говский. - Я уже написал.
- Нет, я никому ничего не буду писать, - ответил Лачинов.
---------------
...А потом было море, в труде и штормах. Шторм бил семнадцать дней.
Еще в горле Белого моря встретил шторм. "Свердруп" по 41-му меридиану
шел на север, к Земле Франца-Иосифа, с тем, чтобы сделать высадку на
Кап-Флоре, в этой Мекке полярных стран, где дважды повторилось одно и то
же, когда гибнущий Нансен, покинувший свой "Фрам", встретил на Кап-Флоре
англичанина Джексона, - и когда гибнущий русский штурман Альбанов, поки-
нувший далеко к северу от Земли Франца-Иосифа гибнущую, затертую льдами
"Анну" Брусилова, два месяца шедший по плывущему льду на юг к Земле
Франца-Иосифа, ушедший с "Анны" с десятью товарищами и дошедший до мыса
Флоры только с одним матросом Кондратом [ибо остальные погибли во
льдах], - встретил на Кап-Флоре остатки экспедиции старшего лейтенанта
Седова - уже после того, как Седов, в цынге, в сумасшествии, с револьве-
ром в руках против людей, на собаках отправился к полюсу и погиб во
льдах.
Начальника экспедиции профессора Кремнева - одного из первых свалило
море ("море бьет"), но он выползал на каждой станции из своей каюты, се-
рый, бритый, с обесцвеченными губами, - лез на спардек, стоял там молча
и, если говорил, то говорил только одну фразу:
- Мы делаем такую работу, которую до нас не делало здесь человечест-
во, - мы идем там, где до нас не было больше десятка кораблей! - -
Через каждые шесть часов - через каждые тридцать астрономических ми-
нут - на два часа были научные станции, и семнадцать дней - до льдов -
был шторм. Жилая палуба была в трюме, в носовой части корабля; все было
завинчено, люки были закупорены; судно - влезая на волны и скатываясь с
них - деревянное судно - скрипело всеми своими балками и скрепами; судно
шло уже там, где вечный день, и в каютах был серый сумрак. Люди, по-двое
в каюте, лежали на койках, когда не работали, в скрипе и духоте. На суд-
не было привинчено и привязано все, кроме людей, - и все же не было
торчка, с которого не летело бы все; люди, лежа в койках, то вставали на
ноги, то вставали на головы: - качая, кренило на - больше, чем на 45°,
ибо больше не мог уже показывать кренометр, сошедший в капитанской будке
с ума. Сначала были ясные, упругие, синие дни под белесо-синим небом
[ночью неба не было, а была муть, похожая на рыбью чешую и на воду], -
потом были метели, такие метели, что все судно превращалось в ком снега,
потом были туманы, и тогда спадал ветер. И кругом были небо, вода - и
больше ничего в этих холодных просторах. Иногда ветер так свирепо пле-
вался, так гнал волну, что "Свердрупу" приходилось вставать, итти полным
ходом против ветра, рваться в него - и все же ветер гнал назад. Ветры
были нордовые и остовые. Семнадцать дней под-ряд только рвал ветер, выл
ветер, свистел ветер - и катила по "Свердрупу" зеленая волна.
Если стоять на капитанском мостике, где всегда в рубке у руля два
вахтенных матроса и штурман, и смотреть оттуда на судно, - мертво судно:
вот выполз на палубу метеоролог Саговский, полез на бак, к метеорологи-
ческой будке, качнуло, обдало водой, и Саговский ползет на четвереньках,
по-кошачьи, лицо его сосредоточенно и бессмысленно, и на лице страх, -
но вот еще качнуло, и ноги Саговского над головой, и он топорщится, что-
бы не ползти вперед, а пиджак его залез ему на голову, - и потом Саговс-
кий долго мучится у метеорологической будки, запутав ногу в канате, что-
бы не слететь. - - Одним из первых слег Кремнев, потом повалились все
научные сотрудники, предпоследним свалился Лачинов, последним Саговский;
первый штурман хворал, "травил море"; кают-компания опустела, хворал и
стювард. Нельзя было ходить, а надо было ползать; нельзя было есть, по-
тому что не хотелось и потому что ложка проносилась мимо рта, и потому
что все тошнилось обратно [матросы требовали спирта]; нельзя было умы-
ваться, потому что воды до лица не донесешь, не до мытья и - стоит
только выйти на палубу, как сейчас же будешь мокр, в соленой воде, кото-
рая не моет, а ссаднит сбитые места. Нельзя было спать, потому что раза
четыре за минуту приходилось в постели становиться на голову и за пос-
тель надо было держаться обеими руками, чтобы не вылететь. И над всем
этим - этот - в этих мертвых просторах визг, вой и скрип, которым визжа-
ло, выло и стонало судно, - такой визг и скрип на жилых палубах в трюме,
в котором пропадал человеческий голос. - - Через каждые тридцать астро-
номических минут - через каждые тридцать морских миль по пути к северу -
приходил на жилую палубу из штурвальной вахтенный матрос, стучал в двери
кают и орал, чтобы перекричать скрип и вой:
- На вахту! Кто в очереди? Через пятнадцать минут станция! - На вах-
ту! - -
В половине восьмого утра, в двенадцать дня, в четыре дня, в восемь
вечера на жилую палубу приползал и бил в гонг к чаю, обеду, кофе, ужину
стювард, - но столы в кают-компании были похожи на беззубые челюсти ста-
риков, где одиноко торчали штурмана, механик и Саговский, - гонг бес-
сильно надрывался на жилой палубе. И через каждые четыре часа от полночи
отбивала вахтенная смена склянки. И часы обедов, и часы вахт - были аст-
рономически условны в этих неделях белесой мути.
Кинооператор, которого всего истошнило, который стал походить на
смерть, просил, чтобы ему дали револьвер, чтоб он мог застрелиться. Док-
тор говорил о морфии. Зоолог - он замолчал на все дни; Лачинов, который
был с ним в одной каюте, наблюдал, как он провел первые пять суток: он
лежал на четвереньках на койке, подобрав под себя голову и ноги, держась
руками за борта, - пять дней он не вставал с койки и не сказал ни слова;
потом он уполз из каюты и два дня пролежал у трубы на спардеке, это были
дни метели, - Лачинов зазвал его в каюту, он пришел, лег, - вскочил че-
рез четверть часа и больше уже не возвращался в каюту - до льдов, когда
качка прошла, - он говорил, что он не может слышать скрипа жилого трюма,
скрип ему напоминал о его "страстях": тогда, пять первых суток на четве-
реньках, он ждал смерти, боялся смерти! - скрип трюма напоминал ему те
мысли, которые он там передумал, - он не любил об этом говорить. - Лачи-
нов видел со спардека, как Саговский пошел к своей будке, - качнуло,
окатило водой, - и человек стал на четвереньки и пополз, и лицо его ис-
казилось страхом. -
"Свердруп" шел вперед, на румбе был норд - -
- - на жилую палубу пришел вахтенный матрос, дубасил в двери, кричал:
- На вахту! Кто в очереди?
Встали в половине первого ночи. Стальное небо, снег, ветер, все леде-
неет в руках. Гидрологи, трое, в том числе Лачинов, поползли на корму,
кинули лот, триста метров. Потом стали батометрами брать температуру и
самое воду с разных глубин: триста метров, двести, сто, пятьдесят, двад-
цать пять, десять, пять, ноль; температуру с поправками записывали в ве-
домости, воду разливали по бутылкам; химик в лаборатории определял сос-
тав воды, ее насыщенность кислородом, прозрачность. Батометр надо наце-
пить на тросс, опустить в глубину, держать там пять минут, - и потом
выкручивать вручную тросс обратно: плечи и поясница ноют. Гидрологи кон-
чили работу в половине четвертого, пошли по каютам обсыхать, - загремела
лебедка, бросили тралл. Второй раз скомандовали на вахту в 11 дня, снега
не было и был туман, - кончили в час дня, пошли по каютам, обсыхать. В
половине восьмого вечера опять пришел вахтенный матрос, задубасил, зао-
рал:
- На вахту! Кто в очереди? -
и тогда к начальнику экспедиции пошла делегация, половина экипажа на-
учных сотрудников не вышла на работу. Кремнев один сидел на спардеке
около трубы, руки он спрятал рукав в рукав; губ у него не было, ибо они
были землисто-серо-сини, как все лицо; он горбился и его знобило, и он
смотрел в море. К нему на спардек приползли научные сотрудники, впереди
полз профессор Пчелин, не выходивший из каюты с самого Канина носа; сза-
ди ползли младшие сотрудники; люди были одеты пестро, еще не потеряли
вида европейцев, еще не обрели самоедского вида; все были злы и измуче-
ны. Профессор Пчелин, без картуза, в меховой куртке и брюках на выпуск,
поздоровался с Кремневым, сел рядом, поежился от холода и заговорил:
- Николай Иванович, меня уполномочили коллеги. Никаких работ в такой
обстановке вести нельзя, мы все больны, это только трата времени, - мы
предлагаем итти назад, - и замолчал, ежась.
Кремнев смотрел в море, медленно пожевал безгубыми своими губами, ти-
хо сказал:
- Пустяки вы говорите. Тогда не надо было бы и огород городить, - по-
нимаете, - городить огород? Все в порядке вещей - море, как море.
- Тогда высадите нас на Новую Землю в Белужью губу, - сказал Пчелин.
- Ведь мы все перемрем здесь.
- Конечно, в Белужью губу, - ну ее к чорту, вашу экспедицию, товарищ
Кремнев! - закричал, толкаясь вперед, кинооператор.
Кремнев все смотрел в море, тихо сказал:
- Пустяки вы говорите. Итти вперед необходимо. Что же, вы будете це-
лый год жить у самоедов?
- Станции мы делать не будем, не выйдем на вахту. Мы все больны!
Смотрите, какая качка. Мы не можем!
Накатила волна, судно накренилось, покатились брызги, - кинооператор
полетел с ног, пополз к борту, заорал в страхе:
- Ну вас всех к чорту, - ведь он, сволочь, виляет, как сука... в Бе-
лужью губу!
- Ну, разве это сильная качка? - спросил Кремнев.
- Да это уже не качка, а шторм! Мы станции делать не будем, мы не мо-
жем!
- Тогда отдайте приказ, чтобы стали отштормовываться. Станцию сделать
здесь необходимо, будем ждать, когда море ляжет. Меня самого море бьет
не хуже вас. Выкиньте меня за борт, тогда делайте, что хотите - -
От этого разговора в экспедиционном журнале осталась только одна за-
пись:
"Станция 18. <фи>76°51', <лямбда>41°0', ? mt, 5 ч. 0 м. 22-VIII.
"Станция пропущена ввиду сильного шторма. Ветер - 6 баллов, волнение
- 9, судно клало на волну на 45°".
На румбе был норд.
В этот день выяснилось, что радио "Свердрупа" уже никуда не достига-
ет, рассыпаясь, теряясь в той тысяче слишком верст на юг к полярному
кругу, что осталась позади "Свердрупа". Ночью штормом сорвало антенны,
утром их натягивали заново, матросы лазили по вантам, качаясь в воздухе
над морем, - и, когда натянули, радист начал шарить радио-волнами в
просторах: просторы молчали, безмолвствовали. Но в этот день было приня-
то последнее радио с земли - из Москвы с Ходынки. Оно гласило следующее:
дошло так - -
"22/VIII. Всем, всем, всем. Схема из Москвы N 51. Украине поступление
единого сельско-хозяйственного налога усиливается точка первый срок
взноса десятому сентября... (пропущено)... Киевщине обсуждается борьба
тихоновской автокефальной церковью точка борьбе церковники не останавли-
ваются ни пред каким средствами зпт крадут друг друга церковную утварь
совершают различные бесчинства тчк селе Ставиловке автокефалисты собрав
всего села собак загнали их тихоновскую церковь зпт селе Медведном пой-
мав тихоновского попа раздели его донага привязали дереву где он пробыл
таком положении целый день тчк тихоновская автокефальная церковь опозо-
рена не только глазах населения но среди священнослужителей у которых
сохранились остатки честности тчк последнее время губернии отреклось са-
на 46 священников абзац - -
Так простилась земля со "Свердрупом". - Лачинов в этот день свалился
от моря. Он ходил в радио-рубку, читал сводку - эту, пришедшую сюда, в
тысячи верст, в просторы вод, в одиночество, когда "Свердруп" никуда уже
не мог бросить о себе вести. - Из радио-рубки он шел лабораторной руб-
кой, тут никого не было, тогда он услыхал, как в метеорологической лабо-
ратории кто-то говорит вполголоса, утешая, - Лачинов подошел к двери и
увидел: на корточках сидел Саговский, протягивая руки под стол, и гово-
