разрешения матери, а она была на работе.
- Когда идти-то?
- Я уже готов, жду других пацанов.
- Ну, сейчас, я скажу Тамаре и выйду.
Сестренки и Вовка еще спали. Тамара согласно кивнула
головой, и Колька тоже был готов идти. Он захватил с собой
маленький эмалированный бидончик и вышел к Науму.
Все уже были в сборе. Вслед за старшими, торопливо доедая
кусок Красносельской булки, рванул было и Мишка, но Наум
приказал ему оставаться дома, и недовольный Мишка остался,
завидуя уходящим, среди которых важно вышагивал Толик Фисенко,
бывший моложе Мишки на целых два года.
Дорога на Грязное болото действительно оказалась недолгой,
хотя шли не полчаса, а около двух часов. Братишка Фесы, то есть
Славки Фисенко ( в поселке считали - Фесенко) шел медленно -
маленький да еще не выспался. Но главное не в этом. По дороге
ребята часто останавливались
и подкреплялись малиной с кустов, а она в этом году
выдалась особенно крупная и густая. Каждый устраивался
поудобнее и набивал рот сочной ягодой. Колька, чувствуя, что с
другой стороны его малинника кто-то тоже активно трудится над
сладкой ягодой, крикнул в его сторону:
- Ты пореже, пореже. С червяками-то не лопай. Я даже
через кусты слышу, как они, бедные, пищат.
Из-за кустов слышалось только сопение и причмокивания
напарника.
- Прервись на полминутки. Я же все не съем, тут всем
малины
хватит. Молчание. - Это ты, Гриш?.. А-а, Наум?.. Ты чего
молчишь-то Колька раздвинул несколько высоких и твердых
кустов
малины и, вглядевшись в своего молчаливого собеседника
сквозь заросли сухого малинника, остолбенел. Очередная фраза
застыла на Колькиных, красных от малины, губах. С другой
стороны кустов аппетитно лопал малину известный сладкоежка -
медведь!..
Колька машинально сделал шаг назад, другой и,
повернувшись, дал такого стрекача по пыльной дороге, что
наверняка бы на соревнованиях дали первый разряд. Остановился
метров через триста. Отдышавшись, обнаружил глубокие царапины
от ветвей малины на своих загорелых руках. И наоборот,
эмалированного бидончика, в который он только начал собирать
малину, не обнаружил.
- Пацаны-ы!.. - прохрипел он. Затем откашлялся и уже
более звонко:
- Па-ца-ны-ы!.. Сюда!
Издалека раздалось чье-то:
- Ого-го-го-го!.. Мы здесь! - вслед за этим показались
Мастюк и Гришка, чуть дальше шли Наум и Феса с Толиком. Мастюк
издалека кричал:
- Я думал, что он по нужде в кусты ушел, а бидончик
оставил у малинника. А он уже вон куда умахал. На твой
бидончик. Чего я его таскать буду?..
Про медведя не поверили. Псмеялись. Но когда все же решили
проверить, то шли осторожно, украдкой. Медведя на том месте уже
не было, но следы он оставил заметные.
Остальной путь прошли без происшествий, с рассказами и
байками о случаях встреч людей с медведями. Останавливались,
замирая, при каждом шорохе в кустах.
Грязное болото действительно было грязным. Наши разведчики
недалеко ушли от него вглубь дороги, а уже все успели
выпачкаться, несколько раз провалиться, и дорожная усталость
начинала сказываться. Их главная задача была выполнена: клюква
есть, крупная, но еще совсем зеленая. Осенью нужно идти сюда с
посудой - без ягоды не вернешься.
Никто из ребят не заметил, как в чистом небе появилось
легкое грозовое облачко. Оно разрасталось, надвигалось. Первая
крупная капля упала прямо Толику на нос. Затем все подряд стали
отмечать падение дождевых капель. А туча все росла. Вот она
стал надвигаться на солнце, подул сильный резкий ветер. Как-то
сразу деревца все согнулись, а совсем маленькие стали почти
параллельными земле. Летели листья, хвоя, кусочки коры, мелкие
веточки. Стало темно, как во время солнечного затмения. Капли
стали частыми, и хлынул проливной дождь. Все мгновенно промокли
до нитки. Выбираться из болота стало невероятно трудно. Науму
было особенно тяжело. Феса нашел лапу поваленной сосны. Наума
еле уговорили сесть на эту лапу и, то и дело проваливаясь в
грязное месиво, поволокли на ней Наума к дороге. Феса еще тащил
за руку Толика. Но вот, наконец, и дорога. Наум пошел своим
ходом. Ветер стих, но дождь лил, не собираясь утихать, хотя
небо понемногу светлело. Ветер перенес свои действия выше леса,
к самым облакам. Скоро он их разгонит, и дождик кончится. Так
пацаны думали. Стало холодновато. Усталость брала свое. Дорога
из пыльной превратилась в грязную и
скользкую. Идти становилось все труднее. Грязь прилипала к
сандалиям. Толя два раза подряд упал и выругался. Это как бы
облегчило их путь, дало разрядку. Все рассмеялись, потому, что
он выругался так, как никто из них не ругался. И у кого он так
научился? А Толя, видя, что над его словами засмеялись, упал
еще раз и уже не злобно, а с юмором, снова выругался:
- Блядская дорога!.. - и посмотрел на брата. Брат, как и
все, смеялся.
Настроение поднялось. Впереди уже открывался вид на
предместья Дачи Долгорукова. Вскоре все были дома.
Дождик кончился, как только пацаны подошли к дому
Потемкиных. Кончился так же быстро, как и начался.
5
Воскресенье было хмурым и прохладным. Мастюк обещал зайти
часов в одиннадцать, собирались сходить на свалку, что за
полями вдоль Оккервиля. Там можно было найти множество
интересных вещей. На прошлой неделе Колька приволок со свалки
несколько книжек. Среди них были "Медный всадник" Пушкина и
"Демон" Лермонтова - две маленькие, хорошо оформленные
книжечки в твердом переплете. Он искренне удивлялся, зачем
выбрасывают такие замечательные книжки?
Ходики показывали без четверти двенадцать, когда Колька
вышел из барака. На улице было тихо и пасмурно. Небо -
сплошные облака. Солнце почти не просвечивалось.
Мишка Брук сидел на круглом столе, уперев ноги в
подоконник, смотрел на улицу и раскачивался, повидимому, что-то
напевая. У него Колька узнгал, что Наум с Гришкой спали.
Славка-Паня сидел дома и читал книгу. В комнате Кольки мать с
Тамарой занимались по хозяйству, маленький Санька спал, а
Юлька, Ольга и Вовка играли в слова. Скучно.
Постояв немного у дверей секции, Колька пошел к третьему
бараку, где жил Мастюк с родителями. Дверь их комнаты была
закрыта, но на Колькин стук голос Мастюка спросил: "Кто там?".
Узнав, что это Колька, Мастюк сказал, чтобы тот подошел к его
окошку со стороны двора. Колька подошел. Разговаривали через
форточку. Мастюк был закутан в простыню, как древний римлялнин
в тогу. Он объяснил, что родители уехали в гости, а его закрыли
на ключ в знак наказания - поймали за курением папиросы. А
чтобы не убежал, спрятали в шкаф под ключ всю его одежду, даже
трусы. Но вечером они придут, и он надеется получить амнистию.
Колька взял у Мастюка обещанную ранее книжку В. Яна
"Чингиз-хан" И пошел домой. Книжку читал, как говорят, "запоем"
- три часа без отрыва. Пока мать не пресекла его чтение -
надо было ужинать.
К вечеру, когда Колька снова отправился к Мастюку, погода
разыгралась. На улице стало людно. Бегали ребятишки, шли по
свои делам взрослые. За широкими столами на скамейках у бараков
отдыхали люди: кто с газетой, кто с вязаньем, кто просто так...
У шестого барака мужики забивали "козла".
По пути к Мастюку Кольке встретился Генка Чудак, тот самый
сутулый парень, что был в загольных на "футбольном поле" у
котлована.
- Привет! Куда направляемся?..
Фамилия Генки была Чудаков. У многих прозвища идут от
фамилии, но Генкина - Чудак - словно прилипла к нему. Он был
нескладен и умственно отстал. В пятнадцать лет учился не в
восьмом классе, а в четвертом. Осенью он собирался устраиваться
на работу. Его голова и тело были покрыты очагами экземы.
- Если к Мастюку, то напрасно, - продолжал Чудак, - он
наложил в штанишки и теперь голый закрыт родителями в комнате.
- Да нет, они засекли его за курением.
- Да, за курением... Слушай его больше.
Родители Мастюка были уже дома. Кольку встретили
приветливо.
- Заходи, Микола, заходи. Славик у нас в опале, но к нему
можно. Он у нас отличился.
Колька шмыгнул носом. Он решил заступиться за товарища:
- Он больше не будет. Он сам говорил, что больше не
будет...
- Еще бы. "Не будет"... Его, как человека, выпустили
погулять, а он вернулся, как черт, грязный. Белая рубашка
Колька всегда считал, что кипенный - это белый-белый, но
мать Мастюка полагала, что это черный-черный.
- Что там рубашка, - вмешался отец, - и шорты, и трусы
так обосрал, что не отстирать. Вон, под окном мокрые валяются.
Мастюк умоляюще посмотрел на отца:
- Ну, Батя...
- Что "батя"?.. Тьфу! Разговаривать не хочу с засранцем.
Кольке
стало неудобно находиться в комнате во время такого разго
вора. Он собрался уходить, но Мастюк так плаксиво просил его
остаться, что он остался.
Оправдываясь, Мастюк рассказал, как он от нечего делать
дразнил козла, привязанного на лужайке между вторым и
четырнадцатым бараками. Козел был злой, но привязанный и волк
не страшен. Страшнее оказался хозяин козла. Увидев, что над его
скотиной издеваются, он, схватив здоровую палку, побежал козлу
на помощь. Мастюк увидал его слишком поздно - убегать пришлось
через большую грязную канаву, которую он перепрыгнуть не смог и
упал прямо в густую вонючую грязь. А когда прыгал, от
напряжения и испуга наложил в штаны.
Папа с мамой, увидев сына, недавно вышедшего гулять
чистеньким ангелочком, в омерзительно-грязном виде, сначала
остолбенели. Затем последовала короткая разборка и - суровое
наказание.
А Колька, желая выручить, чуть не подвел товарища: за
курение наказание могло быть ужесточено.
6
Клуб был оборудован в первой секции второго барака, того
самого, за которым Мастюк дразнил козла. "Клуб" - это,
конечно, громко сказано. Это был зал с несколькими рядами
скамеек мест на сто пятьдесят. Имелась небольшая сцена. Можно
было смотреть кино, концерты художественной самодеятельности
или выездных концертных бригад, слушать лекции. Во время танцев
скамейки расставляли вдоль стен помещения. Танцующим бывало
тесновато, но в самом клубе танцы устраивались в основном
зимой, а летом для этого была построена с торца барака, метрах
в двадцати от него - танцевальная площадка - деревянный
помост с перилами, лестницами и необходимыми штоками и мачтами
для электро и радиосвязи. Постоянным киномехаником и главным
техническим руководителем танцев был черноватый невзрачного
вида мужичок, большой любитель и знаток техники. Был он
безобиден, что особенно нравилось ребятишкам, которые не
упускали возможности воспользоваться этой безобидностью. Вокруг
него всегда было множество добровольных помощников "крутить"
кино ли, пластинки ли на танцах... Он был единственным, кто на
Даче Долгорукова имел собственный мотоцикл. Некоторых
счастливцев он катал на нем. Мотоцикл назывался
"Ява", а его хозяина все: и большие, и малые - звали
Яшей. Когда он ехал на мотоцикле, люди говорили: "Яша на
"Яве"".
Всех взбаламутил Мастюк. Он подскочил к ребятам на
котловане, наблюдавшим, как один из них рисовал с натуры, и
сразу закричал:
- Пацаны!.. Сегодня вечером в клубе...
Пацаны на него зашикали:
- Тихо ты... Смотри, как рисует...
Рисовал корпусовский парень. Рисовал здорово. Но вся соль
была в том, что рисовал он левой рукой. Правой кисти у него не
было. Правого глаза - тоже.
Борис, или, как звали его на улице, Боряна, как-то раз
