами по Маленькому порядочку и огородами жителей Мельницы
никакой рытвины не было так же, как и там, где стояли два
последних дома. Поэтому и соединялся Маленький порядочек с
Мельницей проулками именно в этих местах. Там, на этих огромных
ровных площадях обычно играли в лапту, шандр, цепи, городки,
рюхи, а также мальчишки гоняли футбольный мяч. В футбол играли
и ребята с Мельницы: братья Сигитовы, Ленькин старший брат
Шурка, их двоюродный брат Колька, по прозвищу Калин, сын
Василия Ивановича, и другие ребята.
Славка Сигитов был младшим братом, но ни в чем не уступал
старшему - Юрке, а даже был ловчее его. В мальчишеских драках,
если случалось, он всегда выходил победителем. Отец их дядя
Вася работал шофером на грузовой машине. Жили Сигитовы неплохо,
не в деревянном доме, а из камня. Таких жилых домов было в селе
только четыре. Остальные жили в деревянных или в мазанках.
Особенно уютной казалась Кольке сигитовская печка. Других таких
печек в Юсово не было, разве только что в самом Колькином доме
или у дяди Егора, дедова брата. Хорошо, особенно в начале
темной зимней ночи, лежать на теплой русской печке, слушать
завывание ветра в трубе да чрезвычайно интересные сказки, на
которые были мастера старшие братья Славки и Леньки, а также
Колькин дедушка был спец рассказывать разные истории. Его мать,
а Колькина прабабушка, которую Колька звал просто Катя, знала
много стихов. Знала наизусть всю поэму "Коробейники" Некрасова.
От нее, повидимому, у Кольки появилась тяга к стихам. Он был ее
любимцем.
На задах огородов, что примыкали к рытвине, и частично в
самой рытвине росли большие осокори, которые время от времени
надо было разрежать, то есть, вырубать, спиливать. Сигитовы
подрубали деревья, затем кто-то из братьев забирался на вершину
и медленно падал вместе с подрубленным осокорем. Паденье обычно
сопровождалось гортанным тарзаньим криком. В то время
кинотеатры демонстрировали четыре серии "Тарзана", и ребятишки
при случае старались подражать главному герою фильма.
Однажды Колька забрался на вершину огромного осокоря ради спортивного
интереса. Мать увидела и строго приказала ему слезать. Он испугался и,
не разжимая рук, съехал по корявому стволу вниз, содрав через майку жи-
вот в кровь. От матери попало за лазание по деревьям. Так, что не знал,
как лучше спать: на спине или на животе. Если мать иногда могла строго
наказать его или Юльку с Ольгой, то дед и бабка их не трогали никогда.
Один раз, правда, Кольке досталось и от деда. Ногой в сапоге по голой
заднице, как по детскому мячику.
Конечно, было за что.
Находясь у дяди Егора, отправился с Ленькой за водой на
речку. Зачерпнули по ведру воды и собирались было идти до дому,
но к противоположному берегу подошли две бабы в выходных
одеждах. Они возвращались из церкви и, не захотев обходить
через весь город, понадеялись, что кто-нибудь их перевезет на
лодке. Были они, повидимому, с Нахаловки или еще откуда, где
речка не под боком. Иначе могли бы знать, что лодки у всех уже
вытащены на берег и стоят с перевернутыми вверх днищами,
готовые для профилактики. Стоял уже ноябрь, и по утрам вода
реки у самого берега покрывалась тоненьким ледком.
Бабы, видно, прошли немалый путь вдоль берега реки и
успели убедиться, что лодок на плаву нигде нет. Возвращаться -
не близко. Увидев ребят, они суматошно закричали, боясь, как бы
не ушли, стали просить перевезти через речку. На все доводы
пацанов, что этого сделать они не смогут, женщины не обращали
внимания, упрашивали, буквально умоляли, обещали дать по
рублю... Ну не смогли ребята объяснить, что лодка течет, не
просмолена, что им вообще не разрешают ее трогать... А против
обещанных "по рублю" не устояли.
Пообещав вернуться, ребята отнесли воду и, к немалому
удивлению тети Поли, Ленькиной матери - то, бывало, вообще не
дошлешься - решили принести еще воды. Взяли одно ведро. На
берегу Ленька снял пальтишко. Перевернули свою старую
плоскодонку (в тех краях лодки в основном - плоскодонки) и
спустили ее на воду. Сели сами. Вода равномерно поступала в
лодку через множество отверствий в днище. Отверствия были
маленькие, и Ленька успевал отчерпывать воду ведром. Колька
греб кормовым веслом. Баб предупредили еще раз, что лодка
протекает. Они молча дружно закивали головами в цветастых
платках, но когда сели в лодку, сразу же стали шарахаться,
испуганно взвизгивая. Под их тяжестью вода стала набираться в
лодку быстрее, ее фонтанчики из днища стали намного выше.
Иногда вода перехлестывала в лодку через борта. Теперь Ленька
греб, а Колька еле успевал отчерпывать воду. Ленька едва не
плакал, просил, чтобы бабы не шарахались, но они ему не очень
внимали, и, наконец, лодка, зачерпнув правым бортом, быстро
пошла ко дну. Хорошо, что до берега оставалось всего метра два.
Ленька был на носу и выскочил на берег быстро, а Колька стоял
