Потом побежали люди. "Жирное, об'евшееся вставало солнце. Тучными жи-
вотами выпячивались тучи. - От неба до земли худоребрый ветер". - И была
еще - тишина. Надька - "плоская, с зеленоватой кожей, с гнойными, вывер-
нутыми ресницами" - говорила Мирону:
- "Ты, Мирон, не кажись. Очумел мужик, особливо ночью - согрешат,
уб'ют... Ты худей лучше, худей."
- "Не могу я худеть, - хрипел Мирон. Раз у меня кость такая. Виноват
я? Раз, худеть не могу. Я и то ем меньше, чтобы не попрекали. Омман один
это, вода - не тело. Ты щупай.
- "И то омман, разве такие телеса бывали. Я помню. А ведь не поверют
- прирежут. Не кажись лучше". -
Вскоре, когда пошли, все лошади передохли: "Кожу с хомутов с'ели".
"Раз Надька свернула с дороги и под песком нашла полузасохшую кучу
конского кала. Сцарапнула пальцем полузасохшую корку, позвала Егора:
- "С овсом... Иди". -
"Ночью Мирону пригрезился урожай. Желтый густой колос бежал под ру-
кой, не давался в пальцы. Но вдруг колос ощетинился розоватыми усиками и
пополз к горлу... - Здесь Мирон проснулся и почувствовал, что его ноги
ощупывают: от икр к пахам и обратно. Он дернул ногой и крикнул:
- "Кто здесь?
"Зазвенел песок. Кто-то отошел. Проснулась Надька.
- "Брюхо давит.
- "Щупают... Мясо щупают.
- "Умру... Мне с конского... давит. В брюхе-то как кирпичи с каменки
каленые... И тошнит. Рвать не рвет, а тошнит комом в глотке". Тогда за-
копай.
- "Выроют.
Надька умерла. - Перед смертью Надька молила: -
"Хлебушко-то тепленький на зубах липнет, а язык-то. Дай, Мироша,
ей-богу не скажу. Только вот на один зубок, хмм, хи... кусочек. А потом
помру, и не скажу все равно.
"Деревня поднялась, двинулась.
- "Схоронишь? - спросил Фаддей, уходя. - Поодаль наземле сидел Егор-
ка, узкоголовый, отставив тонкую губу под жестким желтым зубом.
- "Иди, - сказал ему Мирон. - Я схороню. - Егорка мотнул плечами, по-
шевелил рукой кол под коленом.
Сказал:
- "Я... сам... Не трожь... Сам, говорю... Я на ней жениться хотел...
Я схороню... Ступай. Иди.
"У кустов, как голодные собаки, сидели кругом мальчишки.
Егорка махнул колом над головой и крикнул:
- "Пшли... ощерились... пшли...
"Пока он отвертывался, Мирон сунул руку к Надьке за пазуху, нащупал
там на теле какой-то жесткий маленький кусочек, выдернул и хотел спря-
тать в карман. Егорка увидел и, топоча колом, подошел ближе.
- "Бросай, Мирон, тебе говорю... Бросай... Мое... "Егорка махнул ко-
лом над головой Мирона. Тот отошел и бросил потемневший маленький крес-
тик.
Егорка колом подкинул его к своим ногам.
- "Уходи... мое... я схороню... - в лицо не смотрел, пальцы цепко ле-
жали на узловатом колу. "Мирон пошел, не оглядываясь. Мальчишки, отбе-
гая, кричали:
- "Сожрет". - -
"Жирное, об'евшееся, вставало на деревья солнце. Тучными животами вы-
пячивали тучи. - Огненные земли. От неба до земли худоребрый ветер" -
Заключение второе.
ОТКРЫТА
Уездным отделом наробраза вполне оборудованная
- - БАНЯ - - (бывшее Духовное училище в саду) для общественного
пользования с пропускной способностью на 500 чел. в 8-ми час. рабочий
день:
Расписание бань:
Понедельник - детские дома города (бесплатно).
Вторник, пятница, суббота - мужские бани.
Среда, четверг - женские бани.
Плата за мытье:
для взрослых - 50 коп. зол.
для детей - 25 коп. зол.
УОТНАРОБРАЗ Сроки: Великий пост восьмого года мировой войны и гибели
Европейской культуры - и шестой Великий пост Великой Русской Революции,
- или иначе: март, весна, ледолом - Место: место действия - Россия. Ге-
рои: героев нет.
Пять лет русской революции, в России, Емельян Емельянович Разин, про-
жил в тесном городе, на тесной улице, в тесном доме, где окно было затк-
нуто одеялом, где сырость наплодила на стенах географические карты неве-
роятных материков и где железные трубы от печурок были подзорными труба-
ми в вечность. Пять лет русской революции были для Емельяна Разина
сплошной, моргасной, бесщельной, безметельной зимой. Емельян Емельянович
Разин был: и Лоллием Львовичем Кронидово-Тензигольско-Калитиным, - и
Иваном Александровичем, по прозвищу Калистратычем. - Потом Емельян
Емельянович увидел метель: зубу, вырванному из челюсти, не стать снова в
челюсть. Емельян Емельянович Разин узрел метель, - он по иному увидел
прежние годы: Емельян Емельянович умел просиживать ночи над книгами,
чтоб подмигивать им, - он был секретарем уотнаробраза, - он умел - гра-
фически - доказывать, что закон надо обходить. -
- И вот он вспомнил, что в России вымерли книги, журналы и газеты, -
замолкли, перевелись как мамонты писатели, те, которым надо было подми-
гивать, потом писатели, книги, журналы и газеты народились в Париже,
Берлине, Константинополе, Пекине, Нью-Йорке, - и это было неверно: в
России стало больше газет, чем было до революции: в Можае, в Коломне, в
Краснококшайске, в Пугачеве, в Ленинске, в каждом уездном городе, где
есть печатный станок, на желтой, синей, зеленой бумагах, на оберточной,
на афишной, даже на обоях, - а в волостях рукописные - были газеты, где
не писатели - неизвестно кто - все - миллионы - писали о революции, о
новой правде, о красной армии, о трудовой армии, об исполкомах, советах
земотделах, отнаробах, завупрах, о посевкомах, профобрах, - где в каждой
газетине были стихи о воле, земле и труде. Каждая газетина - миллионы
газет - была куском поэзии, творимой неизвестно кем: в газетах писали
все; кроме спецов-писателей, - крестьяне, рабочие, красноармейцы, гимна-
зисты, студенты, комсомольцы, учителя, агрономы, врачи, сапожники, сле-
саря, конторщики, девушки, бабы, старухи. Каждая газета - пестрая, зеле-
ная, желтая, синяя, серая, на обоях - все равно была красная, как ком
крови. - В России заглохли университеты. - И в каждой Коломне, Верее,
Рузе, в каждом Пугачеве, Краснококшайске, Зарайске - в каждой волости -
во всей России - в домах купцов, в старых клубах и банкирских конторах,
в помещичьих усадьбах, в волисполкомах, в сельских школах - в каждой - в
каждом - было - были: политпросветы, наробразы, пролеткульты, сексоц-
культуры, культпросветы, комсомолы, школы грамотности и политграмотнос-
ти, театральные, музыкальные, живописные, литературные студии, клубы,
театры, дома просвещения, избы-читальни, - где десятки тысяч людей, юно-
ши и девушки, девки и парни, красноармейцы, бабы, старики, слесаря, учи-
теля, агрономы - учили, учились, творчествовали, читали, писали, играли,
устраивали спектакли, концерты, митинги, танцульки. Емельян Емельянович
был секретарем наробраза: он видел, увидел, как родятся новые люди, мимо
него проходили Иваны, Антоны, Сергеи, Марьи, Лизаветы, Катерины, они от-
рывались от сохи, от сошного быта, они учились, в головах их была вели-
чайшая неразбериха, где Карл Маркс женился на Лондоне, - почти все Иваны
исчезали в красную армию бить белогвардейцев, редкая Марья не ходила в
больницу просить об аборте; выживали из Иванов и Марьев те, кто были
сильны, Иваны проходили через комсомолы, советы и красную армию, -
Марьи, через женотделы, - и потом когда Иваны и Марьи появлялись вновь
после плаваний и путешествий по миру и шли снова на землю (велика тяга к
земле) - это были новые, джек-лондоновские люди. -
- Емельян Разин увидел метель в России, - и прежние пять лет России
он увидел - не сплошною, моргасной, бесщельной, безметельной зимой, - а
- метелью в ночи, в огнях, как свеча Яблочкова. - Но над Россией, когда
вновь его вкинуло после Неаполя в старую челюсть тесного города, - над
Россией шла весна, доходил Великий Пост, дули ветры, шли облака, текли
ручьи, бухнуло полднями солнце, как суглинок в суходолах. - - И Емельян
Разин увидел, как убога, как безмерно-нища Россия, - он услышал все ду-
басы российские и увидел одеяло в окне, - он увидел, что жена его еще
донашивает малицу: - он не мог простить миру стоптанные башмаки его же-
ны. Не всякому дано видеть, и иные, кто видит, - безумеют - -
- Это тесный город, куда приехал Разин, был рядом с Москвой, он не
считался голодным. Дом напротив как запаленная лошадь, из которого давно
уже ушли вместе с барахлом купцы, - за зиму потерял крышу, Направо и на-
лево, через один дом в двух не ели хлеба и жили на картошке. Через дом
слева жил паспортист с женой и дочерью-гимназисткой, который был паспор-
тистом и при монархии, и при республике. Дочь-гимназистку звали Лизой,
ей было пятнадцать лет, шел шестнадцатый год, она была как все гимна-
зистки. А рядом в доме, в подвале, жил "сапожник Козлов из Москвы" -
Иван Александрович, по прозвищу, Калистратыч, - жил много лет с женой -
Дашей - поломойкой, детьми, шпандырем и самогонкой; на лоб, как подоба-
ет, он надевал ремешок, и было ему за сорок: - ну, так вот, Калистратыч,
не прогоняя даже жену, взял себе в любовницы Лизу, за хлеб, за полтора
что ли пуда; Даша-поломойка раза два таскала всенародно Лизу за косы,
тогда Калистратыч таскал - тоже всенародно - Дашу-поломойку, а мальчишки
с улицы кидали во всех троих камнями. - Через дом справа жил телефонный
надсмотрщик Калистрат Иванович Александров, с женой, четырьмя детьми и
матерью; Калистрат Иванович получал паек и запирал паек на ключ, ничего
не давая семье; сынишка - тоже электротехник, должно-быть, - подделал
ключ: Калистрат Иванович прогнал всех из дома и потребовал от жены брас-
летку, которую подарил женихом; жена из дома не пошла, а позвала мили-
цию; Калистрат Иванович показал милиции, что семья его живет воровством,
жена показала, что Калистрат Иванович ворует электрические катушки с те-
леграфа; дети показали, что отец не кормит их и каждую ночь истязает
мать и жену; милиция рассудила мудро: ворованное отобрала, а им сказала,
что - до первого разу, если кто из них еще пожалуется, тогда всех в хо-
лодную до суда и дела. - Кругом все - друг друга - друг у друга - обво-
ровывали, обманывали, подсиживали, предавали, продавали. - Приходила
весна, и город был, в сущности, деревней безлошадных: все закоулки, пус-
тыри, ограды, выкапывались руками, все балдели в посевах капусты, свек-
лы, моркови - все изнемогали и завидовали друг другу, чтоб потом - по
осени - приступить к поголовнейшему обворовыванию соседских огородов,
друг друга, -
- Емельян Емельянович Разин не выставлял окон в доме, в доме пахло
зимой, аммиаком и копотью, и мухи жужжали, как в банке. Емельян
Емельянович увидел метель, - Емельян Емельянович физически не мог пере-
носить стоптанных башмаков жены, - и для него очевиднейшим были уже те
книги, над которыми он мог подмигивать раньше Лоллием Львовичем и кото-
рые хранили замшевые запахи барских рук. -
- И Емельян Разин - метелинкой - в одну ночь - как сумасшедший - соб-
рался и бежал из этого городка - куда глаза глядят - к чорту - от мете-
ли. -
- Он оказался в Москве, на Средней Пресне, вместе с женой. -
Заключение третье. - Фита предпоследняя.
По Европе и по Азии уже столетия, как ходили индийские фокусники,
гипнотизеры, - индийские маги и иоги. В России они чаще всего назывались
Бен-Саидами. Они, Бен-Саиды, маги, глотали огонь, прокалывали себя игла-
ми, жгли, у них на глазах у зрителей одна рука вырастала раза по полтора
больше чем вторая, на них клали двадцатипудовые камни и били камни мо-
лотками так, что летели из камней искры, - они, Бен-Саиды, усыпляли же-
лающих из зрителей, и эти усыпленные, загипнотизированные выполняли во
сне все, что вздумается почтенным зрителям: старухи пели и плясали, де-
вушки каялись в грехах, - но Бен-Саид продолжал сеанс уже дальше, просил
публику дать вещь или загадать, что должен сделать загипнотизированный,
и спящий, при чем этого не знал даже и он, делал то, что заказывали поч-
тенные зрители. Эти индийские маги и иоги, Бен-Саиды в России - всегда
