пострадавшая от ночных оргий хрустальная люстра; среди немногочисленной
мебели отечественного производства попадались вычурные образцы мебели
импортной или добротной старинной; по всему полу, и особенно у стен,
валялись пустые бутылки из-под водки и других горячительных напитков;
на столах, которых я насчитал здесь штук пять, громоздилась грязная
посуда с остатками пищи; три телевизора, один из которых был с
обнаженными внутренностями и разбитой трубкой, стояли прямо на полу --
словом, все здесь говорило о том, что передо мной жилые апартаменты
людей, чей культурный и эстетический уровень мало чем отличался от
уровня животного. Впрочем, никакое животное не смогло бы выжить в этом
хлеву, насквозь пропитанном потом множества немытых тел, спиртным
перегаром, миазмами полусгнивших продуктов и тошнотворным запахом
сигаретных "бычков", десятки и сотни которых густо устилали и пол, и
ковры, и столы, и даже лежанки, на которых бандиты, видимо, отсыпались
после бурных возлияний и шумных попоек. Судя по спертому, влажному
воздуху, помещение не проветривалось месяцами. Всеобщий потоп, хотя и
незначительно, коснулся и "преисподней" -- в двух-трех местах
растеклись обширные лужи, ковры и мебель набухли от сырости, пахло
плесенью и гнилью. Стены были испещрены нецензурщиной и фольклором
уровня общественных туалетов.
-- Не волнуйтесь, -- насмешливо произнес мужчина, поймав мой
настороженный взгляд, -- бандитов здесь нет -- если не считать меня,
конечно. Мы с этой милой девушкой предусмотрительно заперлись изнутри.
-- Кто вы такой? -- спросил я в упор.
-- Моя фамилия мало что вам скажет, -- пожал он плечами. -- Ну,
допустим, Харитонов.
-- Он работает шеф-поваром, -- сказала Катя.
-- А! Так это вы отравили Потапова! -- воскликнул я грозно и
крепче сжал автомат. -- Отвечайте -- вы?
Он печально опустил голову.
-- Я об этом очень сожалею, -- произнес Харитонов чуть слышно. --
Вам этого не понять, молодой человек, а я ведь всю свою жизнь честно
проработал в общепите...
-- Да уж куда мне, -- зло проговорил я, не спуская с него глаз. --
Поднимите лучше руки!
-- Да не трону я вас, нужны вы мне... А руки поднимайте сами, если
хотите... И нечего сверлить меня глазами, я вас не боюсь. Я теперь
никого не боюсь, а смерть сочту за избавление. И зачем я только
связался с ними! Надо было сразу уходить отсюда, пока они не втянули
меня в свои черные дела. Да уж теперь поздно, прежнего не воротишь.
-- Отвечайте, вы отравили Потапова? -- решительно произнес я.
-- Я, молодой человек, я. И своей вины не отрицаю.
-- Зачем вы это сделали?
-- А затем, молодой человек, что яд предназначался не для этого
несчастного, перед которым я теперь в неоплатном долгу, а совсем для
другого человека, -- повысил голос Харитонов, в упор глядя на меня. --
Нет, не для человека, а для выродка, для оборотня, отравить, раздавить,
уничтожить которого -- долг каждого честного человека.
-- Кто же он, этот человек?
-- Понятия не имею, кто он на самом деле, но здесь его зовут
Артистом.
У меня перехватило горло от одного звуках этого имени. Опять
Артист!
-- И вы пошли, -- продолжал я, -- на это... отравление только
потому, что в жертвы предназначался Артист?
-- Да, именно так.
-- Согласились бы вы отравить любого другого человека?
Он пожал плечами.
-- Вряд ли.
В этом "вряд ли" было больше убедительности, чем если бы он просто
сказал "нет". Я опустил автомат.
-- Каким ядом был отравлен Потапов?
-- Не знаю. Яд мне передал Курт, правая рука Баварца.
Я кивнул. С Куртом я уже имел честь познакомиться.
-- Во что был подмешан яд?
-- В одну-единственную котлету, специально приготовленную лично
мною. Она предназначалась для Артиста.
-- Каким же образом эта единственная котлета попала в тарелку
Потапова? Объясните!
Он беспомощно развел руками.
-- Вот чего я никак не могу понять, так именно это. Ведь я сам
видел, как порцию с той котлетой Артист самолично взял с раздачи.
-- Артист... -- я растерянно посмотрел на него. -- Вы уверены?
-- Абсолютно! На все сто! Я сам положил злополучную котлету в его
тарелку. Сам!
Да, было от чего свихнуться.
-- Вы лично знакомы с Артистом?
-- Лично -- нет, но неоднократно видел его здесь и наслышан о его
мерзких делах.
-- Как он выглядит? -- быстро спросил я, подавшись вперед. -- Кто
скрывается под этим прозвищем?
Он не успел ответить. В дверь кто-то гулко забарабанил.
-- Откройте! -- грубо потребовали снаружи. -- Эй, кто там? Что за
дурацкие шутки? Ты, Харитон? Хорош борзеть, старый хрен, открывай!
-- Что случилось? -- услышал я спокойный голос Баварца.
-- Да Харитон заперся. Подлюга! Небось бормоты налакался...
-- Девчонка с ним?
-- А я почем знаю!
Послышался негромкий стук в дверь.
-- Макар Иванович, будьте так любезны, откройте, пожалуйста,
дверь, -- чуть слышно произнес Баварец.
Катя инстинктивно прижалась ко мне.
-- Я боюсь! -- прошептала она, вся дрожа.
Харитонов напрягся и сжал кулаки, его толстая, мясистая шея стала
багровой.
-- Я не дам вас в обиду, -- храбро шепнул я девушке в самое ухо. Я
почувствовал такой прилив отваги, что готов был сразиться с целой
армией Баварцев, Куртов, Утюгов, Сундуков, Смурных и им подобной
нечисти. Мне вдруг стало ясно, что чувствовали средневековые рыцари,
идя на подвиги ради прекрасных дам.
-- Слышите, Макар Иванович? -- снова произнес Баварец. -- Не
заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Откройте дверь, или я
прикажу стрелять.
Я взглянул на дверь. Она была обита листовой жестью, но автоматная
очередь наверняка прошьет ее насквозь.
-- Ну нет, -- процедил сквозь зубы Харитонов и решительно шагнул к
двери, -- достаточно я совершил подлостей в этой жизни. Хватит!..
Слышишь, Баварец? Убирайся прочь и забери свое шакалье! Девушку я вам
не отдам -- и точка!
Баварец оказался терпеливее, чем я думал.
-- Зря вы так горячитесь, Макар Иванович. Я ведь все равно войду,
если потребуется, вы же меня знаете.
-- Знаю, -- глухо произнес Харитонов, -- на свою беду.
-- А беды может не случиться, если вы будете благоразумны. Давайте
жить в мире и согласии, а, Макар Иванович?
-- Да что ты с ним цацкаешься, Баварец! -- нетерпеливо проревел
кто-то из-за двери. -- Только моргни -- и я шарахну по этой скорлупе из
своей пушечки -- одни щепки полетят!
Харитонов резко повернулся к нам. Глаза его светились решимостью и
покорностью выбранной судьбе, страха в них не было в помине.
-- Уходите! -- чуть слышно шепнул он и махнул рукой в сторону
люка, из которого я появился четверть часа назад. -- Быстрее!
-- А вы? -- спросил я, кидаясь к люку и увлекая девушку за собой.
-- На мне кровь человека, -- спокойно сказал он, -- и я обязан
смыть ее. Прощай, Катюша!.. Да идите же вы, чтоб вас!.. -- крикнул он,
заметив мою нерешительность.
Я схватился за крышку люка. Катя крепко держалась за мою руку.
-- Вы совершаете ошибку, Макар Иванович, -- снова раздался
бесстрастный голос Баварца, -- притом ошибку грубейшую. Воля ваша, вы
сами выбрали свою судьбу. Я умываю руки... Давай! -- Последнее слово
явно адресовалось кому-то снаружи.
Автоматная очередь наискосок прошила дверь, пробив ее в нескольких
местах. Харитонов вздрогнул, пошатнулся, схватился за грудь и упал на
затоптанный множеством грязных ног ковер.
-- Макар Иванович! -- закричала Катя и рванулась было к нему, но я
удержал ее.
-- Идемте отсюда! Скорее, Катя! Мы все равно не сможем ему помочь.
Видите, что творится?
Мощные удары в дверь гулко отдавались под низкими сводами
"преисподней".
-- Как же это? А? Как же? -- шептала Катя, широко раскрыв глаза и
безропотно подчиняясь мне. Я уже спустился вниз и теперь помогал
девушке, поддерживая ее за талию. Когда мы достигли дна колодца, я
снова поднялся наверх и задвинул крышку люка.
Но прежде чем окончательно поставить ее на место, где-то вдалеке я
услышал беспорядочные выстрелы. Ломиться в дверь тут же перестали.
12.
Я спустился вниз, ощупью нашел руку Кати, так и не пришедшую в
себя от потрясения, и потащил ее вслед за собой по подземному тоннелю.
Она не сопротивлялась. Я хорошо запомнил, с какой стороны пришел сюда,
и решил двигаться в прежнем направлении -- туда, где еще не ступала моя
нога и где я надеялся найти выход. Снова потянулись бесконечные метры
этого мерзкого тоннеля, до половины заполненного гнилой водой. Мы
миновали небольшой, градусов под сто пятьдесят, поворот и двинулись
дальше. Внезапно я уперся головой во что-то твердое. Я поднял глаза и
едва сумел различить во тьме, что тоннель кончился и передо мной глухая
бетонная стена. Трубы, сопровождая нас на протяжении всего пути, теперь
устремились вверх. Я выпрямился и расправил затекшее тело; девушка
последовала моему примеру. Она молча сносила все тяготы этого ужасного
путешествия, вызывая во мне чувство восхищения.
-- Еще немного, -- подбодрил я ее, -- и мы выберемся отсюда.
Хотелось бы мне самому в это верить!
Вертикальный лаз, вдоль которого шли теперь трубы, был узок, но не
настолько, чтобы в него не мог протиснуться человек моей комплекции. Я
нащупал на стене ржавые стальные скобы и начал подниматься наверх.
Автоматы, болтавшиеся у меня на шее, мешали мне двигаться, но я
старался не обращать внимания на эти мелочи.
-- Не отставайте, Катя! -- шепнул я девушке.
Узкая полоска света внезапно ударила мне в глаза. Скобы кончились,
как, впрочем, и сам лаз, дальше трубы были замурованы в
теплоизоляционные материалы и бетон. Я стоял на предпоследней скобе,
спиной прислонившись к трубе, и с надеждой смотрел на щель между
неровным краем бетонной панели и деревянным щитом, который в этом месте
заменял участок стены. За щитом отчетливо слышались голоса. Я приник к
щели. В поле зрения попало распахнутое окно, обшарпанные стены, чуть
левее -- пустой шкаф со стеклянными дверцами, на котором пылились
спортивные кубки и глобус с дырой на месте Саудовской Аравии... Сердце
бешено забилось. Так я же вернулся туда, откуда начал свой путь!
Прямо передо мной возникла физиономия седого доктора.
-- Иван Ильич! -- заорал я что было мочи и забарабанил в щит. --
Откройте скорее! Это я, Максим!
В два счета щит был сорван со стены, и я оказался в объятиях
седого доктора. Кто-то помог выбраться обессилевшей Кате.
-- Вот не знал, что в этом доме привидения водятся, -- похлопал
доктор меня по плечу и улыбнулся. -- Рад вас видеть живым и здоровым,
Максим. Вы как нельзя более кстати. Рассказывайте, что с вами
произошло, только покороче.
В двух словах я поведал доктору обо всем, что со мной произошло с
момента нашего с Фомой бегства из спортзала. Помимо нас в помещении
оказалось еще несколько человек. Они плотным кольцом обступили меня и с
жадностью слушали мой сбивчивый и торопливый рассказ.
-- Жаль ребят, -- печально произнес доктор, имея в виду Фому и
Лиду. -- Но надежды терять не будем, возможно, им повезло, как и вам...
Ого, я вижу, вы не с пустыми руками! -- Он кивнул на мой арсенал. --
Помогите, товарищи!
Меня вмиг разоружили, и я с облегчением вздохнул. Доктор бережно
взял один автомат в руки.
-- "Калашников". Отличная машина, скажу я вам, только я ее уже не
застал. Меня ведь в самом начале сорок пятого мобилизовали, а тогда
другие красавцы на вооружении были. Что ж, придется, видать, и из этого
пострелять. Вспомним молодость, мужики, а?
-- Вспомним, вспомним! -- дружно ответило ему сразу несколько
голосов. -- Фашиста били, и этих подонков побьем. Не впервой, поди.
Помимо доктора моим арсеналом завладели еще четверо мужчин.
Несмотря на их преклонный возраст, все они горели желанием сразиться с
бандитами и отстоять свои жизни и жизни остальных пленников. Я понял,
