невзначай сказал Фома, -- для нас сам Альфред Шнитке пишет.
-- Ну да! -- удивился я.
-- Да... Только мы обычно отказываемся от его услуг.
-- Так чью же музыку вы исполняете?
-- Мою, конечно, -- невозмутимо ответил Фома. -- Нам чужого не
надо.
-- А тексты вы где берете? Тоже сами пишете?
-- Зачем? Тексты написаны уже две тысячи лет назад.
-- Вот как! Интересно.
-- Именно так. Зачем что-либо выдумывать, если существует
великолепный, никем еще не тронутый материал.
-- Я что-то не понимаю вас.
Из бороды Фомы выплыла лукавая улыбка.
-- Священное Писание. Чем не сборник текстов? Берем, к примеру,
Третью Книгу Царств и шпарим все подряд. Эффект потрясающий. А главное
-- несем мудрость веков и дух христианства в народ. Я вообще думаю
положить на музыку всю Библию. Представляете?
-- Пока не очень, -- с сомнением покачал я головой.
-- Ничего, вы еще нас услышите. У нас великое будущее. Слово Божие
не может не дойти до ушей грешников.
-- Очень хочу надеяться на это. А что, кстати, означает название
вашей группы? Почему именно "Пасхальное яйцо"?
-- О! -- он многозначительно улыбнулся. -- Мы долго шли к этому
названию, перебрали уйму вариантов, спорили и даже порой ссорились,
прежде чем пришли к единому мнению. "Колокол", "Трубы архангела
Гавриила", "Святая Церковь", "Деяния апостолов", "Иисус Назаретский",
"Рождество Христово", "Пресвятая Дева Мария", рок-группа имени Великого
князя Владимира Киевского и, наконец, "Пасхальное яйцо". Почему именно
"Пасхальное яйцо"? Вы знаете, есть в яйце что-то бесконечное,
обтекаемое, глубоко философское, изначальное, какой-то тайный смысл,
скрытый от нас, простых смертных. Словом, что-то от Бога.
-- Вы верите в Бога?
-- А как же! -- удивился он. -- И я, и все мои коллеги по группе.
Нельзя же говорить о Боге, не веря в Него. Это уже будет халтура, а не
музыка, поверьте моему опыту.
-- Верю, -- искренне сказал я.
-- А в ближайшем будущем я собираюсь принять сан, получить
какой-нибудь дальний сельский приход и обосноваться всей командой в
тамошней церкви, а вместо нудных проповедей исполнять прихожанам нашу
музыку. Я уверен, что народ, и особенно молодежь, хлынет к нам. А, как
вы думаете?
-- Мысль оригинальная, -- сказал я. -- Весьма.
-- А если все пойдет хорошо, -- мечтательно произнес Фома, --
сыграем мы им оперу "Иисус Христос -- суперстар" на
церковно-славянском. Как вы на это смотрите?
2.
Я не успел высказать свое мнение по поводу этой смелой затеи.
Долговязый верзила с Алтая громко и пронзительно заржал. Нетрудно было
догадаться, что причиной этой великолепной имитации лошадиного ржания
послужили последние слова Фомы, к которому я проникся искренней
симпатией и которому желал исполнения всех его грандиозных замыслов.
Фома обиженно выпятил нижнюю губу и тут же скрылся за сплошной завесой
своих волос, словно за чадрой. Внезапно ржание сменилось угрожающим
рычанием и яростным скрипом хлипкого стула. Я непроизвольно взглянул на
долговязого. Взгляд его уперся в Мячикова, который стоял в дверях и
кого-то высматривал в зале. Вот он увидел меня, и на его луноликой
физиономии расцвела широкая улыбка. Приветливо махнув рукой, он
двинулся через весь зал к моему столику.
-- А вот и я! -- весело произнес он и учтиво поздоровался с Фомой.
-- Чем сегодня травят?
Он стоял спиной к алтайским передовикам и потому не видел, как те
буравят его затылок злобными взглядами; реакция этих мрачных людей
несколько озадачила меня.
А Мячиков с любопытством разглядывал столовую и беззаботно
улыбался.
-- А знаете, Максим Леонидович, -- вдруг сказал он, -- я, пожалуй,
рискну отобедать сегодня в этом чудесном заведении, тем более что
запасы мои подошли к концу. Надеюсь, вы составите мне компанию.
Я ответил, что сделаю это с величайшим удовольствием. Мячиков еще
пару минут повертелся возле нас и покинул зал. Долговязый тип мрачно
смотрел ему вслед, мял в огромном кулаке алюминиевую вилку и
ожесточенно хрустел скулами. Лицо его, и без того багровое, покрылось
темно-бурыми пятнами. Его товарищ тоже кипел, но с меньшим накалом.
Столь сильная буря страстей, вызванная у этих людей появлением
Мячикова, не укладывалась в моем сознании. Не тот человек Григорий
Адамович, чтобы возбуждать в ком бы то ни было ненависть, ярость и
гнев. Была во всем этом какая-то неувязка.
3.
К двенадцати часам в номер влетел Щеглов.
-- А известно ли вам, коллега, -- переведя дух, спросил он, -- что
у этого здания имеется обширный подвал, запираемый изнутри? -- Я
удивленно вскинул брови. -- А, я так и знал!
Он залпом выпил стакан воды, достал было папиросу, но вовремя
спохватился и спрятал ее обратно.
-- Обшарил все здание сверху донизу, -- продолжал он. --
Любопытный домик, скажу я тебе. Видеотека и зал игровых автоматов
пустуют, зато в биллиардной жизнь бьет ключом. И знаешь, кто там
прописался? Эти четверо алтайских головорезов в компании с твоим
симпатягой доктором -- и все пьяные. Алтайцы попеременно режутся в
биллиард, а доктор сидит в углу и коротает время в одиночестве,
молчании и самосозерцании. По-моему, они все заодно. По крайней мере,
когда я вошел, алтайцы о чем-то вполголоса беседовали между собой,
совершенно не замечая доктора, но при моем появлении разговор тут же
оборвался и не возобновлялся до тех пор, пока я не убрался оттуда,
причем их вид был настолько агрессивен, что даже мне стало не по себе,
-- а мне, как ты наверняка знаешь, приходится иметь дело с людьми
далеко не робкого десятка. Четвертый этаж особенного интереса у меня не
вызвал, но вот подвал... С подвалом несомненно связана какая-то тайна.
Я обнаружил три двери, ведущие в него, и все запертые. При более
внимательном осмотре я пришел к выводу, что ими часто пользуются. За
одной из дверей мне даже послышались приглушенные голоса, но ручаться я
за это не берусь. И если с подвалом связано действительно что-то
таинственное, то об этом наверняка должен знать директор дома отдыха.
Вообще, директор произвел на меня впечатление странное: какой-то
запуганный, дерганый, и -- главное -- не чувствует себя хозяином,
словно кто-то невидимый направляет все его действия. Штат у него
невелик: помощник, две уборщицы, водитель, два повара, два работника по
кухне, в обязанности которых входит мытье посуды,
разгрузочно-погрузочные работы, уборка столовой и смежных с ней
помещений, и твой приятель доктор. Итак, из восьми человек, названных
мною -- сюда же входит и директор, -- шестеро -- мужчины. Необычная
пропорция, не правда ли? Да, чуть не забыл, есть среди обслуживающего
персонала еще одна особа женского пола, девушка по имени Катя, только
что закончившая кулинарный техникум и посланная в эту глушь отбывать
практику. Очередная гримаса судьбы. Она тоже выполняет работу по
столовой
Я вспомнил, что как-то раз, а то и два, видел розовощекую
молоденькую девушку в белоснежном фартучке, мелькавшую меж неказистых
столиков сумрачной столовой. Честно говоря, до сих пор я ни разу не
задумывался о ее существовании, как не замечаем мы порой снега зимой, а
травы летом.
-- Я навел справки о каждом из этих восьми человек, -- продолжал
Щеглов, меряя комнату широкими шагами, -- и выяснил любопытный факт.
Обе уборщицы слегли с гипертонией, страдая от внезапной перемены
погоды, водитель безвыездно торчит в гараже, ремонтирует автобус,
помощник директора вообще пропал невесть куда, а четверо кухонных
работников -- практикантку Катю я в расчет не беру -- неотлучно
находятся либо в своих номерах, либо в подсобке, где до посинения
режутся в карты. Доктор, как я уже говорил, в основном пропадает в
биллиардной. Таким образом, из всего обслуживающего персонала дома
отдыха "Лесной" мы имеем возможность лицезреть лишь одного директора,
который не очень-то, мне кажется, дорожит своим местом и рад, я думаю,
был бы избавиться от него. Вот, пожалуй, и все, что мне удалось узнать
за эти три часа.
Я выразил свое восхищение оперативностью Щеглова и его
профессиональной хваткой, на что он отмахнулся и скорчил недовольную
гримасу. Его упоминание о докторе внезапно напомнило мне о моих ночных
находках на кафельном полу туалета, и я рассказал ему о двух пустых
ампулах, сообщив также чудом сохранившееся в памяти название лекарства.
Щеглов мгновенно преобразился.
-- Что же ты раньше молчал! -- набросился он на меня. -- Сыщик
липовый!..
Я совершенно не ожидал подобного оборота и добавил, что местный
врач не проявил к ампулам никакого интереса, заявив, что это обычное
болеутоляющее средство со множеством, правда, побочных эффектов.
-- Побочных эффектов! -- передразнил меня Щеглов. -- Да ты хоть
знаешь, что это такое! -- Он снизил голос до шепота и сильно округлил
глаза. -- Это сильнейший наркотик! -- Я побледнел. -- Да-да, не
удивляйся, здесь, в доме отдыха, кто-то систематически колется, и
колется преимущественно по ночам, в туалете, скрываясь от посторонних
глаз.
-- Да зачем же в туалете? -- удивился я. -- Неужели нельзя в
каком-нибудь другом месте, поприличнее, ну хотя бы у себя в номере?
-- Вот в этом-то весь и вопрос! -- воскликнул Щеглов. -- Раз он
производит эту процедуру не в номере, значит, он живет не один, а с
соседом, при котором открываться ему совершенно никакого резона нет.
-- Так-так, -- начал что-то понимать я. -- И по всей видимости,
этот наркоман -- мужчина.
-- Верно! Женщина бы в мужской туалет сунуться не решилась. Думай,
думай, Максим, ты на верном пути. -- Щеглов, улыбаясь, смотрел на меня.
Я напряг свои умственные способности и сумел продвинуться еще на
один шаг.
-- Первую ампулу я нашел в ночь убийства, -- размышлял я, --
значит, велика вероятность, что ее оставил либо убийца, либо убитый
накануне их трагической встречи. Возможно также, что сама ссора
произошла из-за наркотиков. Перед тем как выйти в коридор, я слышал
шорох за дверью, а это как раз напротив туалета. Но, -- я на минуту
задумался, -- на следующую ночь я снова обнаружил ампулу, и снова на
том же месте. На этот раз убитый ее оставить не мог, значит, можно
сделать предположение, что в обоих случаях ампулы оставлялись убийцей.
-- Логично, -- согласился Щеглов, -- но не очевидно. Вполне
возможно, что ампулы обронил кто-то другой. Но мы все же примем твою
версию за рабочую, так как она на сегодняшний день больше всего
отвечает имеющимся у нас фактам. Пойдем дальше. Из трех ночей,
проведенных тобой здесь, две оказались богатыми на находки, третья же
только что минула. Уборщицы еще вчера слегли, значит, в туалете никто
не убирал...
-- Понял! -- вскочил я. -- Подождите, я мигом!..
Я вылетел из номера и ринулся в туалет. Но поиски мои, несмотря на
всю их тщательность, не принесли успеха: третьей ампулы не было.
Покопавшись в урне, я обнаружил там ту, что бросил в первую, роковую
ночь, и на всякий случай прихватил ее с собой. Не доходя двух шагов до
своего номера, я увидел, как из соседней двери, оттуда, где некогда
обитал Хомяков, пыхтя и отдуваясь, выплыл грузный мужчина с тремя
подбородками и внушительным брюхом, подозрительно покосился на меня и
вдруг хриплым, свистящим басом спросил:
-- А по какой это причине вы номер сменили, а, молодой человек?
Следы заметаете?
Я настолько опешил, что дал этому гражданину уйти, так и не
удостоив его ответом. Во-первых, для меня был полной неожиданностью тот
факт, что номер Хомякова уже заселен, а во-вторых, откуда он знал, что
я переехал? Откуда такая наблюдательность и такой интерес к моей особе?
заметаю? Осаждаемый этими мыслями, я вернулся к Щеглову. Не откладывая
в долгий ящик, я рассказал ему все, начиная с неудавшейся попытки найти
третью ампулу и кончая странной встречей у дверей номера.
-- М-да, -- задумчиво произнес он, -- все это действительно очень
