отшельника Оберлуса, и все же... все же на душе скребли кошки и выли
голодные псы. Люди снова замкнулись, помрачнели, посуровели, но от
прежней недоверчивости не осталось и следа -- ведь преступник арестован
и подозревать своего соседа в совершении убийства теперь нет никакого
смысла! Знали бы они, что убийца все еще среди нас, в этом забытом
Богом доме отдыха!.. Женщины поочередно собирали воду с лестничных
клеток в ведра и тазы, приводя лестницу в благопристойный вид. Директор
бездействовал и лишь порой бледной тенью проносился по этажам. От него
за версту разило перегаром. Люди роптали, но относились к ситуации с
пониманием: если даже и удастся отремонтировать автобус, то выбраться
отсюда без вмешательства извне все равно нет никакой возможности. Они
ждали конца светопреставления, но конца все не было...
До второго этажа мы с Мячиковым добрались вместе. Там наши пути
разошлись: он зашел к директору, а я зашагал дальше по коридору,
надеясь застать доктора у себя. Но надеждам моим не суждено было
сбыться: доктор отсутствовал, а дверь его кабинета оказалась запертой.
На какое-то мгновение я было растерялся, но тут же вспомнил про
биллиардную и не откладывая направился туда.
Биллиардную я нашел быстро, хотя прежде никогда не бывал там:
табачный дым валил оттуда, словно при пожаре. Я робко переступил порог
и увидел следующую картину. Небольшое помещение, на редкость уютное и
располагающее к отдыху, чего нельзя было сказать обо всем здании в
целом, почти все было занято огромным биллиардным столом. Мягкий свет
лился откуда-то сбоку, благотворно действуя на нервную систему. У стола
расположились трое алтайцев с киями в руках; среди них был и тот
долговязый верзила, которого я видел утром в столовой. Они сгрудились у
дальнего конца стола и о чем-то вполголоса говорили. Шары в беспорядке
раскатились по столу и находились в таком положении, видимо, уже давно.
По крайней мере, пока я находился в биллиардной, никто из них ни разу
не ударил по шару, мне даже пришло на ум, что они вообще играть не
умеют. В самом дальнем углу, в потертом кресле, полулежал доктор и
дремал. На глаза его была надвинута большая ковбойская шляпа. Ни дать
ни взять, кадр из боевика о жизни суперменов Дикого Запада. Воздух был
пропитан табаком и алкогольным перегаром.
Когда я вошел, эти трое оборвали разговор и настороженно
уставились на меня, но последние три слова все же успели долететь до
моего слуха -- "этот болван Самсон". Самсон? Я мысленно пожал плечами.
Это имя мне ничего не говорило. Наступившая тишина вывела из забытья
дремавшего доктора. Он с трудом поднялся, сдвинул шляпу на затылок,
обвел помещение мутным взглядом, остановил его на мне и долго что-то
соображал, пытаясь, по-видимому, вспомнить, что это за тип вытаращился
на него. Он был сильно пьян, как, впрочем, и те трое мнимых игроков в
биллиард. Я неловко переступил с ноги на ногу и собрался было покинуть
это неприветливое помещение, как доктор шумно вздохнул и, еле ворочая
языком, произнес:
-- А, пациент... Рад вас видеть живым и здоровым. Желаете партийку
в биллиард? Сейчас устроим. Ну-ка, ребята, потеснитесь!..
-- Еще чего! -- злобно проворчал долговязый. -- Сейчас моя партия.
-- Нет-нет, -- запротестовал я, всячески пытаясь избежать
конфликта с этими головорезами, -- я не играю в биллиард.
-- Зря, -- сказал доктор с сожалением.
-- Я, собственно, к вам, доктор.
-- Ко мне? -- Он, кажется, удивился. -- Что-нибудь опять с
головой?
Я кивнул. Он с минуту соображал, потом ухмыльнулся, подмигнул и
поднялся на ноги, с трудом удерживая равновесие.
-- Понима-аю! -- сказал доктор нараспев. -- Лекарство в прошлый
раз помогло, и вы решили повторить... э-э... курс лечения. Понима-аю!
Что ж, я к вашим услугам, сэр, клятва Гиппократа и долг самой гуманной
профессии обязывают меня прийти на помощь страждущему. Вы верите в
медицину? А в Бога? Нет? А в загробную жизнь? Прекрасно! А я верю...
Он обогнул угрюмых алтайцев, продолжавших безмолвно стоять у стола
с киями наперевес, приблизился ко мне, обнял одной рукой за плечо и
вывел из помещения.
-- Идемте, пациент, я выпишу вам рецепт и сам же преподнесу
лекарство. Я ведь и врач, и аптекарь, и фармацевт, и санитар в одном
лице, никого нет, кроме меня, я один, словно перст Божий. А недавно
даже хирургом быть пришлось, пулю из ноги вытаскивал. Но об этом --
тсс, молчок! -- Он приложил палец к губам и зашипел, брызгая слюной.
Его шатало так, что он то и дело не вписывался в лестничные повороты,
ведя меня в свой кабинет.
Ключ долго не попадал в замочную скважину, а когда наконец дверь
распахнулась, в лицо мне пахнуло таким спертым, затхлым воздухом, что у
меня перехватило дыхание и закружилась голова.
-- Пр-р-рошу! -- прорычал доктор, ухмыляясь, и жестом руки
пригласил меня войти.
Собравшись с духом, я последовал приглашению. Он вошел следом за
мной и плотно закрыл дверь.
-- Я сейчас! -- он ринулся к стеклянному шкафу и по самые плечи
нырнул в него. Вскоре на заваленном бумагами столе появился
традиционный столовый набор алкоголика-профессионала со стажем: пара
грязных стаканов, обкусанный соленый огурец, зачерствевшая горбушка
черного хлеба, початая пачка соли и несколько луковиц; сервировку
довершила четырехгранная бутыль со спиртом. Доктор наполнил оба стакана
и один пододвинул мне.
-- Ваше имя, больной?
-- Максим Чудаков.
-- Рад. А я доктор Сотников. За знакомство.
Он залпом осушил свой стакан, скорчился в гримасе, захрипел и
приложился к огурцу.
-- Хороша, зараза! -- молвил он, обретя дар речи. -- А вы?
-- Я чуть позже, -- ответил я, не притрагиваясь к своей порции.
-- Как знаете. Итак, чем же вызван ваш визит ко мне, сэр Максим?
Мне почему-то кажется, что не только головной болью. Я прав?
Пришло время, решил я, играть ва-банк. Или этот бедняга доктор все
мне сейчас выложит, или я уйду несолоно хлебавши. Первый вариант мне
казался более вероятным: доктор Сотников явно желал выговориться.
-- Хорошо, я открою свои карты, -- сказал я с решимостью.
-- Ага, я так и знал, что вы работаете с ним в паре! -- откинулся
он на спинку стула. Теперь он казался намного трезвее.
-- В паре? -- я смутился, не совсем понимая, что он имеет в виду.
Неужели он знает о моем контакте с Щегловым? Или за этим кроется что-то
еще?
-- Я был бы искренне рад ошибиться, -- пробормотал он; хмель
слетал с него буквально на глазах. Похоже, последний стакан лишь
отрезвил его. Но надолго ли? -- Значит, вы не имеете к этим... грязным
псам никакого отношения? -- Он кивнул в сторону двери.
-- Я вас не понимаю.
Какое-то время он пытался сосредоточить на мне свой взгляд, но
тщетно -- это было свыше его сил.
-- Кто же вы?
-- Я частным образом расследую убийство, произошедшее позапрошлой
ночью.
-- Частным образом? -- Он с сомнением покачал головой и закурил.
-- Вас подослал Артист? Что ему от меня нужно?
-- Я не знаю никакого Артиста. Верьте мне, я искренне хочу вам
помочь. Несмотря на то, что вы хлещете спирт литрами, вы симпатичны
мне, доктор. Вам что-то известно, я это понял еще в прошлый раз.
Расскажите мне все, и я клянусь -- ваша искренность послужит делу
справедливости.
Он криво усмехнулся.
-- Вашими б устами... Ладно, я вам расскажу -- все равно
подыхать... Семь бед -- один ответ. Лучше сдохнуть от руки правосудия,
чем получить пулю в живот от этих псов. Слушайте же, Максим Чудаков, --
он понизил голос до шепота. -- Вы попали в прескверную историю, как и
я, впрочем... В этом чертовом притоне орудует банда головорезов,
вывеска дома отдыха -- это лишь ширма, прикрывающая их грязные дела.
Если б вы знали, что здесь творится, когда нет заезда отдыхающих!.. Да
не можете вы этого не знать! -- вдруг воскликнул он, снова становясь
подозрительным и недоверчивым. -- Не можете!
Он схватился за бутылку, но я решительно остановил его.
-- Не пейте больше, доктор, прошу вас.
-- Не буду, -- с готовностью ответил он, -- клянусь. Спасибо вам,
Максим Чудаков, вы первый, кто сказал мне это. Никто из этих свиней ни
разу даже не заикнулся, а вы... Теперь вам верю...
В его голубых глазах мелькнуло что-то доброе, человеческое -- и
вместе с тем до жути тоскливое, безнадежное.
-- Они вооружены до зубов, у них тут целый арсенал, вплоть до
автоматов. Это мафия, и нет от нее спасения. Они втянули меня в свои
черные дела, посулив денег, много денег, а я клюнул, клюнул на эту
приманку, как клюют на нее многие, очень многие. Я был молод,
честолюбив, мне хотелось красивой жизни. Кто ж ее не хочет, этой самой
красивой жизни? Вот я ее и получил.
В его голосе было столько горечи и тоски, что мне стало не по
себе. Я положил ладонь на его руку и со всей возможной теплотой
произнес:
-- Все образуется, доктор, поверьте мне. Вы еще так молоды, у вас
все впереди...
-- Да бросьте вы, -- отмахнулся он, -- моя жизнь кончена, в этом
нет сомнения. Нити отсюда тянутся высоко наверх, а там, -- он ткнул
пальцем в потолок, -- не прощают таким, как я. Я обречен, но не это
пугает меня.
-- Что же?
-- То, что я не успею расквитаться с ними. -- Он резко подался
вперед. -- За мою погубленную жизнь, за многие другие жизни,
погубленные ими. Помогите мне сделать это, прошу вас. Я вам расскажу
все, всю их подноготную, а вы... вы выберетесь отсюда и... кому
следует... ну вы знаете... ведь от них можно ожидать всего, что угодно.
Поймите, -- страстно зашептал он, -- жизнь этих ни о чем не ведающих
людей, которых черт дернул приехать сюда на отдых, находится под
угрозой реальной опасности, и если с ними что-то случится, то в этом
будет доля и моей вины. А я не хочу, не хочу, слышите, пятнать свою
душу кровью ни в чем не повинных людей. Достаточно того, что я залил ее
спиртом. -- Он уронил голову на руки и всхлипнул.
У меня голова шла кругом от его слов. Я страшно боялся, что он
вдруг передумает и замкнется, так ничего и не выложив, поэтому, торопя
события, я решил перейти в атаку.
-- Чем занимается эта группа?
-- Сбывает камешки.
-- Камешки?
-- Да, камешки. В основном алмазы. Сами копают их где-то в Сибири,
сами занимаются огранкой -- среди них есть несколько первоклассных
ювелиров. А здесь, в этой Богом забытой дыре, производится обмен их на
рубли, доллары, фунты и другую макулатуру того же сорта. Здесь что-то
вроде перевалочного пункта, где встречаются обе стороны -- продавцы и
покупатели, вернее, их представители. От поставщиков камней всегда
выступал Артист...
-- Артист?
-- Ну да, Артист, -- он снова недоверчиво посмотрел на меня. --
Послушайте, вы действительно не знаете, кто такой Артист?
-- Да не знаю я никакого Артиста!
-- Ну-ну...
Он закурил новую сигарету и судорожно затянулся.
-- Это страшный человек, -- в его голосе впервые прозвучали нотки
ужаса. -- Он выполняет роль буфера между поставщиками и их клиентурой,
весь товар проходит через его руки и через него же производится
денежный расчет. А в его кармане оседают ампулы -- да-да, те самые
ампулы, -- кивнул он, заметив мое нетерпеливое движение, -- что вы
показывали мне в прошлый раз.
Так, подумал я, все становится на свои места.
-- Кто же скупает камешки?
Он пожал плечами.
-- А вот этого я не знаю. По моим соображениям, какие-то крупные
чиновники, так сказать, сильные мира сего, власть предержащие. Но это
не достоверно.
-- Какова численность преступной группы?
-- Ее состав непостоянен, но в данный момент здесь сосредоточено
около двух десятков головорезов.
Я присвистнул.
-- И скрываются они в подвале?
-- В основном -- да.
-- Убийство совершено кем-то из них?
Он усмехнулся.
-- Э, нет, убитый был как раз одним из этих псов.
-- Так кто же его убил? Вам известно его имя?
