оказывается намного сложнее и гораздо серьезнее, чем я думал сначала.
Последняя смерть наверняка имеет отношение к предыдущей, и обе они, по
моему разумению, каким-то образом связаны с сообщением врача.
Центральная фигура здесь -- Артист, однако какова его роль во всех этих
событиях, остается только гадать. Но я обязательно докопаюсь до истины.
-- Вы действительно полагаете, что этого несчастного отравили? --
спросил я.
-- Это не вызывает у меня сомнений, -- ответил Щеглов, -- неясно
лишь, кто мог это сделать и зачем... Не следует забывать, -- продолжил
он после небольшой паузы, -- что в подвале скрывается целая вооруженная
банда. События могут развернуться таким образом, что они выползут на
свет Божий, -- и тогда последствия непредсказуемы. Нужно во что бы то
ни стало не допустить этого. Но ничего, к вечеру, надеюсь, сюда
прибудет опергруппа, и тогда мы сумеем обезвредить этих головорезов...
Тсс, сюда кто-то идет!
В номер без предупреждения вошел Мячиков, а чуть погодя --
директор и седой доктор. После недолгого совещания директор был
отправлен на поиски поваров, готовивших сегодняшний обед, но поиски эти
не увенчались успехом.
-- Их нигде нет, -- дрожащим голосом произнес он, вернувшись. --
Словно сквозь землю провалились.
-- Сквозь землю, говорите, провалились? -- вкрадчиво, с недобрыми
интонациями в голосе произнес Щеглов и стремительно шагнул к директору;
тот отшатнулся к стене и замер. -- И как же вы объясните сей факт, вы
-- ответственный административный работник, а? Я вас спрашиваю!
Я чувствовал, что Щеглов сейчас взорвется, но он сдержался.
Директор весь съежился и покрылся испариной. Несмотря на высокий рост
он казался сейчас маленьким и щуплым, глазки его испуганно метались, не
находя себе места. Все молчали, ожидая развязки. Мячиков чему-то
ухмылялся.
-- Так где же они? -- допытывался у директора Щеглов. -- Только не
говорите, что не знаете. Здание они покинуть не могли, потому что это
невозможно, а здесь, внутри, спрос за их исчезновение целиком и
полностью с вас. Вам ясно? -- Директор кивнул, судорожно сглотнув. --
Кого вы прячете в подвале?! -- рявкнул вдруг Щеглов.
Последний вопрос прогремел словно гром среди ясного неба, причем
не только для директора, но и для всех нас. Директора же он буквально
пригвоздил к стене.
-- Н-никого, -- заикаясь, пробормотал он. -- В к-каком подвале?
-- Сами знаете в каком. Дайте ключи!
-- Ключи?
-- Да-да, ключи! Ключи от подвала. Принесите их мне, и немедленно!
Щеглов вплотную приблизился к директору, сверля его немигающим
взглядом.
-- Ну, живо! Ключи!
Директор буквально на глазах наливался кровью. Он багровел столь
стремительно, что я искренне опасался за его здоровье. Глаза его злобно
сверкнули.
-- Не будет вам никаких ключей, -- прохрипел он внезапно,
доведенный до отчаяния; подобная метаморфоза порой случается с трусами,
загнанными в угол, и тогда они способны проявлять чудеса храбрости и
героизма.
-- Вот как? -- вскинул брови Щеглов. -- По какой такой причине?
-- Не будет -- и точка, -- заявил директор, постепенно выпрямляясь
и обретая уверенность. -- Не дам.
-- В таком случае я вынужден буду арестовать вас, -- официальным
тоном произнес Щеглов.
-- Что ж, попробуйте, -- усмехнулся директор, приближаясь к двери.
Я случайно взглянул на Мячикова и вздрогнул: губы его искривились
в злорадном оскале, глаза мстительно сверкали. Что-то
отвратительно-холодное, подобно змее, заползло мне в душу. Таким я его
еще никогда не видел. Директор тем временем открыл входную дверь и уже
с порога бросил, слегка повернувшись к Щеглову:
-- Устал я от всего этого, капитан, разбирайтесь сами. Осточертело
все, дальше некуда... и вы, со своими дурацкими вопросами, и эти, чтоб
их... А-а, ну вас всех!.. -- Он махнул рукой и вышел.
Какое-то время в номере царило тягостное молчание. Наконец Щеглов
нарушил его:
-- Он трижды прав -- арестовать его я не в силах. Пока не в силах.
Ну ничего, мы к этому еще вернемся...
Последующие три часа Щеглов посвятил опросу возможных свидетелей.
Забегая вперед, скажу, что покойным оказался некий пенсионер Потапов,
тихий, нелюдимый человек, практически ни с кем не общавшийся и до
крайности замкнутый. Ни мое, ни мячиковское присутствие во время опроса
свидетелей Щеглов не одобрил (опрос проводился в нашем номере), поэтому
Мячиков заперся у себя, сославшись на внезапно разболевшийся зуб, а я
отправился побродить по коридору.
Холл был пуст, если не считать Сергея, который сидел у
выключенного телевизора. Я подсел к нему.
-- Как самочувствие? -- поинтересовался я.
Он мрачно посмотрел на меня и не ответил.
-- Ну-ну, не падайте духом, -- сказал я. -- Капитан Щеглов -- мой
старый друг, и я вам ручаюсь -- на него мы смело можем положиться.
-- Да при чем здесь Щеглов! -- вскочил он. -- И без вашего Щеглова
тошно.
-- Что-нибудь с Лидой? -- забеспокоился я.
Он раздраженно вскинул брови.
-- С Лидой? А что с ней может случиться?
-- Не обижайте ее, она прекрасная девушка.
-- Не ваше дело! -- отрезал Сергей.
Я поднялся, пожал плечами и молча покинул его. Разговор с ним едва
ли доставил мне удовольствие.
Я бесцельно болтался по зданию, заглядывая во все дыры и надеясь
почерпнуть какую-нибудь ценную информацию, но таковая почему-то не
попадалась. Вскоре я вновь оказался у нашего номера.
Из-за неплотно прикрытой двери доносились голоса. Я невольно
прислушался.
-- Послушай, капитан, я дам тебе дельный совет, -- услышал я
грубый, нагловатый голос, -- не суй ты нос не в свои дела. Я ничего не
имею лично против тебя, но кое-кому может не понравиться твоя прыть.
-- Без угроз, Старостин, -- донесся до меня спокойный, ровный
голос Щеглова. -- Кто отравил Потапова?
-- Потапова? Какого Потапова? Не знаю я никакого Потапова.
-- Это дело рук Артиста?
-- А ты у него сам спроси.
-- Кто такой Самсон? Отвечайте, Старостин! Поймите, откровенность
в ваших же интересах.
-- Да? Какое интересное наблюдение!.. Повторяю, умерь свою прыть,
сыщик. Что касается Самсона, то это не твоего ума дело, а Артиста лови
сам, мешать не буду, но и на помощь не рассчитывай. Учти, переступишь
черту дозволенного -- получишь пулю в затылок. Понял? Ты жив только
потому, что не приносишь вреда, если же будешь болтаться под ногами,
тебя отшвырнут, как шелудивого пса. Усвоил, сыщик? Привет Артисту.
Дверь распахнулась, и из нее уверенной походкой, вразвалку,
вывалился долговязый алтаец. Я едва успел отскочить в сторону и
притаиться за дверью. Старостин -- а именно так называл его Щеглов --
не спеша двинулся в сторону холла.
Опрос свидетелей продолжался. Следом за Старостиным Щеглов вызвал
соседа Потапова по номеру и на этот раз плотно закрыл за собой дверь. Я
же, не зная, как убить время, заглянул к Мячикову. Григорий Адамович
был бледен и выглядел неважно.
-- Зубы, -- посетовал он. -- У меня в это время года всегда зубы
болят. Дело-то к весне.
Я выразил ему свое сочувствие и, решив не беспокоить, оставил его
одного.
День близился к концу, и за окном уже стемнело. Снег перестал
валить так же внезапно, как и начался, небо очистилось, обнажив
темно-синюю, почти черную бездну с редкими, чуть мерцающими звездами.
Столбик термометра поднялся еще на два деления, не по-зимнему теплый
воздух плавил снег, превращая его в мутную, бурлящую воду, потоками
низвергающуюся с крыши. Вокруг здания образовалось снежно-водяное
месиво. Оно таяло, превращая низину в озеро, а наш дом отдыха -- в
некую пародию на неприступный средневековый замок, полный привидений.
8.
Мне на ум пришла великолепная идея: а не принять ли душ? Бесцельно
слоняясь по безлюдному зданию, я совершенно случайно наткнулся на
душевую, которая располагалась в самом конце коридора второго этажа,
как раз под нашим с Щегловым номером. На второй этаж меня занесла
надежда еще раз потолковать с доктором Сотниковым, но надежде этой не
суждено было сбыться: дверь в кабинет врача была безнадежно заперта и
на стук никак не реагировала, а где находились его жилые апартаменты, я
не знал.
Захватив банные принадлежности и смену белья, я отправился в
душевую. Душевая оказалась на редкость чистой и уютной и представляла
собой несколько отдельных кабинок, каждая из которых снабжена была
собственным душем и дверцей. Выбрав одну из них, я зашел внутрь и как
бы между прочим отметил про себя, что для вновь вошедшего я наверняка
останусь незамеченным, если дверцу прикрыть -- и я ее прикрыл. Вода
оказалась чуть теплой, поэтому я решил не задерживаться здесь.
Вымывшись на скорую руку и дрожа от холода, я выключил воду и начал с
пристрастием растирать себя полотенцем. Казенное полотенце было жестким
и шершавым, словно наждачная бумага, но меня вполне устраивало и такое.
Вытершись насухо и почувствовав небывалый прилив бодрости и сил, я
хотел было покинуть кабинку, но... но вовремя остановился. К душевой
приближались чьи-то голоса. Я без труда узнал долговязого Старостина и
еще одного алтайца. Оба вошли в помещение душевой. У меня исчезли
последние сомнения относительно цели их появления здесь: они тоже
решили принять душ. Я растерялся и упустил тот момент, когда еще мог
выйти из кабинки, не вызвав у них подозрений. Но теперь, когда момент
был упущен, я решил затаиться и ждать, надеясь лишь на свою счастливую
звезду, которая, к слову сказать, до сих пор верно служила мне. Не
подвела она меня и в этот раз: ни одному, ни другому алтайцу не пришло
в голову сунуться в мою кабинку, они расположились рядом -- один слева,
другой справа от меня. Таким образом, я оказался между ними; застыв в
неподвижности, я боялся даже дышать. Не знаю, что бы они сделали,
обнаружив меня здесь, по крайней мере шанс, и немалый, остаться здесь
навсегда с проломленным черепом, у меня, безусловно, был. Почти
одновременно они включили воду и, не опасаясь, что их кто-то может
услышать, продолжили прерванный разговор. Я же слышал каждое их слово.
-- Сыскник копает под Самсона. Знать бы, кто капнул. -- Это явно
был голос долговязого.
-- Лекарь, кто же еще.
-- Думаешь?
-- Больше некому. Я давно говорил, что этот мозгляк стучит.
-- Пустить бы ему кровь, чтоб не вякал!
-- Это не нашего с тобой ума дело. Пусть с ним шакалы из
"преисподней" разбираются. Наша задача -- выйти на Клиента.
-- Выйти! Знать бы, как он выглядит, этот Клиент. Его ж никто,
кроме Артиста и Филимона, в лицо не видел.
-- И куда это Филимон запропастился? Уже двое суток, как он должен
объявиться. Может, менты на хвост сели?
-- Вряд ли. Не тот Филимон человек, чтобы ментам зад подставлять.
Скорее застрял где-нибудь по пути -- дороги-то все развезло.
-- Чертова погода! А без него нам Клиента не опознать. Артист
запросто может нас обставить.
-- Вот именно. За Артистом нужен глаз да глаз.
-- Самсон говорил, он номер зачем-то меняет. По-моему, неспроста
все это.
-- У него марафет иссяк, вот он и мечется.
-- Да, я слышал. Он затем к Самсону и приходил, чтобы марафетом
разжиться, но к Самсону обращаться все равно что в небо плевать.
-- Не наше это дело, пусть об этом у Баварца голова болит. Нам
нужно Клиента в оборот взять, только как это сделать, ума не приложу.
-- Раз Филимона нет, то только через Артиста. Сам Клиент к тебе на
поклон не пожалует.
-- Артист играет ва-банк и делиться ни с кем не станет. Уж я-то
его знаю.
-- Его можно купить. По-моему, у Баварца есть кое-какие мысли на
этот счет.
-- Купить? Чем же? На рубли он не клюнет, а зелененьких у Баварца
нет и никогда не было.
-- Есть одна валюта, которую Артист ценит больше всех зелененьких,
вместе взятых.
-- Марафет!
-- Точно. И к Самсону он наверняка ходил, чтобы предложить свои
