-- Письмо? -- спросил он, сразу же заметив в моих руках записку.
-- От кого же?
Я молча протянул ему листок. Он бегло пробежал его глазами,
нахмурил брови, потер подбородок и произнес:
-- Странно, я почему-то думал, что доктор еще не очухался. Кто
передал?
Я рассказал ему, каким образом записка попала ко мне, и в свою
очередь спросил, не заметил ли он кого-нибудь в коридоре, когда курил.
Щеглов покачал головой и ответил, что кроме лохматого молодого человека
ни в холле, ни на лестнице, ни в коридоре не было ни души.
-- Фома, -- сказал я.
-- Вот именно, Фома. Но Фома болтался в холле все то время, пока я
курил, и никуда не отлучался. Записку передал не Фома, это факт.
Я вынужден был согласиться. А Щеглов снова принялся мерить комнату
широкими, уверенными шагами.
-- Что ж, тем лучше, это для нас большая удача. -- Он посмотрел
мне в глаза, и от его взгляда мне стало тепло на душе. -- Я не вправе
настаивать, Максим, но было бы просто великолепно, если бы ты
переговорил с доктором.
-- О чем речь! -- воскликнул я, воодушевляясь от чувства своей
полезности такому человеку, как капитан Щеглов. -- Разумеется, я пойду
на встречу с ним.
-- Смотри в оба, Максим, -- предостерегающе произнес Щеглов и
положил руку на мое плечо. -- Это может быть ловушка. Я буду начеку,
если что -- зови на помощь, не стесняйся... Только бы он пришел!..
Где-то пропикало восемь. Щеглов достал рацию и начал колдовать над
ней. Спустя минут десять он с ожесточением отбросил ее и мрачно
произнес:
-- Чертова техника!
-- Что случилось? -- с тревогой спросил я.
-- Случилось? Хм... Случилось то, что нас с тобой только двое
против целой банды головорезов. Рация безнадежно испорчена.
-- Испорчена? -- Я боялся поверить в самое худшее.
-- Вот именно. Боюсь, что без вмешательства злой воли здесь не
обошлось. Наверняка это дело рук Артиста. Помнишь, о чем говорили
алтайцы в душевой? -- Я кивнул. -- Вот они меня и обезвредили.
Проклятие!..
Удар был нанесен в самое сердце. Нас обезвредили в буквальном
смысле этого слова, положили на обе лопатки, перекрыли кислород -- и
тем самым обезопасили себя. Недаром твердит народная мудрость, что один
в поле не воин. И хотя к Щеглову это относится в меньшей степени, чем к
кому бы то ни было другому, -- его гений стоит десятка самых светлых
голов, -- все же в открытой схватке с двумя дюжинами головорезов он
вряд ли выстоит. На меня же -- и это я вынужден признать -- надежды
было мало.
-- Я должен пробраться к своим, -- сказал он решительно, и я
понял, что возражать ему бессмысленно. Глаза его сверкнули металлом, он
приблизился ко мне вплотную и вцепился в мою руку. -- Иного выхода нет.
Но пойду я не сегодня, а завтра утром. Боюсь, ночью здесь будет слишком
жарко.
Время тянулось бесконечно медленно. Мы молча ждали десяти, то и
дело поглядывая на часы, а за стеной маялся Мячиков, изнывая от зубной
боли и не находя себе места. Сквозь тонкую перегородку отчетливо были
слышны его торопливые шаги и невнятное бормотание, порой переходящее в
стоны или даже брань. Да, не повезло нашему добряку Мячикову, сдал в
самый ответственный момент, когда его участие в ожидаемых событиях было
бы как нельзя более кстати. Что ж, зубы болят тогда, когда им
заблагорассудится...
10.
Без трех десять я был в холле. Холл был пуст, если не считать
Фомы, который неподвижно стоял у окна и смотрел сквозь пыльное стекло в
ночной мрак. Пальцы его методично выбивали дробь по подоконнику, а сам
он издавал какие-то звуки, напоминающие то ли мычание, то ли
мурлыканье. Я не стал отрывать его от этого важного занятия и сунулся
было на лестницу, но лестничная площадка оказалась занятой: две женщины
из числа "отдыхающих" собирали тряпками воду с кафельного пола и
выжимали ее в ведра. Эта процедура теперь выполнялась систематически, в
течение всего дня женщины сменяли друг друга, работая парами, и, хотя
устранить причину течи они были не в силах, лестница у них всегда
блестела и сверкала чистотой. Подозрительно покосившись в мою сторону и
убедившись, что опасности для их жизни я не представляю, они тут же
забыли обо мне и продолжили прерванный разговор:
-- Ваш тоже в столовую не пошел?
-- Какое там! Он и так-то ходил со скрипом, а теперь его туда и
силком не затянешь. Боится.
-- Еще бы не бояться! Такая страсть приключилась. Жить-то всем
охота.
-- По-моему, на ужин вообще никто не пошел.
-- Ужин! Да какой может быть ужин, когда все повара разбежались.
Готовить-то некому.
-- Да неужто разбежались?
-- Точно говорю. Сама видала, как они куда-то вниз помчались.
Говорят, у них там притон.
-- Ой, да что ж это теперь будет?
-- А то и будет, что перережут нас всех ночью, как собак, и следов
потом никто не найдет.
-- Да что же это такое делается!
-- А вы как думали? У них это запросто. Народ сейчас злой пошел,
ни на что не смотрит, чуть что -- в морду норовит, да еще тебя же и
обхамит. Нет, я не удивлюсь, если нас всех... ну, словом, готовьтесь к
худшему.
-- Куда ж милиция смотрит?
-- Ха! Милиция! Да милицию саму охранять надо. Уж я-то знаю.
На лестнице показался долговязый Старостин. У меня внутри все
оборвалось, когда его багровая физиономия вдруг выплыла из дверного
проема, ведущего в холл. Я еле сдержался, чтобы не убежать. Он прошел
мимо меня, дыхнув в лицо спиртным перегаром и ощерив свою пасть с
редкими желтыми зубами в гнусной ухмылке. "Быстро бегаешь, щенок!" --
услышал я у самого своего уха и инстинктивно отшатнулся, но он
ограничился одним лишь замечанием и не тронул меня. Я судорожно перевел
дух и вытер пот со лба влажной ладонью. Женщины ушли вслед за алтайцем,
болтая на ходу.
Здание словно вымерло. Люди попрятались по своим номерам,
предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого носилось в воздухе.
Желающих поужинать в столовой не нашлось -- после инцидента с
отравлением у людей возник панический ужас перед стряпней местной
кухни; они предпочитали скорее умереть с голоду, чем корчиться в
судорогах с посиневшими лицами и вывалившимися языками. А из разговора
двух женщин я понял, что всем давно уже известно о существовании
"преисподней", ее обитателях и их далеко не мирных намерениях.
Я сел на ступеньку, выбрав место посуше, и задумался.
Артист... Это имя, вернее -- прозвище, скрывающее неуловимого и
коварного преступника, способного на самые жестокие и отчаянные деяния,
не давало покоя ни мне, ни Щеглову. Кто он, этот страшный тип? Судя по
уже имеющимся сведениям, среди обслуживающего персонала он скрываться
не мог -- весь персонал без исключения, включая даже несчастных
уборщиц, так или иначе был связан с преступниками, а Артист, как
известно, опасался их не менее, чем органов правопорядка, на что у
него, надо полагать, были веские основания. Значит, его нужно искать
среди обитателей третьего этажа, то есть среди нас. За спинами
"отдыхающих" он чувствовал себя в безопасности -- до поры до времени,
конечно, ибо, если возникнет необходимость, Баварец со своими
головорезами выйдет из "преисподней" и устроит здесь нечто вроде второй
Варфоломеевской ночи, превратив всех нас в пленников или заложников, а
с Артистом рассчитается по-своему, одному ему известным способом. Но
вот вопрос, который не давал мне покоя: почему Баварец не сделал это до
сих пор? Или Артист пока что недосягаем для него? Я не верил, что
Баварца сдерживает от этого шага присутствие трех десятков "отдыхающих"
или грозная фигура капитана угрозыска, -- нет, я был далек от этой
мысли. Если бы Баварец захотел, он в два счета смел бы все препятствия,
вставшие на его пути, -- по крайней мере, силы для этого у него были.
Доктор Сотников упомянул, что в "преисподней" скрывается около двух
десятков вооруженных бандитов. Нет, Баварец чего-то ждал, это не
вызывало у меня сомнений, и ждал он, по-моему, того же, что и Артист,
-- появления Клиента. Опознать Клиента мог только Артист -- в этом была
его сила. Но почему возник конфликт между Артистом и остальной группой
бандитов, я понять не мог. Ясно было одно: они что-то не поделили --
либо деньги, либо наркотики, либо камешки, либо власть. Впрочем,
причина конфликта сейчас меня интересовала меньше всего.
Еще один неясный момент: кто такие алтайцы и каковы их
взаимоотношения с Баварцем и его группой? Судя по тому, что долговязый
Старостин и его дружки поселились на третьем этаже, с "преисподней" у
них отношения натянутые. Кто они, эти алтайцы? Скорее всего, именно они
и были основными добытчиками и поставщиками камешков, а Баварец со
своими бандитами, как верно заметил Щеглов, выполнял роль группы
прикрытия при совершении сделок между Клиентом и алтайцами, причем
Артист выступал в качестве посредника в этих сделках.
Был еще один человек, который не вписывался в эту схему, --
Самсон. Он явно не принадлежал ни к "преисподней", ни к алтайцам, ни
тем более к сторонникам Артиста. Кто же он? Но кто бы он ни был,
центральной фигурой во всем это преступном клубке оставался Артист.
Раскрыв его тайну, мы смогли бы распутать и весь клубок. Я мысленно
перебрал в уме всех "отдыхающих", кого знал лично или выделял из общего
числа по тем или иным причинам. Щеглов, Мячиков, Сергей, Лида, Фома,
седой доктор, пузатый тип из соседнего номера... Сюда же можно отнести
и отравленного Потапова. Кто знает, может, Потапов и был тем
пресловутым Артистом? Впрочем, нет, из подслушанного мною разговора в
душевой следовало, что Артист еще жив и совершенно невредим, значит,
Потапов отпадает. Отпадает также и Щеглов с Мячиковым. Щеглов -- по той
простой причине, что он капитан МУРа и мой друг (это, конечно, не
причина, но для меня лично эти два обстоятельства весили гораздо больше
любого самого стопроцентного алиби), а Мячиков... я скорее поверил бы,
что сам являюсь Артистом, чем в причастность этого добряка к страшным
злодеяниям. Сергей и Лида... Что ж, все возможно, но я склонен был
считать, что они к делу не имеют никакого отношения. Сергей, по-моему,
трусоват для той роли, которую играл Артист, а Лида, несмотря на более
твердый характер, все-таки была женщиной. Может быть, я ошибаюсь, но
мне почему-то казалось, что прозвище "Артист" должен носить
исключительно мужчина. Фома... Не берусь утверждать, но интуиция и
чувство симпатии к этому чудаку подсказывали мне, что Фома так же далек
от преступного мира, как я от проблемы мелиорации в пустыне Гоби.
Оставались двое: седой доктор, похожий на потомственного рабочего, и
пузатый тип, поселившийся в номере Хомякова. Оба вызывали у меня
чувство недоверия, а последний ко всему прочему был мне глубоко
антипатичен. Нужно будет к ним как следует приглядеться, а также
немедля поведать Щеглову о своих мыслях, подозрениях и сомнениях. Не
сейчас, конечно, а после разговора с Сотниковым.
Кстати, почему его до сих пор нет? Может быть, с ним что-нибудь
случилось? Я взглянул на часы: половина одиннадцатого. Фома все еще
маячил в холле, теперь уже прохаживаясь от телевизора к противоположной
стене и обратно; он что-то бормотал себе под нос, ничего не замечая
вокруг...
Об остальных обитателях третьего этажа я не знал ничего. Вполне
возможно, что Артиста нужно искать именно среди них. Основной
контингент "отдыхающих" составляли люди предпенсионного и пенсионного
возраста, исключением были лишь Щеглов, Мячиков, Фома, Сергей с Лидой и
я -- то есть все те, о ком я хоть что-то знал. И хотя никакого
определенного вывода на этот счет я пока еще не сделал, где-то в
подсознании у меня вдруг забрезжила мысль, что я, пожалуй, был бы
весьма удивлен, узнай, что Артисту вот-вот стукнет шестьдесят или
что-нибудь около того.
Фома оказался в двух шагах от меня. Я невольно очнулся от своих
мыслей и поднял голову. Похоже, он только что заметил меня и был
несколько озадачен моим присутствием.
-- А, Максим, рад вас видеть. Отдыхаете?
