пудрены. Она знает, что женщину, как конфетку, надо из платья выворачи-
вать. Она идет по комнате, ее мопс бежит за ней. Уже поздний час. Она
знает: - как у нее, так у всех парижанок, у немок, у англичанок, - у
всех или визитная карточка, или блокнот (в черепаховой оправе), - и так
легко добиться этой карточки, чтоб там был указан час, и к этому часу,
конечно, пусть это днем или ночью, в ванне - теплая вода, простыни и по-
лотенца. В комнате за жалюзи - прохладно, и на улице - за жалюзи - ко-
телки, цилиндры, лак ботинок. - Мистрис Чудлей в белом платье, в белом
пальто, с сумкой в руках. Лифт мягок, лифт скидывает вниз. На тротуарах,
в жестяных пальмах - кафэ. За углом, в переулке, где тихо, - парикмахер.
Мистрис Чудлей идет делать прическу, маникюр и педикюр. - И вот -
- и вот, когда мистрис Чудлей сидит в кресле, за стеной, где живет
джентльмен-парикмахер, - плачет ребенок, мальчик девяти лет, мальчик
плачет неистово. - В чем дело? - Мальчик потерял грифель от аспидной
доски, и его завтра накажут розгами учитель в школе. - Потом, когда
джентльмен-парикмахер склонялся у ног, мальчик неистово ворвался сюда и
завертелся неистово, в счастии, - потому что он нашел грифель и его не
будет бить учитель. Перед этим мальчик неистово плакал, его побили бы. -
- Мистрис Смит идет по бульвару, в кафэ, - ее джентльмен, с тростью в
руках, уже был утром на бирже, он в курсе, как пляшут доллары, фунты и
франки, он уже потрудился. Ах, должно-быть, должно-быть, она даст ему
свою визитную карточку. - Он бодр, он весел, он шутит, - но он немного
устал. Он говорит: - "Pardon madame", - и заходит в писсуар, от удо-
вольствия он бьет тросточкой по стене. Она идет медленнее. В кафэ пус-
тынно. День. - Ну-да, в пять часов разбухнут кафэ от кавалеров и дам, и
будут острить, что костюм дам состоит - из кавалера впереди и из ничего
сзади: это совсем не потому, отчего в России и мужчины и женщины ходят
кругом голые. И тогда из пригородов, из подворотен казарм, с фабричных
дворов - выйдут - пойдут - черные блузники - и где-то соберутся еретики,
фантасты и отступники - поэты и художники. - В этот день мистрис Чудлей
принесли телеграмму - -
- Ну, вот мистрис Чудлей не было в колонном зале польской миссии, -
но неистовый плач того мальчика, ребенка, которого будет драть педагог
за утерянный грифель, - этот плач был в этом зале. Детский неистовый
плач стал рядом с Смит, около ротмистра - губернатора Тензигольского.
Поэты, художники, еретики и блузники пришли потом. - В тот год - в те
годы - не знали еще в Европе, что это пришло: кризис или крах - или на-
рождение нового? - В Ливерпуле в порту толпились корабли, титаники,
дредноуты, над мутной водою, в нефти - в порту - с каменных глыб набе-
режных свисали гиганские грузопод'емные краны, горами валялся уголь, ле-
жали бочки, хлопок, под брезентами, высились нефтяные баки, каре кварта-
лов элеваторов, складов и холодильников замыкали порт кругом. Кругом все
было в саже, в дыму, в каменноугольной пыли, звенели и дребезжали лебед-
ки, вагонетки, вагончики, вагоны, гудели паровозы и катера, гонимые че-
ловеческой волей. - Там дальше был город контор, банков, фирм, магази-
нов. Здесь толпилась толпа - людей всех человеческих национальностей,
туда в город контор автомобили, трамваи и автобусы увозили только тех,
кто был в цилиндрах, котелках и крахмалах. - В элеваторах, складах и хо-
лодильниках, должно-быть, конечно, было много крыс. - И в конторе мисте-
ра Кигстона, как во многих конторах королевского банка, знали - вот -
что, не о крысах: -
- В тот год - в те годы - никто не знал, что пришло в Европу: - ги-
бель, смерть или рождение нового. Но мистер Кигстон, как многие, кто на-
учился читать цифры, знал - - Впервые за две тысячи лет гегемония над
миром ушла из Европы. Уже прошли годы человеческих бойнь, но народы, как
звери, зализывая болячки, жили военными поселениями, глухо готовясь к
новым и новым войнам. Вся Европа, и победители, и побежденные, страны,
которые грабят, и которых грабят, - вышли из войны - побежденными. Во
всех странах, у всех народов пустели университеты, вымирала интеллиген-
ция - мозг народов, пылились, разваливались, разветривались музеи, кар-
тины и книгохранилища, - народами управляли солдат, мудрый, как казар-
менная вахта, и шибер, энергичный, как кинематограф, полагавший, что вся
промышленность и экономическая жизнь народов - есть только: биржа и
жульничество на высоких и низких валютах: не поэтому ль в Англии, Фран-
ции, Италии - не дымились домны, заводы и фабрики - и заливались водой
каменноугольные железорудные шахты, извечно черные и пыльные, и одни за
другими, сотни, тысячи, лопались, банкротились - фирмы, торговые конто-
ры, банки, предприятия, - а рабочие, десятки, сотни тысяч, миллионы, -
безработные - люмпен-пролетариат шли в больших городах от одной профес-
сиональной конторы к другой фабричной конторе, в штрейк-брейхерстве, -
ночуя неизвестно где, потому что вот уже много лет ничего не строилось в
Европе, и в одной Англии необходима была постройка миллиона домов, - не
потому ли тогда ощетинились нации баррикадами виз и таможен, и даже Анг-
лия, великий торговец, изменив столетью своего фритредерства, построила
заборы таможен - для побежденного врага, Германии, которая нонсенсом за-
туманила смысл побед и Версалей и за Версалем оставила одно лишь - раз-
бойничество - -? Тогда говорили в Европе, что это промышленный экономи-
ческий кризис. - И, хотя государства грозились заборами таможен, как
баррикадами, все же были люди, которые видели гибель Европы в уничтоже-
нии международного братства, и тогда учинялись Канны, Генуя, - и там
фельдфебеля хотели учинить новый Версаль, - и эти глядели на Россию - в
Россию, чтоб утвердить равновесие мира - новой колонией. Но государства
еще жили и властвовали, как на войне, раз'единяя, кормя и - властвуя:
тогда многие в Европе разучились знать, как достается хлеб, - но многие
и многие поля в те годы были засеяны - не пшеницей, а картечью, - об
этом хорошо знал европейский крестьянин, мужик, - и многие и многие те,
для которых не хватало моргов, разучились есть хлеб: ведь едали же в
Лондоне и Берлине дохлых лошадей и собачину. И хозяйственный кризис все
рос и рос, все новые останавливались заводы, все новые рушились фирмы,
все новые товары оказывались ненужными миру - медь, олово, хлопок, рези-
на, - и новые миллионы людей шли - в морги. Но киношки, но кафэ, диле и
нахт-локалы были полны, женщины всегда имели визитные карточки. - И эти
глядели на Россию - в Россию, чтоб утвердить равновесие мира: колони-
альной политикой. -
- Но в Европе были и еретики, и безумцы, и поэты, и художники, кото-
рые - - -
- Но Европа мала; - Европа, кошкой изогнувшаяся на земном шаре, где
старая кошка нюхает молоко Гибралтара, где Пиренейский полуостров - го-
лова, а нога - Апенинский полуостров -
- и гегемония над миром ушла из Европы, с Атлантики - к Тихому Океа-
ну: -
- В Америке сытно, обутно и одетно, в Соединенных Штатах на каждых
четырнадцать человек - автомобиль и половина мирового золота там, и дол-
лар чуть ли не выше своего паритета, и ее тоннаж, в четверть мирового
тоннажа, догоняет Англию. В Японии дымят заводы, снуют основы и челноки,
и японскому флоту - ближе до Австралии, чем английскому. В Китае, кото-
рый спал шесть тысяч лет, - полезли китайцы под землю за каменным углем,
за залежами железных, оловянных, медных руд, - в Китае загорелись домны.
- В Австралии теперь - свои заводы. - Тихий Океан - он же Великий - Ар-
гентина, Боливия, Перу - краснокожие, желтолицые, негры - - но Европа -
Европа - -
- Докладчик мистер Кигстон сходит с кафедры. В черном зале польской
миссии темно. Иль это бред и подлинен один лишь детский - горький плач?
- Мистера Кигстона сменяет другой докладчик, Иван Бунин, - иль это
только бред, поэма, метель над Домбергом - ? - Корабль мирно идет из
Америки в Европу. "Горе тебе, Вавилон, город крепкий", Апокалипсис. -
Это эпиграф. -
- "...почти до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле, то
среди бури с мокрым снегом; но плыли вполне благополучно и даже без кач-
ки, пассажиров на пароходе оказалось много. И все люди крупные, пароход
- знаменитая "Атлантида" - был похож на самый дорогой европейский отель
со всеми удобствами, - с ночным баром, с восточными банями, с собствен-
ной газетой, - и жизнь на нем протекала по самому высшему регламенту:
вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще
в тот сумрачный час, когда так медленно и неприветливо светало над се-
ро-зеленой водяной пустыней, тяжело волновавшейся в тумане; накинув фла-
нелевые пиджамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в мраморные
ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, со-
вершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов
полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодною свежестью океана, или
играть в шеффль-борд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в
одиннадцать подкрепляться буттербродами с бульоном; подкрепившись, с
удовольствием читали газеты и спокойно ждали второго завтрака, еще более
питального и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались
отдыху: все палубы заставлены были тогда лонгшезами, на которых путе-
шественники лежали, укрывшись плэдами, глядя на облачное небо и на пе-
нистые бугры, мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в первом часу
их, освеженных и повеселевших, поили крепким, душистым чаем с печеньями;
в семь повещали трубным сигналом об обеде из девяти блюд... По вечерам
этажи "Атлантиды" зияли во мраке как бы огненными несметными глазами, и
великое множество слуг работало в поварских, судомойнях и винных складах
с особенной лихорадочностью. Океан, ходивший за стенами, был страшен, но
о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира, рыжего челове-
ка, чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в
своем мундире с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень
редко появляющегося на-люди из своих таинственных покоев; на баке поми-
нутно взвывала с адской мрачностью и взвигивала с неистовой злобой сире-
на, но немногие из обедающих слышали сирену - ее заглушали звуки прек-
расного струнного оркестра, изысканно и неустанно игравшего в огромной
двухсветной зале, отделанной мрамором и устланной бархатными коврами,
празднично залитой огнями хрустальных люстр и золоченых жиронделей, пе-
реполненной декольтированными дамами в бриллиантах и мужчинами в смокин-
гах, стройными лакеями и почтительными метр-д'отелями, среди которых
один, тот, что принимал заказы только на вина, ходил даже с цепью на
шее, как какой-нибудь лорд-мэр... Обед длился целых два часа, а после
обеда открылись в бальной зале танцы, во время которых, мужчины, задрав
ноги, решали на основании последних политических и биржевых новостей
судьбы народов и до малиновой красноты лица накуривались гаванскими си-
гарами... - Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко
свистала в отяжелевших снастях... - в смертной тоске стенала удушаемая
туманном сирена, мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения
внимания вахтенные на своей вышке - - -".
Телеграф.
Телеграф: это столбы и проволоки, которые сиротливо гудят в полях,
гудят и ночью и днем, и веснами и осенями, - сиротливо, потому что - кто
знает, что, о чем гудят они? - в полях, по оврагам, по большакам, по
проселкам. - - В Эдинбурге у матери Смит в пять часов было подано кофе,
блестел кофейник, сервиз, скатерть, полы, филодендроны, - в Париже у
мистрис Чудлей разогревалась ванна, чтоб женщину, как конфекту, из
