мерзавцы, и потому вам небезынтересно будет узнать, что в зале не
хватает шести человек.
-- Вот как? -- Это наблюдение меня весьма заинтересовало.
-- Пока мы там сидели, я внимательно оглядел всех присутствующих и
пришел к выводу, что шестерых среди нас нет. У меня хорошая память на
лица, и я не мог ошибиться. Вы знаете, кто эти шестеро?
Я кивнул. Ими могли быть только Щеглов, Мячиков и четверо
алтайцев. Мячикову удалось скрыться, Щеглов покинул здание еще до
открытого выступления банды Баварца, а алтайцы были заодно с бандитами
и поэтому в спортзал не попали. Мне вспомнились последние слова Щеглова
о практикантке Кате, и у меня невольно защемило сердце. Где она сейчас?
Грозит ли ей опасность и нуждается ли она в моей помощи? Я был в
совершенном неведении.
-- Для вас что-нибудь прояснилось? -- спросил Фома. -- Я имею в
виду тех шестерых.
Я снова кивнул. Да, для меня многое прояснилось. Для меня
совершенно ясным стало то, что я окончательно запутался. Пожалуй, здесь
и сам Щеглов оказался бы в тупике. Все дело в том, что след Артиста
растворился, исчез, растаял, словно никакого Артиста и в помине не
было. Баварец не опознал Артиста среди собравшихся в спортзале --
значит, его там действительно не было, а тех шестерых я знал достаточно
хорошо, чтобы сделать аналогичное заявление относительно них. Мячиков и
Щеглов были моими друзьями, в них я был уверен, как в самом себе, а
алтайцы сами пострадали от Артиста и были его непримиримыми врагами.
Выходит, что Артист не существует -- физически не существует. Но он
должен был существовать -- иначе все здесь происходящее теряло смысл.
Окно наконец отворилось, и я первым полез в него, стараясь делать
это бесшумно и быстро. Перевалившись через подоконник, я оказался по
колено в воде. Вода подступала чуть ли не к самому окну. Вцепившись
обеими руками в водосточную трубу, так как под водой скрывался гладкий
и скользкий лед, стоять на котором не было никакой возможности, я
скорее почувствовал, чем услышал, как рядом со мной оказался Фома.
-- Вот мы и на воле, -- чуть слышно шепнул он.
Хороша воля, когда шаг ступить боишься без риска грохнуться в
ледяную воду! Однако стоять здесь и трястись от холода было бы уже
совсем неразумно. Осторожно ступая, мы двинулись вдоль стены,
пригибаясь напротив окон, чтобы не быть замеченными из помещений
первого этажа. Минуя небольшой навес, примыкающий к стене здания, и
крест-накрест заколоченную дверь, неизвестно куда ведущую, Фома вдруг
поскользнулся и с громким плеском упал в воду. Стараясь не терять
драгоценных секунд, я схватил его за шиворот и буквально втянул под
навес, где мы оба и затаились. Фома промок до нитки и дрожал теперь
крупкой дрожью, губы его посинели, но глаза пылали такой жаждой
деятельности, что я невольно улыбнулся.
-- Пустяки, -- прошептал он, бодрясь. -- Обсохну.
То, чего я опасался больше всего, случилось: шум от падения Фомы
привлек внимание бандитов. Скрипнула рама, и где-то над нами открылось
окно. К счастью, навес надежно скрывал нас от посторонних глаз.
-- Проклятье! Там кто-то есть! -- послышался сверху настороженный
голос.
Фома сильно сжал мне руку. После небольшой паузы кто-то ответил:
-- Наверное, снег с крыши упал. Видишь, что творится...
Мимо нас, описав в воздухе дугу, пролетел окурок.
-- Мрак, а не погода, -- согласился первый.
Мы выждали еще минут десять и двинулись дальше вдоль стены. Что мы
искали, на что надеялись, не смогли бы ответить ни я, ни Фома -- нас
толкала вперед исключительно вера в будущее и в счастливую нашу звезду.
Обогнув угол здания, мы остановились. Прямо над нами уходила вверх
пожарная лестница -- та самая пожарная лестница, по которой минувшей
ночью мы с Щегловым взобрались на крышу. Мы миновали ее и добрались до
следующего поворота. Нашим взорам открылся ряд неказистых одноэтажных
построек, выполняющих, по-видимому, функции хозяйственных и подсобных
помещений. Среди них выделялся запертый гараж (на нем висел мощный
амбарный замок), но автобусу, который привез нас сюда, места в гараже
почему-то не нашлось: он одиноко стоял в стороне, чуть ли не до
половины погруженный в воду. Ровная водная гладь ослепительно сверкала
на солнце, заставляя нас жмуриться. Возможно, этот нестерпимый блеск
послужил причиной галлюцинации, или нервное перенапряжение последних
дней сыграло со мной злую шутку, но мне вдруг показалось, что в окне
одной из построек мелькнул чей-то силуэт -- мелькнул и тут же исчез. Я
повернулся к Фоме, чтобы поделиться увиденным (либо померещившимся), но
сдержался. Фома, не переставая дрожать, напряженно всматривался в
сторону леса, лицо его выражало крайнюю степень озабоченности.
-- Там люди, -- произнес он с тревогой, кивая вдаль.
-- Люди? -- Я проследил за направлением его взгляда, но ничего не
увидел, кроме мокрых сосен и рыхлого, покрытого коркой тающего льда,
снега. -- Я никого не вижу.
Он тряхнул головой, зажмурился и снова устремил взор на группу
деревьев метрах в ста пятидесяти от нас.
-- Странно, -- сказал он растерянно, -- но я только что видел их.
Думаете, показалось?
Я пожал плечами. Он произнес это так, словно спрашивал: "Думаете,
я сошел с ума?"
-- Мне тоже кто-то привиделся вон в том доме. Возможно, это просто
нервы.
Он неуверенно покачал головой.
-- Если бы так...
Мы двинулись дальше, опасаясь удаляться от стены, и вскоре
наткнулись на свисающий сверху канат. Я задрал голову и обнаружил, что
канат крепится в одном из окон четвертого этажа. Вдруг меня осенило.
-- Это же то самое место, где нашли труп неизвестного, убитого
сегодня утром! -- воскликнул я, забыв об осторожности.
-- Тише! -- предостерег меня Фома.
Мысль подняться по канату и проникнуть в здание через окно пришла
нам в голову одновременно. Я, как всегда, полез первым. Признаюсь
честно: подобное упражнение давалось мне с трудом, несмотря на узлы,
которыми был снабжен канат.
Я миновал первый этаж, мельком заглянув в окно и ничего не увидев
из-за толстого слоя грязи на стеклах (хотелось бы верить, что я также
был невидим для возможного наблюдателя изнутри), миновал окно второго
этажа -- за ним обнаружилась чья-то аккуратно прибранная жилая комната,
и наконец добрался до этажа третьего. Окно было чуть приоткрыто, и я,
не зная еще, пусто ли помещение, скрытое за ним, осторожно заглянул
внутрь. На наше счастье, в помещении никого не оказалось. Это был
стандартный номер для рядового отдыхающего, вернее, для пары
отдыхающих, но, по-видимому, так никем и не заселенный. Везде были
чистота и порядок. Что ж, стоит рискнуть, подумал я, и толкнул раму.
Окно раскрылось.
-- Ну что там? -- услышал я приглушенный шепот Фомы.
-- Порядок, -- махнул я рукой, приглашая его следовать за собой, и
ступил на подоконник.
Вскоре мы оба были в номере. Из-за двери не доносилось ни звука.
Мы переглянулись.
-- Что будем делать? -- спросил я.
-- Действовать! -- решительно сказал он. -- Сперва проникнем в
коридор, а там -- смотря по обстоятельствам.
Я кивнул. Хотя особого смысла в подобных действиях я пока не
видел, но отсиживаться здесь, в тепле и безопасности, ожидая Щеглова и
его опергруппу, было бы преступно не только по отношению к оставшимся в
спортзале людям, но и по отношению к собственной совести. У самой двери
я случайно увидел пуговицу и поднял ее. Пуговица как пуговица, подумал
я про себя, но что-то необычное показалось мне в ее не совсем идеальном
овале. Пожав плечами, я сунул ее в карман, по собственному опыту зная,
что подобная предусмотрительность совершенно неожиданным образом может
оказать мне добрую услугу.
Фома осторожно повернул ручку и слегка нажал на дверь. Дверь
поддалась -- тишина... Тогда, осмелев, он толкнул дверь посильнее, и...
8.
-- Та-ак, -- произнес чей-то резкий, неприятный голос, -- к нам
святой отец пожаловал. Не иначе как с благими вестями, а, батюшка?
Я выглянул из-за плеча Фомы и вздрогнул от неожиданности. В
номере по ту сторону коридора, как раз напротив нас, скрывшись за
самодельной баррикадой из мебели, постельных принадлежностей и
какого-то хлама, из-за ствола крупнокалиберного ручного пулемета
гнусно ухмылялся Старостин. Чуть позади него, щупая нас недобрыми,
колючими взглядами, от которых холодок пробегал по спине, примостились
остальные трое алтайцев.
-- Ба, и этот сморчок здесь! -- удивленно воскликнул долговязый и
осклабился, обнажив гнилые зубы. -- Видали, мужики?
К дверному проему приблизился второй алтаец и мрачно спросил:
-- Чего надо? Какого дьявола вас сюда принесло?
Мы с Фомой неподвижно стояли в двух метрах от их баррикады и
ждали развязки. Пулемет холодно уставился на нас, готовый в любую
секунду выплюнуть смертоносный заряд свинца и тем самым пресечь наши
неудавшиеся жизни. Но долговязый не спешил, ситуация его явно
забавляла. Отхлебнув из стоявшей возле него бутылки изрядную порцию
спиртного, он громко икнул и с издевкой произнес:
-- Святой отец, на коленях молю об отпущении грехов -- и мне,
недостойному, и моим несчастным товарищам, по уши погрязшим в...
э-э... пороке и плененным блеском злата. Выведи нас из мрака, отче,
наставь на путь истинный, ибо... э-э... как там дальше, мужики?
Ответом ему послужил взрыв дружного хохота.
-- Ха-ха-ха! Во, завернул, прямо как по писаному шпарит!..
-- Кончайте эту комедию! -- выкрикнул Фома, сдвинув брови от
негодования. -- Либо стреляйте, либо...
Он осекся, не веря в возможность второго "либо". Багровая
физиономия Старостина внезапно стала серьезной и злой.
-- Ни одной капли человеческой крови не пролила вот эта рука! --
рявкнул он, потрясая над головой огромным кулаком. -- Слышишь, поп,
или кто ты там есть на самом деле? Ни одной! И через вас свою душу
марать не хочу -- не стоите вы того.
-- Как! -- вырвалось у меня. -- Разве не вы убили того
несчастного? -- Я кивнул в сторону каната, болтающегося за нашими
спинами.
И без того багровое лицо Старостина приобрело угрожающий оттенок
-- угрожающий скорее не мне, а его здоровью.
-- Сопляк! -- зарычал он, гневно сверкая глазами. -- Да как ты
смеешь! Я ж тебя, щенка... -- Он схватился за пулемет и резким
движением направил его в мою грудь.
Вот и все, подумал я, пробил мой последний час.
-- Брось, -- остановил Старостина один из алтайцев, -- не стоит
горячиться из-за этого... -- Он угрюмо посмотрел на меня. -- А ты не
трепи языком попусту, понял? -- Я судорожно кивнул. -- То-то же. Куда
твой кореш подевался?
-- Кореш? -- не понял я. -- Какой кореш?
-- Да сыскник, черт бы тебя побрал!
До меня наконец дошло, что он имеет в виду Щеглова. И еще я
понял, что, сказав правду, может быть, спасу себе жизнь -- себе и
Фоме.
-- Он уже три часа как покинул здание. С минуты на минуту сюда
нагрянет милиция.
Я остался доволен произведенным эффектом. Их физиономии
вытянулись, от былого куража не осталось и следа. Старостин резко
повернулся к своим сообщникам.
-- Так какого ж черта Баварец медлит?! -- взорвался он. -- Долго
он будет разводить эту канитель?!
-- А ты его об этом спроси, -- огрызнулся один из его дружков. --
Артиста с Клиентом, поди, все ловит.
-- Вот и пусть ловит, а нам здесь ловить больше нечего, --
решительно заявил долговязый. -- Хватит, поиграли в кошки-мышки, того
и гляди паленым запахнет. Уходить надо, мужики, пока менты не
нагрянули.
-- А с этими что? -- кивнул в нашу сторону один из алтайцев.
-- Пусть проваливают, откуда пришли. Слышите, вы, шелупонь
вонючая? -- Старостин обернулся к нам. -- А ну валите отсюда, пока я
из вас сито не сделал! Ну!
Мы не стали себя долго уговаривать и тут же захлопнули за собой
дверь, снова скрывшись в номере. Фома вытер пот со лба тыльной
стороной ладони.
-- Фу-ух! -- выдохнул он. -- Ну и денек!
