по голове. Удар настолько силен, что тот либо сразу же умирает, либо на
некоторое время теряет сознание. Сюда же следует приплюсовать падение с
высоты четвертого этажа в бессознательном состоянии -- если,
разумеется, удар не сразу убил его, -- словом, Старостин мог быть
уверен, что добился своего. Теперь о ноже...
-- О каком ноже? -- насторожился Щеглов.
-- О том, что вы нашли у тела убитого, -- удивленно ответил
Мячиков.
-- Откуда вы о нем знаете? -- резко спросил Щеглов.
-- О нем все знают, -- пожал плечами Мячиков. -- Пока вы с
доктором осматривали убитого, за вами из окна наблюдала добрая дюжина
любопытных.
-- И вы тоже?
-- Я -- нет, но разговор о ноже слышал. Кстати, нельзя ли на него
взглянуть?
-- Можно, -- сказал Щеглов, -- но только из моих рук. Необходимо
сохранить отпечатки пальцев на нем.
Он аккуратно вынул из кармана кинжал. Мячиков кивнул.
-- Ясно. Таким и медведя можно уложить. Так вот, о ноже. По-моему,
человек, держащий при себе такой нож, явно собирается кого-то убить.
Как вы считаете, Семен Кондратьевич?
-- Не знаю.
-- А больше ничего при нем не было найдено? -- спросил Мячиков.
Щеглов некоторое время молчал.
-- В кармане его куртки я обнаружил пистолет, -- наконец сказал
он.
-- И все?
-- И все.
-- Та-ак, -- протянул Мячиков, задумавшись. -- Наверняка этот тип
из числа местных бандитов. За кем он охотился, неизвестно, но не
исключено, что кровь Мартынова -- на его совести. Если это так, то
тогда понятно, почему Старостин убил его -- решил рассчитаться за
смерть друга.
-- Гм... -- Щеглов потер подбородок. -- Интересная мысль... Что ж,
Григорий Адамович, я с удовольствием выслушал вашу версию. Думаю, -- во
многом вы правы.
-- Во многом? А почему не во всем?
-- Потому что многое еще нужно доказать.
-- Что же нам теперь делать со Старостиным? -- спросил я.
-- Ничего, -- пожал плечами Щеглов. -- Будем делать вид, что ни о
чем не догадываемся. Ведь арестовать его мы не можем -- пока не можем.
-- Как же так! -- воскликнул Мячиков. -- Убийца разгуливает на
свободе, а мы должны с ним раскланиваться? Нет, его надо немедленно
обезвредить.
-- Хорошо, -- сказал Щеглов не очень вежливо, -- мы запрем его в
вашем номере, а вас поставим охранять. Благо что у вас оружие при себе.
Идет?
-- Нет, ну зачем же меня... -- смутился Мячиков.
-- А кого же? Нас здесь всего трое, а их три десятка. Нет,
Григорий Адамович, это не выход.
-- Где же выход? -- упавшим голосом спросил Мячиков.
-- Пока не произошло еще что-нибудь ужасное, я должен добраться до
своих и привести сюда опергруппу, так как там, -- он махнул рукой в
сторону окна, -- до сих пор не знают, что здесь творится, и наверняка
считают, что всесильный капитан Щеглов сам справится со всеми
трудностями. А вызвать по рации я их не могу -- рация неисправна.
-- Вот так так, -- покачал головой Мячиков и испуганно посмотрел
на меня. -- А как же мы?
-- Вы с Максимом останетесь здесь, -- решительно заявил Щеглов.
-- Семен Кондратьевич! -- вдруг заорал Мячиков. -- Возьмите меня с
собой! Умоляю, возьмите!
-- Нет, -- отрезал Щеглов.
-- Возьмите, -- хныкал Мячиков. -- Я не могу здесь оставаться. Я
боюсь!
-- Прекратите! -- грозно потребовал Щеглов и брезгливо поморщился.
-- Ведь вы же мужчина! Держите себя в руках.
-- Простите, -- ответил Мячиков и высморкался, -- я слегка раскис.
Пойду к себе, что-то мне нехорошо.
Он вышел.
-- А наш Мячиков слегка оклемался, -- усмехнулся Щеглов. --
Живучий, паразит.
-- Семен Кондратьевич, почему вы его так не любите? -- спросил я.
-- Не люблю? -- Щеглов в упор посмотрел на меня. -- А за что мне
его любить?
-- Он ведь помогает нам по мере сил и возможностей. Вот и сейчас
-- вон как здорово все расписал.
-- Разумеется, -- Щеглов прошелся по номеру, -- только это еще не
повод для любви. Ладно, давай закроем эту тему.
Он начал собираться. А я наблюдал за его действиями и размышлял. С
одной стороны, ему вряд ли сейчас можно было позавидовать: идти одному
через сырой, залитый водой лес, напоминающий скорее болото, идти не
один километр, а может быть, и не один десяток, идти наобум, без
специального снаряжения, без сапог, без пищи... Но с другой стороны, в
конце тяжелого пути его будут ждать дружеские объятия товарищей и,
главное, конец этому ужасу, когда в каждом встречном тебе мерещится
убийца. Я очень хорошо понимал Мячикова и сам бы пошел с Щегловым, если
бы он разрешил. Но Щеглов шел один.
-- Я готов, -- сказал он, проверив свой пистолет и положив в
карманы два запасных магазина. -- Сиди здесь и жди моего возвращения.
Если что произойдет, действуй по обстоятельствам, но с умом и не теряя
головы. Я бы очень хотел застать тебя живым и невредимым, когда
вернусь.
-- Вы тоже берегите себя, Семен Кондратьевич, -- произнес я и
почувствовал, как сердце мое сжалось.
И снова Щеглов поставил меря в тупик своими следующими действиями.
Он вдруг приложил палец к губам, бесшумно подошел к двери, осторожно
открыл ее, стараясь не щелкнуть замком, и выскользнул в коридор,
предварительно кивнув мне, приглашая последовать за ним. Я
беспрекословно повиновался, сообразив, что задавать вопросы сейчас не
время. В коридоре мы отошли на значительное расстояние от нашего
номера, прежде чем Щеглов проронил хоть одно слово.
-- Максим, -- сказал он чуть слышно, останавливаясь в двух шагах
от пустого холла, -- будь готов к любым неожиданностям и помни, что я
рядом и всегда приду на помощь. И еще, -- его и без того серьезное лицо
стало суровым и озабоченным, -- позаботься о практикантке Кате. Я
посоветовал ей запереться в своей комнате и не покидать ее в течение
всего сегодняшнего дня. Она девушка разумная и, надеюсь, сделает все
именно так, как я ей сказал, но все же... Словом, старайся держать ее в
поле зрения, тем более что ее комната -- на втором этаже, вдали от
людей и в двух шагах от бандитов.
Что я мог ответить? Что и думать забыл о практикантке Кате?
Разумеется, я сказал, что позабочусь о бедной девушке, если, не дай
Бог, в этом возникнет необходимость. Щеглов кивнул, тряхнул мою руку и
вышел на лестницу. Я же вернулся в номер.
4.
Каково же было мое удивление, когда на самом пороге я неожиданно
наткнулся на аккуратно сложенный листок бумаги. Опять записка! Я поднял
ее и тут же почувствовал чье-то дыхание у самого своего уха. Я резко
обернулся и нос к носу столкнулся с Мячиковым. Глаза его горели от
нетерпения.
-- Что это у вас? -- спросил он с любопытством, кивая на листок.
-- А я почем знаю? -- не очень вежливо ответил я; сейчас, когда
рядом не было Щеглова, присутствие Мячикова меня почему-то раздражало.
-- А вы прочтите, -- не отставал он, просвечивая листок взглядом,
словно рентгеном, -- может быть, там что-нибудь очень важное.
Предложение было настолько резонным, что возразить что-либо я не
смог. Войдя в номер и впустив следом за собой Мячикова, я развернул
записку. Она была написана той же рукой, что и предыдущая. Читая, краем
глаза я видел, как Мячиков бесцеремонно заглядывает мне через плечо.
Текст гласил: "Следователю Щеглову. Приношу свои глубокие извинения за
розыгрыш, ваше легковерие позволило мне добиться некой цели. Благодарю
вас. Поверить мне и в этот раз -- в ваших же интересах. Ровно через
пятнадцать минут после получения вами этого письма я буду ждать вас в
правом крыле четвертого этажа, возле пожарного щита. На этот раз обмана
не будет. Артист".
-- Артист! -- невольно вскрикнул я.
-- Артист... -- словно эхо повторил Мячиков, глядя на меня
круглыми немигающими глазами.
-- Я пойду, -- твердо сказал я, хотя тон послания был мне явно не
по вкусу. -- Нельзя упускать возможность встретиться с этим человеком.
-- Но ведь записка адресована капитану Щеглову, а не вам, Максим
Леонидович, -- сухо возразил Мячиков, -- значит, ему и идти на встречу
с Артистом.
Я усмехнулся и покачал головой.
-- Щеглова нет в здании, он покинул его несколько минут назад.
Записка пришла слишком поздно.
-- Как -- покинул?! -- заорал Мячиков, бледнея. -- Уже? Не может
быть!..
-- Может.
Бурная реакция Мячикова меня сейчас мало волновала. Передо мной
стояла проблема совершенно иного рода: выйти на Артиста, постаравшись
заменить Щеглова. Но тут же возникало сомнение: а согласится ли Артист
на подобную замену? У меня были весьма веские основания считать, что
Артист такого согласия не даст. Щеглов был представителем
правоохранительных органов, то есть лицом официальным, с которым вполне
можно было вступить в переговоры, -- поскольку именно на переговоры,
как мне кажется, рассчитывал Артист, -- а кем был я? Никем. И тем не
менее я решил рискнуть. Сунув записку в карман, я решительно направился
к двери, но неожиданным препятствием на моем пути возник Мячиков. Он
крепко схватил меня за рукав и горячо заговорил:
-- Нет-нет, Максим Леонидович, вам не следует ходить туда. Артисту
нужен исключительно Щеглов, вы же только спугнете его. Не ходите, молю
вас, это совершенно бессмысленно.
И все-таки я пошел. Подобный шанс я упускать никак не мог. Мячиков
же, сославшись на какие-то неотложные дела, заперся в своем номере. Мне
показалось, что он крепко на меня обиделся из-за моего упрямства. Но
мне сейчас было не до его обид.
Ни Артист, ни кто-либо другой на встречу не явился. Либо меня
снова обманули, либо моя кандидатура Артиста не устраивала. Удрученный
неудачей, я вернулся в номер, по пути встретив заплаканную Лиду; она
мелькнула мимо меня, даже не удостоив взглядом. И лишь в номере меня
начали осаждать сомнения и различные мысли. Кто и каким образом, думал
я, мог подбросить эту записку, если мы с Щегловым покидали номер
буквально на несколько минут? Более того, эти несколько минут мы
провели тут же, в двух шагах от номера, причем коридор, холл и лестница
были пусты. Если записку писал Артист, заключил я, то он не только
неуловим, но и невидим. Тут я вспомнил о Мячикове. Возможно, Григорий
Адамович что-нибудь видел? Я сунулся было к нему, но на мой стук никто
не отозвался.
Я взглянул на часы: без двадцати час. Пожалуй, это время и следует
считать началом тех событий, которые резко изменили положение дел в
доме отдыха и намного приблизили финал всей истории.
5.
Не успел я захлопнуть за собой дверь, как услышал шум и чьи-то
голоса, доносившиеся со стороны лестницы. Терзаемый неясными
предчувствиями, я высунулся за дверь, но тут же вынужден был нырнуть
обратно: по холлу и обоим крыльям здания быстро растекалась толпа
вооруженных людей. Крики, грубый гогот и брань, долетавшие до моих
ушей, не оставляли больше сомнений, что "преисподняя" активизировала
свои действия и перешла в решительное наступление. Баварец и его
молодчики выползли на свет Божий. Я тщательно запер дверь и бросился
собирать вещи. Признаюсь честно: я не на шутку испугался и растерялся.
Мне хватило всего лишь нескольких мгновений, чтобы осознать: я в
ловушке. Впрочем, был один выход, но выход, надо сказать, не из лучших
-- окно! Сигануть с третьего этажа и оказаться в ледяной воде --
перспектива, знаете ли, малоприятная. И все же я распахнул окно и по
пояс высунулся из него. Сквозь закрытую дверь я слышал, что бандиты уже
в двух шагах от моего номера. Слева, в бывшем хомяковском номере,
истерично завизжал женский голос.
Несмотря на безнадежность моего положения и грозившую мне
опасность, я все же отметил про себя, что погода стояла прекрасная,
по-настоящему весенняя, хотя до весны, если судить по календарю, было
еще очень далеко. Небо было ясное, чистое, до рези в глазах голубое,
ослепительно-яркое солнце плавило темный, набухший снег, превращая его
в многочисленные ручейки, которые со всего близлежащего леса стекались
