странно. -- Он повертел в руках ту, первую, ампулу и спрятал ее в
карман. -- Что ж, пора подводить итоги. В ночь совершения преступления
неизвестный мужчина, пристрастный к наркотикам, случайно или по
предварительной договоренности встретился с Мартыновым и смертельно
ранил его ножом в сердце. Экспертиза установила, что удар был нанесен
снизу острым длинным колющим предметом, от которого пострадавший
скончался через десять минут после удара. То ли до, то ли после
трагедии предполагаемый преступник ввел в свой организм наркотическое
средство. После нанесения раны он скрылся, унеся с собой орудие
преступления. Теперь о самом преступнике. Логика подсказывает, что,
употребив наркотик в первые две ночи, он должен был произвести ту же
процедуру и в третью, то есть минувшую, ночь. Наверняка он так и
сделал, но, -- Щеглов многозначительно поднял указательный палец
кверху, -- судя по отсутствию следов там, где им надлежало бы быть,
можно смело предположить, что преступник либо нашел себе более удобное
место для своих инъекций, либо от него съехал сосед, -- впрочем, одно
следует из другого.
Тень какой-то ужасной мысли занозой вонзилась было в мое сознание,
но я тут же с негодованием отбросил ее, так окончательно и не поняв,
что же это была за мысль. Следом на ум пришло нечто иное.
-- Вчера увезли Хомякова, -- в раздумье сказал я, -- а сегодня в
его номере уже обитает новый жилец. Правда, тут еще была какая-то
женщина, делившая номер с Хомяковым, но о ней нам пока ничего не
известно. С этим Хомяковым вообще какая-то путаница. Зато тип,
сменивший Хомякова, наверняка поможет распутать этот клубок. Нужно
только узнать, кто был его соседом по прежнему номеру, и как следует
потрясти обоих.
-- Возможно, возможно, -- рассеянно произнес Щеглов, как-то
странно глядя мне в глаза, -- возможно, ты и прав. Поскольку же работа
с людьми -- дело деликатное и требует определенного навыка и опыта,
позволь мне самому заняться выяснением этого вопроса. А тебе, Максим, я
бы порекомендовал найти доктора и поговорить с ним по душам, тем более
что вы с ним, по-моему, уже нашли общий язык. Кстати, -- как бы
невзначай спросил он, -- ты рассказывал Григорию Адамовичу о своих
находках? Я имею в виду ампулы.
-- Нет, -- покачал я головой.
-- Почему? -- спросил Щеглов и прищурился.
Я пожал плечами:
-- Просто не придал им значения.
Щеглов кивнул:
-- Ясно. Ладно, я сам ему сообщу. Будь добр, сходи за ним, нужно
кое-что обсудить всем вместе. Впрочем, не надо...
Он трижды стукнул в стену, отделяющую наш номер от мячиковского, и
буквально через сорок секунд на пороге возник сияющий Мячиков
собственной персоной.
-- Я к вашим услугам, господа, -- весело произнес он.
Что меня больше всего поражало в капитане Щеглове, так это его
способность круто менять тему разговора либо начинать новый в таком
необычном ракурсе и с таких каверзных вопросов, что любой человек,
попавший в лапы к гениальному сыщику, тут же пасовал перед ним и порой
выкладывал такое, о чем даже сам Щеглов помыслить не смел. Как раз
таким вот вопросом и встретил Щеглов вошедшего Мячикова.
-- А скажите-ка, Григорий Адамович, какой калибр у вашего
"Вальтера"?
Мячиков, все также продолжая улыбаться, пожал плечами.
-- Понятия не имею. Честно признаюсь, никогда не задавался этим
вопросом.
Он вынул из бокового кармана пиджака свой пистолет и протянул его
Щеглову. Тот взял его в руки и принялся внимательно рассматривать.
-- Ба! Да это вовсе не "Вальтер", а самый обыкновенный "Макаров"!
И с чего это я взял, что у вас "Вальтер"?
Он вернул пистолет владельцу и какое-то время хранил молчание.
-- Зачем он вам, Григорий Адамович? -- спросил он наконец. -- Ведь
стрелять вы не умеете, и даже, как я понял, боитесь его. Может быть,
отдадите мне?
Мячиков снова полез в карман.
-- Если это приказ, -- отчеканил он уже без тени улыбки, -- то я
готов беспрекословно подчиниться. Возьмите, Семен Кондратьевич, вы
вправе требовать это от меня. Но, по правде говоря, с ним я чувствую
себя спокойнее.
-- Нет-нет, что вы! -- остановил его Щеглов. -- Какой там приказ!
Это просто дружеский совет, не более чем рекомендация. Оставьте его у
себя, раз вам так удобнее, только будьте осторожнее, и если уж придется
вам применить оружие, то старайтесь делать это лишь в самых крайних
обстоятельствах, когда другого выхода не будет.
-- Разумеется, -- снова расцвел Мячиков. -- В лучшем случае я
припугну им кого следует, а так -- Боже упаси вообще к нему
прикасаться.
В течение следующих десяти минут Щеглов вводил Мячикова в курс
дела, вкратце изложив ему результаты своей утренней рекогносцировки.
Мячиков внимательно слушал, весь подавшись вперед: глаза его жадно
светились, придавая луноподобному лицу какое-то фантастическое
выражение. Затем Щеглов остановился на ампулах, найденных мною в
предыдущие ночи, но наши совместные с ним умозаключения оставил пока
при себе. Реакция Мячикова на рассказ об ампулах была весьма бурной.
-- Чушь какая-то! -- воскликнул он, недоверчиво качая головой. --
Не может такого быть! Посудите сами, Семен Кондратьевич: наркотики -- и
в эдакой дыре! Где же здесь логика? Что он, спрашивается, здесь забыл?
Нет, нет, что-то здесь не так...
-- Однако, -- строго произнес Щеглов, в упор глядя на Мячикова, --
ампулы существуют, и этот факт со счетов уже не сбросишь. Вот
взгляните, одна из них, -- и Щеглов протянул ему мою ночную находку.
Но Мячиков не взял ее и даже, как мне показалось, слегка
отшатнулся от Щеглова. Лицо его стало бледным, а глаза испуганными.
-- Нет-нет! -- воскликнул он. -- Не надо! Я вам верю, хотя о таком
лекарстве слышу впервые. Омнопон... Гм... Просто я хотел увязать вашу
находку с обычной логикой. Согласитесь, что это удается с большим
трудом.
-- Возможно, -- сухо ответил Щеглов, -- но в нашем деле во главу
угла следует ставить факты, а уж потом обрамлять их гипотезами с
привлечением этой вашей логики. Если следователь начнет отбрасывать
факты и вещественные доказательства только потому, что они не подлежат
логическому осмыслению -- по крайней мере, с его точки зрения, -- то,
согласитесь, это будет выглядеть несколько странно.
Мячиков улыбнулся и опустил голову.
-- Разбит, -- произнес он покаянно, -- разбит по всем статьям.
Тягаться с вами, Семен Кондратьевич, мне явно не под силу. Согласен
признать свое поражение и вашу правоту во всем, что было, есть и будет
впредь. Прав был Максим Леонидович, называя вас гениальнейшим сыщиком
нашего времени.
-- Ну, знаете ли... -- произнес было я, краснея от смущения, но
Мячиков тут же перебил меня:
-- Говорили, говорили, Максим Леонидович, -- помните, в первый
вечер нашего знакомства?
-- Довольно! -- строго оборвал его Щеглов. -- Я этого не люблю...
Итак, вернемся к нашему делу. У вас есть какие-нибудь соображения,
Григорий Адамович?
Мячиков ненадолго задумался.
-- Вы считаете, Семен Кондратьевич, что среди обитателей дома
отдыха есть наркоман?
-- Да, считаю.
-- Гм... Пожалуй, я соглашусь с вами, хотя между этим фактом и
убийством Мартынова пока никакой связи не вижу. Опять-таки исходя из
вашей теории ставить во главу угла факты, и только факты.
-- Толковать факты тоже надо уметь, -- возразил Щеглов. -- Ладно,
давайте не будем дискутировать на эту тему. Меня интересует вот что.
Прежде чем приступать к активным действиям, я хотел бы знать ваши
соображения о путях наших дальнейших поисков. -- Он вопросительно
взглянул на Мячикова; тот лишь пожал плечами и покачал головой.
-- Я пока что не готов предложить что-нибудь существенное.
-- Ты, Максим, -- обратился ко мне Щеглов.
Я не заставил себя долго ждать и сказал:
-- Во-первых, нужно определить круг подозреваемых лиц. В этот
круг, по-моему, смело можно включить все население дома отдыха, но
некоторым из них, безусловно, следует отдать предпочтение.
-- Кто же эти лица? -- с интересом спросил Щеглов.
-- Директор дома отдыха, четверо алтайцев и...
-- ...и врач, -- подсказал Мячиков.
-- Верно, -- ответил Щеглов, прохаживаясь по номеру и явно страдая
от моего запрета на курение, -- я полностью согласен с вами, друзья.
Эти шестеро действительно заслуживают пристального внимания. Дальше?
-- Во-вторых, -- продолжал я, -- необходимо проникнуть в подвал и
исследовать его.
-- Вот! -- воскликнул Щеглов. -- Вот слова, которые я ожидал
услышать от вас. Правильно, Максим, именно в подвале кроется основная
тайна этого здания.
-- Вряд ли, -- с сомнением покачал головой Мячиков. -- Вряд ли
подвал скрывает что-либо интересное для нас. Скорее всего, там хранятся
продукты, и вы, Семен Кондратьевич, вполне могли слышать голоса поваров
или грузчиков, спустившихся вниз из кухни.
-- Но почему они заперты изнутри? -- тут же спросил Щеглов.
-- Это их право, -- ответил Мячиков. -- Подвал -- такое же
служебное помещение дома отдыха, как и другие, и обслуживающий персонал
вправе пользоваться им по своему усмотрению.
-- А с вами приятно работать, Григорий Адамович, -- улыбнулся
Щеглов. -- Слова не даете сказать, чтобы не вставить возражение. По
крайней мере, заставляете шевелить мозгами. Учись, Максим, -- кивнул он
мне, -- и не бойся спорить со мной. В споре, как известно, рождается
истина. Я ведь не Господь Бог и тоже не застрахован от ошибок. И
все-таки, -- он снова повернулся к Мячикову, -- я остаюсь при своем
мнении. А потому предлагаю следующий план операции. До обеда осталось,
-- Щеглов взглянул на часы, -- что-то около часа, а час в наших
условиях -- это целая вечность. Я возьму на себя самый опасный участок
-- подвал и постараюсь незаметно проникнуть туда, ты, Максим, найди
доктора и переговори с ним: чует мое сердце, он многое может
порассказать, а вам, Григорий Адамович, я бы посоветовал прощупать
директора. Обратитесь к нему под каким-нибудь предлогом, разговорите
его, посетуйте на судьбу, на погоду, на гипертонию, на что хотите, и
так, между прочим, попытайтесь выудить интересующие нас сведения: о
подвале, о его исчезнувшем помощнике, о докторе и так далее.
-- Не волнуйтесь, -- заверил его Мячиков, -- директора я беру на
себя.
-- В таком случае заседание следственной группы прошу считать
закрытым, -- полушутя-полусерьезно заявил Щеглов и достал папиросу,
собираясь закурить сразу же по ту сторону двери. -- Надеюсь, этот час
не пропадет для нас даром.
4.
За истекшие сутки интенсивность снегопада не уменьшилась ни на
одну снежинку, белые хлопья все так же валили с обезумевших небес,
надеясь погрести грешную землю под девственным покрывалом, дабы скрыть
людские тайны, горести и страсти. Снег таял с неимоверной быстротой,
сырость была повсюду, пахло мокрым лесом и плесенью. Тонны снега,
упавшего на крышу, со страшной силой давили сверху; крыша дала течь, и
теперь с четвертого этажа на третий и ниже в районе лестницы непрерывно
струилась вода, образуя на каждой лестничной площадке обширные лужи
мутной грязной воды. Первый этаж был частично залит водой, проникавшей
сквозь наружные двери и окна, с трудом сдерживающими напор взбесившейся
стихии. Полумрак, и до этого царивший в здании, еще больше сгустился,
настроение людей, поднявшееся было вчера при вести о поимке убийцы,
сегодня снова упало, словно показания барометра, замеченного мною в
кабинете директора накануне. В довершение ко всему телефонная связь
оказалась безнадежно нарушенной, и никакие попытки восстановить ее не
принесли результата: видимо, на линии произошел обрыв. С телефоном
прервалась и последняя ниточка, связывающая нас с внешним миром, мы
оказались отрезанными от него, и наше положение в этот день и в дни
последующие можно было сравнить лишь с положением горстки несчастных,
внезапно оказавшихся на необитаемом острове. Правда, у нас были кров и
пища, и этим мы выгодно отличались от Робинзона Крузо или, скажем,
