тогда еще можно как-то расценить это мероприятие как поощрение, а
так... Впрочем, нам, москвичам, не понять психологии провинциалов:
возможно, их притягивает близость Москвы, столицы нашей Родины -- кто
знает?
-- Спасибо, -- поблагодарил я директора, и мы с Мячиковым отошли.
-- Что за нервный тип! -- покачал головой Мячиков, косясь на
сутулую спину директора. -- Как только вы к нему подходите, дорогой
Максим Леонидович, его в дрожь бросает. Заметили? И вчера, в его
кабинете -- помните?
Да, действительно, это казалось странным. Мой вид, похоже, вызывал
у директора дома отдыха какое-то беспокойство, иначе не смотрел бы он
на меня столь пристально и с какой-то патологической неприязнью.
Я пожал плечами.
-- Возможно, я ему кого-то напоминаю. Хотя должен согласиться с
вами -- его поведение довольно-таки странно.
На завтрак никто не пошел, полагаю, аппетитом в то утро никто не
отличался. Все сидели и ждали приезда милиции. К десяти часам кое-кто
отправился собирать вещи. Еще минут через двадцать часть отдыхающих с
чемоданами в руках столпилась в холле, требуя от директора немедленной
отправки в Москву или хотя бы на станцию, но директор, загораживая
своим торсом проход на лестницу, отвечал:
-- Без паники, товарищи, без паники! Соблюдайте спокойствие. Без
ведома органов правопорядка я не имею права отправить автобус на
станцию -- таково распоряжение местного УВД. Потерпите еще немного, с
минуты на минуту появится милиция и решит вопрос о вашем пребывании
здесь.
-- А я, например, не собираюсь отсюда никуда уезжать, -- шепнул
Мячиков. -- Вы ведь тоже останетесь, Максим Леонидович, не правда ли?
-- Бесспорно, -- твердо ответил я, уже почуяв возможность
окунуться в новую детективную историю и не желая эту возможность
терять. -- Бесспорно, я остаюсь.
-- Вот и ладненько, -- пропел Мячиков, радостно потирая свои
маленькие пухлые ручки. -- Как только наши доблестные органы разберутся
с этим делом, сразу же махнем на лыжах. Идет? Посмотрите, Максим
Леонидович, какая чудесная стоит погода!
Я кивнул. Погода в это утро, безусловно, была прекрасной. Солнце
слепило сквозь пыльные стекла окон, редкие легкие снежинки медленно
кружились, купаясь в лучах дневного светила, ежеминутно переливаясь,
вспыхивая отраженным светом. Полное безветрие -- и ни облачка на
чистом, прозрачно-голубом небе; морозный воздух парил над белоснежной
землей, снег искрился и хрустел под множеством чьих-то ног... А, вот и
они!
3.
Прибытие милиции внесло в атмосферу дома отдыха некоторый порядок
и спокойствие, люди с облегчением вздохнули, почувствовав себя под
надежной защитой дюжины человек в серой форме. Нас всех попросили
разойтись по номерам и ждать вызова с целью дачи показаний. Мы
безропотно подчинились.
Когда очередь дошла до меня, Мячиков похлопал меня по плечу,
пожелал удачи и посоветовал говорить правду, только правду и ничего
кроме правды. Я покинул номер со стесненным чувством. Опрос
потенциальных свидетелей проводился в кабинете директора, который
любезно согласился предоставить свои апартаменты под нужды уголовного
розыска. Беседу вел розовощекий молодой человек в очках и со стрижкой
"бобриком". Он был проникнут сознанием собственной значимости и больше
всего на свете желал, как мне казалось, сам, лично, без чьей-либо
помощи, найти убийцу, а если удастся -- то и обезвредить его. Ему от
силы было года двадцать три -- двадцать четыре, но гонора ему было не
занимать. Пытаясь казаться суровым, он неумело хмурил брови и отчаянно
травился "Беломором", однако сквозь всю эту напускную важность и
строгость отчетливо проглядывался неплохой в общем-то и неглупый
парень, но при этом такой "зеленый", что я едва сдержал улыбку,
совершенно неуместную в данных обстоятельствах. Помимо него в кабинете
находилось еще три человека: один в штатском, и двое -- в милицейской
форме.
С самого начала я решил подробно рассказать следователю всю правду
о моей ночной вылазке, не утаивая ничего и ничего не скрывая.
Во-первых, мои правдивые показания могли принести пользу следствию, а
во-вторых, причин что-либо скрывать у меня не было, так как никакой
вины я за собой не чувствовал. Я выложил ему все, расписав свое ночное
похождение буквально по минутам, опустив, однако, эпизод с ампулой: она
казалась мне к делу совершенно непричастной. От усердия и охватившего
его вдруг азарта молодой следователь нетерпеливо ерзал в директорском
кресле, то и дело протирал очки, а когда я закончил, многозначительно
переглянулся со своим коллегой в штатском. Без сомнения, мои слова
произвели на него должное впечатление.
-- М-да, ваш рассказ интересен, -- произнес он, пристально глядя
мне в глаза, -- но, по-моему, в нем есть некоторые неточности.
-- Неточности? -- удивился я.
-- Да, неточности. Вы уверены, что описываемые вами события
произошли именно в три часа ночи, а не раньше и не позже?
-- Абсолютно. За точность своих часов я ручаюсь. Вот, взгляните,
идут секунда в секунду, по ним можно кремлевские ставить -- и не
ошибетесь.
Он сверил мои часы со своими и удовлетворенно кивнул. Но следующий
его вопрос поверг меня в совершеннейшее недоумение.
-- Что вы делали в холле в столь позднее время?
-- В холле? -- снова удивился я. -- Но я не был в холле!
-- Разве? -- Он подозрительно посмотрел на мои ботинки.
-- Клянусь! Я дошел лишь до середины коридора.
-- Вот-вот, это-то и непонятно. Вы слышали стон, но дошли только
до середины коридора и почему-то повернули обратно, даже не
поинтересовавшись его источником. Неужели вы, гражданин Чудаков,
настолько лишены любопытства?
Я попытался вкратце описать ему те чувства, которые испытывал
тогда, в темном коридоре, но он, по-моему, так ничего и не понял и
продолжал недоверчиво коситься на мои ботинки.
-- Все это прекрасно, гражданин Чудаков, только, знаете, чувства
-- это не в моей компетенции. Давайте разберемся в фактах. Вы
утверждаете, что слышали звук ключа, поворачивающегося в замке одной из
дверей. Так?
-- Так.
-- И, конечно же, номера на двери вы не запомнили?
Я развел руками.
-- К сожалению, не запомнил.
-- Вот видите, как у вас все получается, -- покачал головой
следователь, -- кто стонал -- не знаете, номера не запомнили, зачем
вообще выходили из номера, тоже непонятно...
-- Так я же вам... -- попытался было возразить я, но он жестом
остановил меня.
-- Ладно, допустим, все так и было...
-- Да почему же допустим!..
-- Хорошо, хорошо, пусть все так и было. Тогда ответьте мне хотя
бы на такой вопрос: саму дверь вы найти смогли бы?
-- Думаю, что да. Где-то в середине коридора, по левой стороне.
-- По левой стороне?
-- Ну да, по левой. Это если идти в сторону холла.
-- Вот как? И вы утверждаете, гражданин Чудаков, что шли именно в
эту сторону, когда щелкнул замок?
-- Разумеется, -- ответил я с раздражением. -- Простите, гражданин
следователь, но мне не совсем понятен столь пристальный интерес к моим
словам. Я что-то не так говорю?
Он кинул на меня быстрый, пронизывающий взгляд, в котором сквозило
явное недоверие, полистал какие-то бумаги, нашел что-то,
заинтересовавшее его, и ответил:
-- Вот показания гражданина Хомякова, это у его номера вы
остановились нынешней ночью. -- Следователь поднял на меня вооруженные
очками глаза. -- Гражданин Хомяков утверждает, что видел вас идущим по
коридору в начале четвертого ночи, но...
-- Но? -- Я подался вперед.
-- Но, -- следователь умышленно затянул паузу, чтобы придать
значительность своим следующим словам, -- и, надо сказать, преуспел в
этом, -- но видел он вас идущим со стороны холла! Так-то, гражданин
Чудаков. -- Он торжествующе усмехнулся, и стекла его очков радостно
заблестели.
-- Это ложь! -- вскочил я, потрясенный услышанным и возмущенный до
глубины души. -- Это или ложь, или ошибка -- одно из двух.
Следователь кивнул.
-- Возможно. Возможно, правы вы, а не Хомяков... Итак, вы
настаиваете на своих показаниях, гражданин Чудаков?
-- Еще бы! Конечно, настаиваю, -- ответил я решительно. -- Более
того, я настаиваю также на очной ставке с Хомяковым. Немедленно!
Моя горячность лишь позабавила этого розовощекого молокососа.
-- Нет, гражданин Чудаков, -- покачал он головой, -- никаких очных
ставок я проводить не буду -- не вижу смысла. Что же касается вас, то
вы лично можете устраивать очные ставки с кем вам заблагорассудится --
никто вас этого права не лишает. Вам ясно?
-- Ясно, -- буркнул я, решив сегодня же, нет, сейчас же повидать
Хомякова и как следует его потрясти.
-- Ну, если вам все ясно, то у меня к вам последний вопрос. В то
самое время, когда вы отлучались из номера, то есть около трех часов
ночи, что делал ваш сосед -- кажется, Мячиков его фамилия?
-- Спал, -- уверенно ответил я. -- Это так же верно, как то, что
Земля круглая.
-- Вы не ошибаетесь?
-- В чем? В том, что Земля имеет форму шара? -- Я усмехнулся. --
Нет, не ошибаюсь.
Он быстро посмотрел на меня поверх очков и залился ярким румянцем.
Сейчас закипит, решил я. Но он сдержался.
-- Его храп, -- добавил я, -- наверняка был слышен не только мне.
Следователь утвердительно кивнул.
-- Верно, его слышали и в других номерах... Что ж, гражданин
Чудаков, -- произнес он сухо, -- следствие учтет ваши показания.
Надеюсь, что они правдивы. Благодарю вас, вы можете идти.
Но я не торопился покидать кабинет, мне хотелось выложить ему все
до конца.
-- Послушайте, -- сказал я решительно, в упор глядя на его
вспотевшую переносицу, -- я хочу вам дать один совет: нажмите как
следует на Хомякова. Возможно, он тоже был в коридоре в тот час ночи,
но по каким-то причинам решил это скрыть; возможно также, что ему
выгодно, чтобы подозрения пали на меня, -- это отвлекло бы следствие от
него самого.
Следователь высокомерно вскинул бритый подбородок.
-- Смею вас заверить, гражданин Чудаков, -- сухо произнес он, --
следствие в силах само решить, на кого ему поднажать, а кого обойти
вниманием. Вас это должно касаться меньше всего.
Меня очень смешило, когда этот желторотый юнец отождествлял свою
персону с неким абстрактным понятием "следствие".
-- Ошибаетесь, -- упрямо возразил я, -- меня-то как раз это
касается в первую очередь -- ведь я не дурак и вижу, что я для вас --
кандидат в преступники номер один. Не так, скажете?
Следователь недовольно поморщился.
-- Довольно! Вы себе слишком много позволяете. Если бы ваши слова
хоть как-то соответствовали действительности, я бы давно отдал приказ о
вашем задержании. Идите и не мешайте нам работать.
Я махнул рукой и вышел. Ну о чем еще с ним говорить!
4.
Последним вызвали Мячикова. С ним они разделались в два счета, и
уже через пять минут он вернулся -- все такой же беспечный,
жизнерадостный и уверенный в себе. Должен признаться: в ту минуту я
сильно завидовал ему. Не успел он переступить порога нашей комнаты, как
уже выложил мне весь разговор со следователем, который, правда,
сводился к одному очень короткому вопросу и одному еще более короткому
ответу: "Что вы делали минувшей ночью?" -- "Спал". Отвечая на его
откровенность, я поведал свой вариант беседы с ретивым следователем,
который он выслушал с нескрываемым интересом.
-- Хомяков, Хомяков... любопытно, -- в раздумье произнес он. --
Знаете, Максим Леонидович, я бы на вашем месте не упоминал про
некоторые детали, например, тот же стон вы вполне могли и не слышать.
Впрочем, с другой стороны, скрывать что-либо от следствия -- это тоже,
знаете ли, чревато... -- Он с пониманием заглянул мне в лицо и вдруг
зашептал, выпучив от волнения круглые глаза: -- А давайте-ка мы с вами,
дорогой друг, займемся этим делом сами, не дожидаясь, пока официальное
следствие со своей традиционной медлительностью добьется каких-нибудь
