шенные на особ женского пола. Генерал-губернаторы и министры заискивали
не только перед любовниками и любовницами, но даже перед камердинерами,
и Сабуров почувствовал однажды, что предпочитает зависеть скорее от ме-
ханических безличных законов, чем от лакеев или взаимного расположения
чьих-то детородных органов.
Великий князь прочил его к себе в адъютанты. Преподаватель физики,
поддерживаемый математиком, горячо советовал Петру подавать в универси-
тет - "Вы будете гордостью России!" - но если бы он только заикнулся об
ученой карьере, отец лишил бы его самомалейших субсидий, а двор, со сво-
ей стороны, наверняка назначил бы ему стипендию - там много толковали о
его дарованиях. Его решение записаться в никому не ведомый казачий полк
в Восточной Сибири произвело впечатление грома среди ясного неба.
Генерал-губернатор принял Сабурова чрезвычайно ласково: "Рад буду ви-
деть возле себя честного человека - нечестных у нас в Сибирь не отправ-
ляют".
Из дневника Сабурова: "Правительство может выслать к черту на куличи-
ки, но оно не в силах сделать высылку бесчестьем".
Молодой генерал, александровский лицеист, в чье непосредственное рас-
поряжение поступил Сабуров, также принял его с чрезвычайной любезностью
и, пригласив к себе в дом, продемонстрировал полную коллекцию лондонских
изданий Искандера (сколь часто имена бессмертных служат паролем в отно-
шениях между смертными!).
Здесь же, в доме своего начальника Сабуров был назначен секретарем
всех грядущих комиссий: реформировать предстояло промышленность,
сельское хозяйство, суды, полицию, тюрьмы, почты, дороги и улицы, разра-
ботку естественных ресурсов, театральное и книжное дело и прочая, и про-
чая.
Сабуров днями и ночами напролет изучал состояние всех этих увлека-
тельных вопросов, пересчитывал арестантские портки и перечитывал все сто
томов британских и американских законоуложений, прикидывал, какое колос-
сальное количество людей ежегодно попадает в остроги и в какую колос-
сальную сумму обходится их содержание, которое, притом, нещадно разворо-
вывается: пища отвратительна, одеял нет, голод, холод, вши, болезни,
вонь (вместо отхожего места чудовищный пруд с эскрементами и уложенная
поперек него лестница, однажды обломившаяся под заключенными), - а над-
зиратели презирают арестантов за недостаток чистоплотности и утверждают-
ся в мысли, что "с таким свинским народом" они вправе поступать как им
угодно: кандалы, плети...
Запись в дневнике: "Почти никто не считает наказание справедливым, и
это уничтожает малейшее нравственное его значение. В тюрьме взамен рав-
нодушия к правосудию приобретается идеологическая ненависть к нему,
здесь приобретается убеждение, что "настоящие воры" в тюрьму не садятся,
а сами сажают в нее других". Судя по дневнику, Сабурова интересует и ге-
ология, и география, и флора, и фауна; с живейшим интересом он описыва-
ет, где и как пилят дрова, как "укрючат" лошадей, как добывают белок и
выделывают их шкурки, где и как ловят рыбу, где и почему приживаются яб-
локи, а груши не приживаются... а как увлекательны цены на овес, свинец,
соль, мясо, шкуры, свечи, порох, сигары, лес и деготь! Местами его днев-
ник напоминает "Коммерческий вестник".
Чисто научные итоги своих размышлений Сабуров публиковал в столичных
журналах и начал получать запросы от иностранных изданий, даже таких ав-
торитетных, как "Британская энциклопедия".
Главным делом кипучего сегодня была колонизация громадного, в три Ев-
ропы, богатейшего, но дикого и малоисследованного края. Необходимо было
заниматься снабжением удаленных колоний, производить изыскательские ра-
боты для прокладывания дорог и закладывания новых поселений: за три года
после корпуса Сабуров объехал бы земной шар, если бы по экватору распо-
ложить его причудливые маршруты. Сабуров десятками томов выписывал необ-
ходимые сочинения, у таежных костров штудировал Ляйеля и Пэйджа, дневник
его наполнен размышлениями, откуда произошли царапины на скалах, осыпи,
наносы, сланцы, гнейсы, кварцы, граниты, известняки... Все складывается
из пылинок: трудно догадаться, что из этих пустяков складывалась его
орографическая теория, принесшая ему мировое признание.
Мальчишка, в сущности - Сабуров возглавлял многолюдные команды, в ко-
торых можно было найти и обрусевшего эвенка, и разорившегося мужичка-пе-
реселенца, и проштрафившегося казака, и вышедшего на поселение убийцу.
Однако с этой разношерстной публикой, имея при себе порядочный запас ка-
зенных денег, Сабуров углублялся в нехоженную тайгу, сплавлялся по бур-
ным порожистым рекам, переваливал через горные хребты, - у него делались
усердными даже те, кто считался язвой всяческого начальства.
Тогда-то Сабуров окончательно усвоил, что трезвые люди, свято верую-
щие в дисциплинарную триаду: приказал, проверил, наказал, - именно эти
практические люди и есть самые необузданные утописты: даже несколько де-
сятков людей - и то уже совершают ежедневно тысячи бесконтрольных пос-
тупков. Если люди всего лишь перестанут стараться...
Что же говорить о миллионах людей, разбросанных на тысячах верст! Нет
ни малейшей возможности разглядеть из Петербурга, в самом ли деле разбит
бурей караван на Лене или вся мука раскрадена. Недаром докладывать о по-
тере упомянутого каравана из трех барж отправили в Петербург именно Са-
бурова: его там знали лично, - самый громоздкий и дорогостоящий контро-
лирующий аппарат не в состоянии заменить ни обыкновенного личного зна-
комства, ни обыкновенной честности.
Никакой умалишенный не совершил бы и тысячной доли тех нелепостей,
кои, общими усилиями, совершал правящий аппарат, каждый "винтик" которо-
го в собственных делах демонстрировал отнюдь не глупость, а изрядную
ловкость и проворство. Поэтому Сабуров не удивлялся, когда люди малооб-
разованные и недалекие высказывали предположение о чудовищном заговоре,
снизу доверху пронизавшем всю Россию, хотя заговорщикам управлять этим
механизмом было бы так же невозможно, как и теперешнему правительству.
Только механизм мог действовать с подобным отсутствием смысла: из
центра приходили указания сеять на камнях и строить на болоте, запреща-
лось ловить именно тот сорт рыбы, который испокон веков составлял
единственное пропитание местного населения, зато в виде компенсации раз-
решалась добыча тех пород, коих здесь не водилось от начала времен. Са-
бурову удалось самолично подержать в руках запрос о разведении винограда
в Колымском округе и предписание о добровольном сборе пожертвований сре-
ди ламутов и юкагиров на памятник композитору Глинке в городе Смоленске.
Статистическая отчетность словно и впрямь составлялась одними меха-
низмами для других механизмов.Из Чукотской земли приходили отчеты, в ко-
торых целые десятки страниц были заполнены нулями:
ослов и мулов- 0 (нуль)
верблюдов- 0 (нуль)
католиков- 0 (нуль)
протестантов- 0 (нуль)
просеяно ржи- 0 (нуль)
собрано ржи- 0 (нуль)
Но если который-нибудь из нулей отправлялся несвоевременно, виновные
получали строгий нагоняй.
Вместе с тем, одурачить механизм, лишенный простейших органов воспри-
ятия, не стоило ровно никакого труда. Из года в год подрядчики поставля-
ли десятую часть положенной соли, а на остальное количество покупали
расписки у чиновников. И механизм ничуть не удивляло (механизмы удив-
ляться не умеют), когда казенные припасы, законсервированные при помощи
фантастической соли, подвергались неисчислимым и столь же фантастическим
бедствиям: пожарам, засухам, ураганам, нашествиям мышей, червей и прочих
грызущих и сосущих тварей. Если все акты были составлены по форме, меха-
низм уже не интересовало, каким образом листовой свинец может подверг-
нуться десятипроцентной усушке.
Уже находясь в эмиграции, Сабуров много лет следил за строительством
пожарной каланчи в городе Чите: пока ее смета утверждалась в Петербурге,
цены на лес и работу успевали вырасти настолько, что требовалась уже но-
вая смета, которую постигала та же участь. И лишь через двадцать пять
лет с величайшими трудами и нарушением законности бумагам удалось нас-
тичь истинное положение вещей.
Полтора года не заделывалась дыра в крыше - ждали архитектора для
составления сметы. Чтобы изготовить столы для училища, требовалась годо-
вая переписка.
Подобными несообразностями Сабуров мог бы заполнить целые тома. Вмес-
те с тем, он не уставал изумляться общественным организмам, устроившимся
самостоятельно, применяясь исключительно к местным условиям. Ссыльные
духоборы, с их полукоммунистическим бытом, предоставленные собственной
судьбе, благоденствовали там, где со всеми бесконечными казенными дота-
циями и бесплатной каторжной "рабсилой" терпела крах государственная ма-
шина. Исконные жители края, почему-то называемые инородцами, с их прими-
тивнейшими орудиями устраивались там, где, казалось, вообще невозможно
выжить человеку. Сабуров с большим уважением вглядывался в сложный быт
орочонов, манагров, долган, дархотов, ламутов и мунгалов, выработавшийся
сам собой, без чьего бы то ни было руководства. И сколь разительно могут
отличаться друг от друга люди одного и того же народа: оленные чукчи по
своим нравам и вкусам были очень и очень отличны от чукчей приморских,
поразительному гостеприимству которых он посвятил несколько растроганных
страниц: ежедневно рискуя жизнью на охоте в своих утлых скорлупках, в
которые и сесть-то решишься не сразу, приморские чукчи в самые неблагоп-
риятные годы изо всех сил старались запастись кормом для собачьих упря-
жек тех путников, которых они заранее даже знать не могли! При этом они
нисколько не сожалели о своих непомерных трудах, но, напротив, гордились
своей щедростью и презирали более скуповатых оленных чукчей.
Сабуров видел, как, стараясь приучить к животноводству охотничьи пле-
мена, казна раздавала им коров и даже посылала солдат накосить для них
травы. А хозяева просили дармовых батраков косить поменьше, чтобы им,
хозяевам, пришлось поменьше сушить и сгребать в стога.
Тогда-то Сабуров усомнился по-настоящему, относится ли жадность к
"естественным" склонностям человека. Люди вообще склонны чужие потреб-
ности называть искусственными, неразумными, а собственные - естественны-
ми, разумными, "настоящими". Оказалось, что и чукчи называют себя "нас-
тоящими людьми", свои шатры - "настоящими домами", свой язык - "настоя-
щим языком". Все, как у культурных европейцев.
Сабуров уже тогда заметил, что пристрастие к тем или иным блюдам и
запахам сформировано не физиологией, а историей: чукчи любят отврати-
тельный для европейца запах тюленьего мяса, а запаха говядины просто не
переносят, и тоже имеют на этот счет убедительную теорию: "Корова гряз-
ная, а тюлень чистый - он все время моется". Впоследствии Сабуров при
помощи скрупулезных исследований убедился, что чисто физиологического в
человеке нет просто-таки ничего. Но в ту пору, о которой я рассказываю,
основное время у Сабурова отнимала все же государственная служба. Однако
гибель всех его начинаний, а также соприкосновения с людьми, на которых
несообразности бюрократической машины сказывались самым плачевным обра-
зом, приводила его сначала в негодование, а понемногу и в отчаяние.
И забытый призрак Сеньки Быстрова...
Одна из дневниковых записей этой поры - подлинный гимн естественным
наукам: "Либих и Уатт более велики, чем Гомер и Христос. Войны и рабство
исчезнут, когда люди наедятся досыта, когда повсеместно распространятся
научные способы фабрикации и обработки сырых продуктов". И следом: "На-
есться досыта есть дело невозможное для человека, потому что аппетиты
его способны расти безгранично: они регулируются исключительно пос-
редством душевных связей, при отсутствии коих мы никогда не ощутим и ма-
