несли на себе комочки земли, палочки, листики, хвойные иголки. Другие
муравьи, широкоплечие, с большими головами и огромными челюстями, волок-
ли гусениц, мертвых мух и жуков...
- Что это они, Малинин? - спросил я Малинина, насторожившись. - Рабо-
тают, что ли?
- Да что ты, Баранкин, - ответил Малинин, - это они гуляют по своей
главной улице.
- Как - гуляют? - спросил я недоверчиво.
- Так, гуляют. Сегодня же воскресенье!
- А зачем же они тащат на себе всякие бревна и камни, если сегодня
воскресенье?..
Малинин промолчал.
- А по-моему, они не гуляют, а работают...
- Ну что ты, Баранкин, - возмутился Малинин, - какая же работа может
быть в выходной день?
- А бревна на плечах? - спросил я Малинина.
- А бревна... - ответил Малинин. - А бревна... Это у них так принято
- гулять с бревнами на плечах!
- Принято? - переспросил я, потом потер глаза лапами, уставился пов-
нимательней на муравьев, и сердце у меня заныло от какого-то очень нехо-
рошего предчувствия.
Это ощущение возникло у меня и от того, что я увидел, и еще от фразы
Малинина, которую он произнес, глядя на муравейник.
- Знаешь что, Баранкин, - сказал Костя, - давай лучше не пойдем в му-
равейник, давай лучше гулять одни, где-нибудь там... - И Костя махнул
лапой в сторону, совершенно противоположную муравейнику.
Собственно говоря, я это и сам хотел предложить Косте, просто он нем-
ного опередил меня с этим предложением, поэтому я, не колеблясь ни се-
кунды, сказал:
- Давай, Малинин, давай! Включай, Малинин, задний ход. - "Пока не
поздно", - хотел добавить я, но промолчал.
Мы хотели попятиться прочь от муравейника, но здесь с нами обоими
случилась непонятная вещь: вместо того чтобы пятиться назад, мы стали
пятиться вперед, прямо по направлению к муравейнику. Я ясно чувствовал,
что я делаю это вопреки своему желанию, чувствовал и понимал, но ничего
не мог с собой сделать, потому что какая-то неведомая сила медленно, шаг
за шагом, стала приближать нас с Костей к муравейнику.
СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЕ
Мы ремонтируем муравейник
Медленно, нехотя, вопреки своему желанию мы продолжали с Костей приб-
лижаться к снующим взад-вперед муравьям, и с каждым шагом мне станови-
лось все ясней и ясней, что все муравьи, все до одного, заняты делом,
несмотря на то, что для всех людей этот день был выходным днем.
Муравьи работали, работали, трудились, и отрицать это было просто
бессмысленно. Незаметно мы очутились в самой муравьиной гуще, так близ-
ко, что даже было слышно, как они громко пыхтят под своими ношами. Рядом
с нами, например, целая бригада тащила домой огромную стрекозу. И хотя
муравьи из этой бригады суетились, как девчонки, мешали друг другу, а
главное, тащили стрекозу в противоположные стороны, несмотря на это
стрекоза каким-то чудом двигалась все же по направлению к муравейнику.
- Работают муравьи! - сказал я Косте.
Муравьи работали! Работали все без исключения. Никто из них не отлы-
нивал, никто не занимался посторонними делами, или разговорами, или иг-
рами, никто не лежал под кустом и не загорал, а главное, никто никем не
командовал и никто ни на кого не орал вроде нашей Зинки Фокиной. Вы бы
послушали, какой она шум поднимает на каждом субботнике!
- Работают! - сказал я Косте Малинину.
- Ну и что, что работают! - огрызнулся Костя. - Темные, вот и работа-
ют. Необразованные личности! Наверное, даже не знают, что такое воскре-
сенье. А мы с тобой образованные! Мы с тобой работать не будем!
- И инстинкт, значит, существует, - сказал я очень серьезным голосом.
- Раз они ему подчиняются, значит, ОН существует!
- Ну и пусть себе подчиняются! А мы не будем никому подчиняться! -
сказал упрямым голосом Костя Малинин.
Я вообще-то тоже, как и Костя Малинин, был абсолютно уверен, что инс-
тинкту и в самом деле можно было не подчиняться, даже если он и сущест-
вует на самом деле... Каково же было мое удивление, когда мне вдруг ни с
того ни с сего совершенно неожиданно ужасно захотелось приступить к ра-
боте вместе с темными и необразованными муравьями. Это желание было
сильным и непреодолимым. Мне казалось, что если я сию же минуту не взва-
лю себе на плечо какой-нибудь груз и не начну трудиться, как все му-
равьи, то я просто умру на месте.
Подобрав с земли сухую ветку, я молча взвалил ее на плечо и поволок к
муравейнику. И тут мне сразу стало легче, как будто гора с плеч свали-
лась! Стало даже как-то весело и приятно. В это время то же самое случи-
лось и с Костей Малининым, то есть сначала, когда я взвалил на плечо су-
чок, он посмотрел на меня, как на ненормального, а потом тоже вдруг с
необычайной энергией и желанием подхватил ветку с другого конца и стал
молча помогать мне, падая и спотыкаясь на каждом шагу.
Сучок был тяжелый, как настоящее бревно, он то и дело цеплялся за
траву, за камни, скатывался с плеч, но мы продолжали над ним пыхтеть и
тащить его с большим удовольствием, пока не дотащили по подземному ходу
до самого муравейника. Возле входа в муравейник два муравья перехватили
у нас бревно и утащили в темноту, а мы с Костей послушно повернулись в
обратную сторону и побежали за новым стройматериалом.
Вот так! Таким, как говорится, образом присоединились мы с Костей к
"гуляющим" муравьям и стали вместе с ними "гулять" со всяким мусором на
плечах, то удаляясь от муравейника, то возвращаясь к нему обратно.
Взад-вперед! Взад-вперед! С ветками, с хвойными иголками на плечах, с
сухими листиками, с комочками земли бегали мы как заведенные и даже пе-
рестали разговаривать друг с другом - так занялись мы этой работой.
Честно говоря, работать под управлением инстинкта - дело малоинтерес-
ное и, я бы сказал, глупое. Голову твою все время как бы сверлит одна
фраза: "Давай, Баранкин! Давай! Тащи! Волочи! Перетаскивай, Баранкин!
Ворочай, Баранкин!.." А ЗАЧЕМ "тащи"? ДЛЯ ЧЕГО "тащи"? Ты ничего не со-
ображаешь, а соображать тебе все время что-то не дает и мешает, и от
этого ты себя чувствуешь просто каким-то дураком и даже кретином... Один
раз только на меня нашло просветление, это когда мне надоело таскать
бревна на плече, и я быстренько соорудил для нас с Костей носилки, но
дурацкие ощущения в голове все равно не проходили, и фраза: "Давай, Ба-
ранкин! Давай! Тащи! Волочи! Перетаскивай!.." - продолжала тупо сверлить
мой мозг.
Второй раз на меня нашло просветление, когда я хотел спросить у Мали-
нина (раз уж он втравил меня в эту муравьиную историю), долго ли еще бу-
дет нас гонять этот проклятый инстинкт, но затем я с большим трудом сам
вспомнил, что я совсем недавно прочитал книгу "Пароль скрещенных ан-
тенн", где черным по белому было написано, что муравьев инстинкт застав-
ляет работать до самого-самого захода солнца...
Не знаю, может быть, мы с Костей в этот день привыкли бы к этому му-
равьиному конвейеру и действительно проработали до самого захода солнца,
если бы не одно происшествие, которое случилось, когда мы в двадцатый
или тридцатый раз возвращались с носилками к муравейнику. Именно в это
время мимо нашего (нашего!) муравейника проходил Венька Смирнов. Ничего
хорошего от этого произойти, конечно, не могло. Не успел я об этом поду-
мать, как Венька, насвистывая, ткнул два раза черенком лопаты в муравей-
ник и, так же насвистывая, ушел прочь.
Что здесь с нами случилось! С "нами"... Это я имею в виду не только
нас с Костей, а всех муравьев. Что здесь с нами со всеми случилось! Мы
сразу все, как один, как по команде, к-а-к запсиховали, как занервнича-
ли, как заметались и к-а-к бросились все перевыполнять всякие нормы по
ремонту нашего общего муравейника. Было такое впечатление, что инстинкт
из-за этого Веньки взял нас всех и "переключил" с первой скорости на
третью, и поэтому мы все стали работать с удесятеренной силой.
Когда я все это ощутил, мне так и захотелось огреть Малинина носилка-
ми по спине, но при всем желании я этого не мог сделать, потому что но-
силки с другой стороны держал Костя Малинин и еще потому, что мою голову
с удесятеренной силой продолжала сверлить фраза: "Давай, Баранкин! Ско-
рей давай! Тащи скорей! Давай! Давай! Скорее! Скорее!.." И еще потому,
что, как бы я ни сердился на Костю, я бы никогда не смог не только уда-
рить его, но даже тронуть пальцем.
Ведь он вместе со мной несется сейчас на третьей скорости, и его нес-
частную голову в эту минуту тоже, вероятно, сверлит эта проклятая фраза:
"Давай скорей, Малинин! Давай! Тащи скорее! Волочи скорей! Ворочай! Да-
вай, Малинин! Давай! Давай! Давай! Скорей! Скорей! Скорей!.."
СОБЫТИЕ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ
Это был, наверное, единственный в своем роде "бунт" на земле
Все!
Все рухнуло!!! Все мои надежды, все мои мечты и фантазии - все рухну-
ло! Я понял, я окончательно уверился в том, что такой жизни, о которой я
мечтал, сидя на лавочке в ожидании Мишки Яковлева, такой жизни нет и не
может быть нигде - ни на земле и ни под землей... Ни у воробьев, и ни у
бабочек, и ни у муравьев!.. И у трутней тоже наверняка нет такой жизни.
И такого состояния, в котором можно ничего не делать, тоже, вероятно, не
существует, потому что если бы мы сейчас с Костей даже были трутнями, а
не муравьями, то мы бы с ним старались ничего не делать, а для того что-
бы ничего не делать, как я убедился, нужно обычно столько сделать, что
уж лучше что-нибудь делать, чем пытаться ничего не делать...
...Нет такой жизни! И незачем ее искать! И нечего терять время! О-н-а
не существует! А если все это так, то зачем же тогда я и мой лучший друг
Костя Малинин все еще продолжаем быть муравьями? Почему мы на третьей
скорости ремонтируем муравейник, в котором даже не собираемся жить? За-
чем мы обливаемся потом и падаем на каждом шагу от усталости? Пора! Пора
возвращаться, пока не случилось какой-нибудь ужасной неожиданности. У
этих птиц и насекомых каждую минуту может случиться такое, что потом и
костей не соберешь. Я оглянулся на Костю Малинина. Малинин молчал, он ни
о чем меня не спрашивал, он не ворчал на меня за то, что в третий раз
попал в такую передрягу, он не ругал и не проклинал меня, и это было не-
выносимо. Уж лучше бы он меня разнес за все в пух и прах.
Но Костя молчал, словно воды в рот набрал. Он копошился, нагружался,
разгружался, снова нагружался и опять разгружался, носил, таскал, пере-
таскивал, не отставая от меня ни на шаг. Костя работал, как самый зап-
равский муравей.
"Надо остановиться! - подумал я. - Немедленно прекратить работу и ос-
тановиться. Надо сохранить силы для нашего возвращения. А то этот инс-
тинкт к вечеру загоняет нас с Костей до полусмерти, так, что не ше-
вельнешь ни рукой, ни ногой... В конце концов, пусть этому инстинкту
обыкновенные муравьи подчиняются без всякого рассуждения, а мы Е-М-У до-
кажем, что мы с Малининым разумные существа. Докажем! А как мы ему дока-
жем, если от моего этого самого разума в голове уже почти ничего не ос-
талось! И мыслей никаких, кроме "Жми! Тащи! Неси! Ворочай!.. "? И вот я
жму, тащу, несу, ворочаю, а сам себе тихонько командую: "Думай, Баран-
кин! Думай!.. Соображай все-таки назло этому самому инстинкту! Не подчи-
няйся ему! Не подчиняйся!.."
И вот тут-то в моей голове при слове "не подчиняйся" вдруг мгновенно
созрел план заговора, может быть, единственного в своем роде на всем
земном шаре. Я решил против инстинкта поднять самый настоящий бунт и са-
мое настоящее восстание!
Я остановился на бегу с охапкой хвойных иголок!
Я поднялся на задние лапы. Я распрямил свою усталую спину. И закричал
громко на все поле боя, как Петр Первый под Полтавой.
- Малинин! - скомандовал я. - Сбрасывай с себя мусор! Будет!
- "Будет"? Что будет? - спросил Костя совершенно равнодушным голосом.
