он. -- Чейз просто великолепен". В конце концов я не сдержался и
рассказал ему о своем друге, капитане Щеглове, о нашем совместном
участии в деле профессора Красницкого, о блестящем завершении его и
поимке отпетых негодяев-валютчиков. О более внимательном слушателе не
мог бы мечтать и сам Ираклий Андронников, великий мастер устного
рассказа, -- настолько поглощен был Мячиков моим повествованием. Когда
я закончил, он с завистью и искренним восхищением пожал мне руку. Пожал
молча и больше не проронил ни слова.
Чтобы слегка взбодрить себя после трудного дня, я рискнул выпить
чашечку кофе, хотя было уже девять часов вечера. Теперь не засну,
подумал я, но оказался не прав: уже через четверть часа я почувствовал
такую сонливость, что вынужден был извиниться перед Мячиковым и
отправиться на боковую. Видимо, тяготы минувшего дня и долгая дорога в
этот заброшенный на самый край света дом отдыха окончательно вымотали
меня. Уже засыпая, я отметил, что мой сосед, Мячиков Григорий Адамович,
тоже готовится отойти ко сну.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
1.
Проснулся я от какого-то страшного грохота. Спросонья я подумал
было, что на наш дом отдыха "Лесной" обрушился Ниагарский водопад,
потом решил, что нет, водопадов здесь не бывает, а вот землетрясение
вполне может приключиться, -- и проснулся.
Храпел Мячиков. Храпел виртуозно, с чувством, со знанием дела,
используя весь набор воспринимаемых человеческим ухом частот, и главное
-- громко. Впрочем, громко -- это слишком мягко сказано. Мне казалось,
что потолок не выдержит и вот-вот рухнет на нас. Я взглянул на часы,
поймав блик одинокого ночного фонаря. Без двадцати три. В темноте
смутно вырисовывался круглый контур Мячикова, скрытого под одеялом. Я
мысленно чертыхнулся. Вот напасть-то! Не хватало мне еще
соседа-храпуна! Да за две недели от эдакого соседства и свихнуться
недолго.
Я лежал, слушая переливы мячиковского храпа, и в душе клял судьбу
за вечные ее сюрпризы. Где-то пробило три.
Внезапно, в период затишья между двумя взрывами богатырского
храпа, до моего слуха донесся тихий шорох -- будто кто-то осторожно
царапался в дверь. Кошка, что ли, скребется? Или мыши? Мышей я не
боялся, к кошкам тоже относился спокойно, поэтому решил не реагировать
на этот звук, но не тут-то было: звук не умолкал и отличался завидной
настойчивостью. Что ж, придется вставать, подумал я, откинул одеяло,
содрогнулся от холода, с трудом натянул тренировочные брюки, впотьмах
дошлепал до двери и тихо приоткрыл ее. Коридор освещался тусклым светом
ночных светильников и был абсолютно пуст. Я пожал плечами и хотел было
вернуться в теплую постель, но тут услышал далекий, чуть различимый
звук, напоминающий стон. Сердце мое забилось вдвое быстрее. Я оставил
дверь приоткрытой и шагнул в коридор. До холла было метров пятнадцать,
и я решил было добраться до него, но не сделал я и десяти шагов, как
где-то сбоку щелкнул замок, а сзади, как мне почудилось, пронесся
кто-то невидимый. Я остановился и прислушался. Все тихо -- ни стона, ни
шороха, ни дыхания -- ничего, кроме храпа Мячикова, преследующего меня
по пятам сквозь щель в приоткрытой двери нашего с ним номера. Да
полноте! -- вдруг подумалось мне. Все эти ночные страхи и всевозможные
звуки навеяны выпитым на ночь кофе, нервным переутомлением и ночным
временем. Что с того, что кто-то где-то застонал? Здесь сейчас спит
около трех десятков человек, каждому из них может что-нибудь
присниться, и каждый вправе во сне застонать, всхлипнуть или даже
пройтись по карнизу. Что мне все время мерещатся какие-то темные дела,
чей-то злой умысел, преступные намерения? Проще надо смотреть на вещи,
Максим Леонидович, проще! Тем более в три часа ночи. Вокруг, за этими
дверьми, спят простые люди, которые звезд с неба не хватают, потому что
звезд этих никто им не дает, живущие тихими радостями, способные
позволить себе отдых лишь в такого вот больничного типа заведении и
понятия не имеющие о курортах Средиземноморья или, скажем, Багамских
островах. Взять, к примеру Сергея с Лидой -- ну чем плохие ребята? Или
тот же Мячиков...
Вдруг я поймал себя на мысли, что больше не слышу его храпа.
Опять-таки, ну что из того, что человек перестал храпеть? Перевернулся
на другой бок -- и замолк. Ведь не специально же он это сделал, чтобы
заставить меня поломать себе голову! Я усмехнулся, повернул назад и
пошлепал к своему номеру. Остановившись напротив туалета, я заглянул
туда, но не успел переступить порог, как под ногой что-то звякнуло и
покатилось по кафельному полу. И здесь был все тот же тусклый полумрак,
но я все же сумел найти то, что послужило причиной шума, взорвавшего
ночную тишину и наверняка разбудившего, как мне тогда казалось, весь
дом отдыха сверху донизу. Это была пустая стеклянная ампула со странной
надписью "омнопон". Осторожно проведя пальцами по неровному
зазубренному краю, я почувствовал влагу. Значит, ею недавно
воспользовались. Я пожал плечами и бросил ампулу в урну. В этом тоже не
было ничего особенного: не раз, когда под рукой не оказывалось таблетки
анальгина, а голова трещала так, что я боялся за ее сохранность, я
просто вскрывал ампулу с тем же болеутоляющим средством и вливал его в
себя. Вероятно, здесь был тот же случай, тем более что сейчас с
лекарствами особенно туго. Вот только название такое я встречаю
впервые.
Вернувшись в номер, я обнаружил, что Мячиков, действительно,
повернулся на другой бок и больше не храпит. Его довольная круглая
физиономия блаженно улыбалась во сне. Тем лучше, подумал я, значит,
есть шанс провести остаток ночи в относительной тишине. Только бы он не
захрапел снова, только бы не захрапел... Уже засыпая, я снова взглянул
на часы: половина четвертого.
2.
Утром я встал рано, оделся, умылся, привел себя в полный порядок и
покинул номер, бросив напоследок взгляд на круглое, луноподобное лицо
безмятежно спящего Мячикова, моего соседа-храпуна. Сейчас он не храпел.
Проходя по коридору, я не встретил ни единой души. Интересно, куда
же все подевались? Но, дойдя до холла, я вдруг увидел толпу,
сгрудившуюся у лестницы и беспокойно гудящую. По бледным, вытянутым
лицам я понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Я
протолкался вперед и остолбенел.
Прямо передо мной, у лестничного пролета, ведущего на четвертый
этаж, в луже крови лежал мужчина средних лет. Даже мне, дилетанту в
вопросах медицины, сразу же стало ясно: он был безнадежно мертв. Мне
показалось, что он -- один из тех, кто провожал нас с Мячиковым хмурым
взглядом, когда мы накануне искали свой номер.
-- Что с ним? -- дрогнувшим голосом спросил я.
-- Убили, -- глухо произнес у самого моего уха женский голос. --
Сегодня ночью.
Ночью! Ко мне вдруг вернулись все мои недавние ночные страхи. И
шорохи, и поворот ключа в замке, и -- главное -- стон! Теперь-то я уже
на все смотрел иначе, теперь все выглядело в совершенно ином свете. Мой
ум прирожденного сыщика, постоянно терзаемый детективной
беллетристикой, заработал на всю катушку. Главное -- не упустить ни
одной детали, и прежде всего -- восстановить в памяти весь ход ночных
событий. Итак: без двадцати три я проснулся, в три выглянул за дверь, в
это же самое время, то есть в три или, в крайнем случае, минут пять
четвертого, я услышал стон, следом -- поворот ключа в неизвестном
номере (жаль, что я не обратил тогда на него внимания), далее -- пустая
ампула на кафельном полу туалета (слово "омнопон" теперь казалось мне
зловещим), и в двадцать минут четвертого я снова лег спать. Значит,
этот несчастный стонал (если, конечно, стонал именно этот несчастный)
примерно в три часа ночи или что-то около того. А отсюда следует, что в
этот час он был еще жив, но уже смертельно ранен. Однако, повторяю, все
эти рассуждения справедливы лишь в том случае, если ночью стонал именно
этот мужчина, а не кто-нибудь еще. А стонать мог любой из трех десятков
человек, здесь собравшихся.
-- Врач был? -- спросил я.
-- Что толку! -- махнул рукой стоявший рядом мужчина. -- Не врач,
а дерьмо. Пьян в стельку.
-- Милицию вызвали?
-- Вызвали, -- ответил кто-то. -- Полчаса дозвониться не могли.
Единственный аппарат -- у директора, да и тот работает через раз.
-- Какой ужас! -- услышал я знакомый голос и обернулся. Лида
стояла в двух шагах от меня и круглыми от потрясения глазами смотрела
на неподвижное тело. Ее била мелкая дрожь.
-- Пойдемте отсюда, -- сказал я, беря ее за руку и выводя из
толпы. -- Это зрелище не для вас.
Откуда-то вырос бледно-зеленый Сергей и увел ее вниз по лестнице.
Я же стоял и растерянно озирался. Надо что-то предпринять -- но что?..
Тут я увидел бодро шагающего Мячикова, веселого, с блестящими от
возбуждения глазами, с румянцем во всю щеку, с ласковой улыбкой на
круглом лице -- он не шел, а буквально катился, словно мячик. Вот уж
кому сон пошел на пользу!
-- Доброе утро, дорогой Максим Леонидович! -- приветливо заговорил
он, подходя ближе. -- Что же вы меня не разбудили? Ай-ай-ай, нехорошо!
После завтрака -- махнем на лыжах, а? Ходите на лыжах? По-моему, лыжи
-- это единственное, на что здесь можно рассчитывать в качестве
источника удовольствия... Что случилось? -- Он настороженно посмотрел
вокруг, только сейчас заметив, что в доме отдыха творится что-то
неладное.
-- Человека убили, -- ответил я, хмуря брови.
-- Убили?! -- Он выкатил глаза от изумления. -- Да не может такого
быть! Чтобы здесь -- да убийство! Да никогда не поверю!
-- Взгляните сами, -- произнес я, жестом руки приглашая его к
месту происшествия.
Впрочем, его слова показались мне не лишенными смысла: для
убийства более подходил бы какой-нибудь фешенебельный отель, чем эта
захолустная конура. Но убийство совершено -- и это было непреложным
фактом.
Мячиков вынырнул из толпы. Вид у него был донельзя расстроенный,
он всерьез переживал, принимая трагедию слишком близко к сердцу.
-- Не могу я смотреть на такие вещи, -- чуть слышно произнес он,
бледнея буквально на глазах. -- С самого детства.
Появился директор. Он тоже был бледен и испуган.
-- Товарищи, товарищи, соблюдайте спокойствие! Отойдите,
пожалуйста, от тела, сейчас прибудет милиция и во всем разберется.
-- И дернул меня черт приехать сюда, -- в сердцах произнес кто-то
рядом.
-- И не говорите! -- ответили ему в тон. -- Сидели бы лучше дома.
-- А главное -- убийца где-то среди нас! -- добавил третий.
Последние слова прозвучали зловеще. Люди разом смолкли и
исподлобья уставились друг на друга. Какая-то женщина в спортивном
костюме громко взвизгнула и собралась было грохнуться в обморок, но
вовремя одумалась и судорожно закурила. В воздухе повисла
настороженность.
-- Кто этот несчастный? -- шепотом спросил меня Мячиков.
Я пожал плечами:
-- Понятия не имею.
-- Пойдемте спросим у директора, -- предложил он и, не дожидаясь
моего согласия, потащил меня в другой конец холла -- туда, где директор
пытался навести порядок.
-- Товарищ директор, позвольте полюбопытствовать, -- начал
Мячиков, когда мы приблизились к директору, стоявшему к нам спиной.
-- А? -- дернулся тот и резко обернулся. -- Вы что-то хотели
спросить? -- Он смотрел исключительно на меня и Мячикова, казалось,
вообще не замечал.
-- Кто этот несчастный? -- повторил вопрос мой спутник.
Тусклый взгляд директора лишь коснулся Мячикова и снова вернулся
ко мне.
-- Передовик производства, с Алтая, -- пояснил он, уткнувшись
взглядом мне в переносицу и почему-то боясь смотреть в глаза, -- с
какого-то рудника. Их целая группа приехала, пять человек, в порядке
поощрения за трудовые успехи.
"Вот так поощрение!" -- удивился я. Да неужели на Алтае нет места,
чтобы на лыжах покататься да по лесу побродить? Да никогда не поверю!
Вот если бы их в Крым либо в Пицунду отправили, тогда другое дело,
