друг кричал из-за двери.
- Попробуй кинь, я тебе кину... Да ты все равно
промажешь. Колька
выжидал. С той стороны двери послышалось какое-то топанье,
потом -
неболь шое затишье. Вот дверь снова открывается, и мокрая,
грязная тряпка летит прямо... Но это оказался не Наум, а живший
в одной из дальних комнат коридора семидесятилетний старичок.
Он всегда курил трубку. Вот и сейчас он с трубкой во рту
выходил из барака. Неожиданный удар тряпкой чуть не выбил ее
изо рта. Тряпка упала деду под ноги. А за его спиной прятался и
хохотал, строя рожи, Колькин коварный друг.
Кольке так стало стыдно, что он даже не убежал. Дед что-то
выговаривал Кольке, стыдил его, вспоминая и Бога, и мать, и
"хулиганов- пионеров". А "хулиган-пионер бормотал что-то
извинительное. Потом повернулся и, не обращая внимания на хохот
и зубоскальство друга, понуро поплелся домой. День был вконец
испорчен.
Но не все ностальгические дни заканчивались так плохо.
Однажды, перед октябрьскими праздниками, друзья сидели в своей
сушилке, коротали время, тренировали память... Вдруг они
услышали, что в коридоре началась какая-то возня, шум,
суматоха. Уж не пожар ли? Они вопросительно переглянулись и
вышли в коридор. Люди суетились, звенели бидончиками, ведрами,
канистрами. "Керосин привезли", - догадались ребята. И словно
в подтверждение их догадки, с улицы раздался призывный звук
трубы, каким обычно жители извещались о прибытии машины с
керосином. Колька убежал домой, и когда он с бидончиком вышел
снова на улицу, Наум уже хромал с ведерком в руке около
третьего барака. Колька бегом догнал его. Там и сям выскакивали
люди с посудой для керосина, а машин нигде не было видно. Все
недоуменно переглядывались. Подошедший Гришка как-то
таинственно сказал:
- Мотаем домой скорей. Во собрались...
- Погоди ты. Тут керосин привезли. Ты не видел, куда
машина отъехала?
- Да не было никакой машины.
- Но мы же сами слышали. Да и людей вон сколько, из
разных
бараков. Люди ежились от осенней измороси, озирались
вокруг,
что-то спраши вали друг у друга. Весь их вид выражал
сплошное недоумение.
- Не было машины, - повторил Гришка, - это я пробовал
звук горна.
Гришка показал из-под полы куртки мундштук пионерского
горна. - Я
несколько раз проиграл, смотрю - забегали. Я сразу
догадался. Ну, думаю, могут и поколотить. Я и не думал
подшучивать. Хорошо, что пока никто ничего не понял. Пошли
домой быстрей.
Пацаны двинулись домой, на ходу переваривая все услышанное
от Гришки. Смеяться стали потом, дома. Причем, дальше -
больше. Смеялись над собой. И над тем, как поневоле "купились"
звуком горна, и над тем, что не сразу дошло, как до жирафов.
Дружина, где Гришка был горнистом, готовилась к
праздникам, и по выходным Гришка ходил на репетиции в школу, а
сегодня ему разрешили взять горн домой, потренироваться на
досуге, так как времени до праздников оставалось мало.
9
В будни, то есть в обычные дни, все было нормально. Школа,
домашние уроки. Не затоскуешь. Долгую дорогу до школы ребята
будто бы и не замечали. Но она тоже сказывалась - школьники
становились усидчивее, выполняя домашние задания. Конечно,
уставали. Утром поднимались в семь часов. Умывались. Небольшая
зарядка, завтрак. Выходили из дома за час до начала уроков.
Неизвестно, будет ли по пути какая оказия или нет. Имелось в
виду: состав, идущий к Финляндскому мосту, попутная машина...
Пацаны догоняли грузовик, забирались в кузов и ехали, а если
шофер выгонял или кузов был перегружен, цеплялись за задний
борт руками и ехали на ногах, как на лыжах. Кольку с Наумом не
один раз подвозил (сразу двоих в кабину брал) водитель
ассенизаторской машины. Видно, жалко становилось ему двух
шкетов, идущих по снежной обочине мощеной дороги за знаниями.
Тем более, что один из шкетов опирался на костыль. А они даже
не знали, как звать этого водителя. В таких случаях в школу они
прибывали раньше всех.
Чаще все же приходилось идти пешком. Из школы - тоже. Ну,
домой было идти намного приятнее и веселее. Сегодняшние занятия
кончились, до завтрашних надо было еще дожить. Зимой, если был
сильный мороз, заходили в "сельский магазин" погреться. От
магазина до Дачи Долгорукова встречных попутчиков почти не
было, и ребята горланили песни: "Плывут, плывут, плывут над
нами облака", "У дороги чибис" и другие из веселого пионерского
репертуара. Но больше всего им нравилась песенка Максима,
услышанная ими в кино - "Крутится, вертится шар голубой". Ее
пели особенно бойко и громко. Так незаметно, с песнями и
доходили до дому.
Иногда возвращались из школы целой компанией. Совпадало
одинаковое количество уроков в разных классах. . Тут были Феса,
Гришка, Паня, Корныши из четырнадцатого барака, недавно
приехавшие литовцы. По фамилии они были Карклинисы, но так их
никто не звал, звали просто литовцами. Эта большая дружная
семья быстро прижилась на Даче Долгорукова. Куча детей.
Родители в поте лица трудились, чтобы прокормить всех. Отец
работал кондуктором трамвая. У них с теткой Катей Бычковой была
взаимная симпатия. Но это так, к слову. Четверо ребят учились в
школе: Оська, Витька, Олька и Бронька. Олька - парень. Долго
не могли привыкнуть к его женскому имени, но имена Олег и Алька
так и не прижились. Осталось - Олька.
Такой компанией путь преодолевался еще быстрее.
Но бывали и непредвиденные задержки. Подойдут к железной
дороге, а на ней несколько составов: одни стоят, другие
маневрируют. Ни обойти
(слишком далеко), ни под вагон подлезть (опасно). Не так
боялись за свою жизнь (авось, ничего не случится), как боялись
нарваться на неприятность. Часто составы охранялись военными с
автоматами. Они подлезать под состав не разрешали. К ним и
подходить-то было нельзя. Пацаны были очевидцами, как один
мужичонка с Дачи Долгорукова Иван Вакуленко, Вакула
по-уличному, имел неосторожность подойти к охраннику. Правда,
он не только подошел, но и вступил с ним в контакт. Вакула был
мужик неплохой, покладистый, подчеркнуто уважал начальство,
многие даже думали: не стучит ли он. Работал, как вол. Надо
было прокормить многодетную (почти одни девки) семью. Но в
состоянии подпития он "чудил". Вот и в этот раз, когда все
стояли и ждали освобождения перехода, он ждать не стал. Он, к
удивлению соседей, пошел прямо к охраннику. Подошел к нему с
тыла, незаметно вытащил из кармана детскую игрушку - пистолет
и, направив в спину солдата, громко крикнул:
- Руки вверх!
Никто не успел ни охнуть, ни засмеяться, как солдат
мгновенно, полупригнувшись, повернулся через левое плечо и
ударил Вакуленко прикладом в челюсть. Бедный Вакула
распластался между рельсами с пистолетом в правой руке, с
холщевой сумкой в левой. Из сумки высыпались пряники, яблоки,
конфеты... Гостинцы нес детям с получки.
Осознав, повидимому, что перед ним не диверсант и ни
составу, ни его жизни ничто не угрожает, солдат крикнул в
сторону ждущих перехода людей:
- Эй, мужики! Ну-ка, заберите его отсюда. Вакуле помогли
подняться. Собрали высыпавшиеся из сумки гостинцы. После такого
удара он стал, вроде, еще пьянее, шел, как будто перед собой
ничего не видел. И пистолет в руке.
Нет, с властью лучше не связываться. А человек в форме -
это власть.
10
В школу Колька ходить любил. Не понятно было, как это
пацаны убегают с уроков - "мотают"? Переживаешь, конечно, если
плохо выучен или совсем не выучен урок, молишь Бога про себя,
чтобы не вызвали... Но такие случаи были редки, и он с
удовольствием ходил на занятия. Его любимыми учителями были
Нина Васильевна Морякова (ее любили все) и директор Петр
Александрович, оба преподаватели истории. В школе было много
учителей, которых уважали: физик Ольга Александровна, математик
Евгений Иванович, преподаватель военного дела Михаил
Михайлович, искренне любили ребята библиотекаря Надежду
Алексеевну. Из молодых нравилась преподавательница химии Лидия
Ивановна. Она помимо своих уроков отвечала в школе за
художественную самодеятельность, даже сама участвовала в
концертных прогаммах. Колька в самодеятельности читал стихи,
вел конферанс, и кроме этого он занимался в драматическом
кружке у старой актрисы Анны Антоновны Соболевой. Играл разные
роли: школьников, Зайку-зазнайку, жандармского пристава,
Артемку. На роль Артемки с него даже снимали пробу в Ленфильме,
гримировали, мазали чем- то волосы, губкой делали веснушки на
лице... Но выбрали для съемки более подходящего паренька.
До восьмого класса русский язык и литературу вела
Валентина Ивановна Сучилина, замечательный человек и педагог.
Она очень любила свой предмет и эту любовь прививала своим
ученикам.
Были и такие учителя, кого не любили. А не любили и
боялись, напрмер, завуча ( тоже преподавала русский язык). Она
была зла даже по внешнему виду и ехидна в замечаниях. Иногда
отвлекшегося ученика била линейкой по рукам. Между собой
ученики звали ее "Вобла". До нее заведовал учебной частью
Николай Никифорович Никифоров, математик по специальности. Его
выгнали из завучей за пьянство и грубость. Приземистый, с
бесцветными глазами, он носил голову так, будто всматривался и
вслушивался одновременно. А руки держал за спиной. Его называли
Бульдогом. Вкрадчивой походкой он подходил к курящему в
туалете школьнику и тихо говорил:
- Оставь...
Поскольку "своих" пацаны знали не только в лицо, но и по
голосу, ответ был незамедлительный и, несмотря на остолбенелые
лица товарищей, окружающих курившего, дерзкий:
- Иди на фик, своих шакалов много.
После такого диалога, извиваясь и сдерживая вой, со
слезами на глазах незадачливый курилка следовал на цыпочках за
Бульдогом, так как ухо его находилось в цепких бульдожьих
пальцах. Бульдожья хватка была мертвой.
Бульдог, также, как и Вобла, бил ребят(в основном,
пятиклассников) линейкой по рукам. А иногда и по голове. К
семиклассникам отношение было другое. Видно, потому, что
семиклассники взрослее, серьезнее, меньше шалили. А может быть
просто могли дать сдачи. Бульдога тоже не любили и боялись.
Не боялись, но и не любили, к немалому удивлению Кольки,
Дору Яковлевну Лисовецкую, учительницу ботаники, зоологии и
анатомии человека. Она любила свое дело, на ее уроках не было
скучно. Уроки ботаники проходили на пришкольном участке. Но вот
нужного контакта с учениками у Доры Яковлевны не получалось.
Наиболее шпанистые передразнивали ее голос, походку, облепляли
ее юбку сзади репейниками. На уроках анатомии скелет всегда
стоял с папиросой между челюстями. Таких пацанов было немного,
но те, кто их осуждал, Доре их не закладывали. Ябеда был вне
закона. Этот нравственный принцип соблюдался свято.
Шумновато было и на уроках рисования (черчения). Эти
предметы вел интересный человек Иван Григорьевич Дурасов.
Высокого, около двух метров, роста, он ходил, не сутулясь,
говорил с ярко выраженным украинским акцентом. Кто-нибудь из
пацанов на задних партах начинает тихонько копировать его
говор, остальные бесшумно хохочут. Но что значит "бесшумно",
если прыск и сдавленный хохот слышны всему классу? Вот и
сейчас:
- Ну тыхо, тыхо, шо там, на Камчатке, загыкалы? Чертить
бы учились нормально, а не гыкать... Полтавский, расскажи нам,
