Солнце поднялось над деревьями, благостное было утро, и невеселое бы-
ло зрелище дикого становища.
И опять была ночь. Безмолствовал дом. Некульев подошел к окну, стоял,
смотрел во мрак. И тогда рядом в кустах - Некульев увидел - вспыхнул
винтовочный огонек, раскатился выстрел и четко чекнулась в потолок пуля,
посыпалась известка. - Стреляли по Некульеву.
И было бодрое солнечное утро, был воскресный день. Некульев был в
конторе. Приводили двух самогонщиков, Егор тащил на загорбке самогонный
чан. - Приехал из Вязовов Цыпин, передал бумагу из сельского Совета, -
"в виду постановки вопроса об улегулировке леса, немедленно явиться для
доклада тов. Некульеву." - Цыпин был избран председателем сельского со-
вета. - Некульев поехал, ехали степью, слушали сусликов; Цыпин рассказы-
вал про охоту, был покоен, медлителен, деловит. - И потом, когда Не-
кульев вспоминал этот день, он знал, что это был самый страшный день в
его жизни, и от самой страшной - самосудной - смерти, когда его разорва-
ли-б на куски, когда оторвали-б руки, голову, ноги, - его спасла только
глупая случайность - человеческая глупость. - В степи удушьем пищали
суслики. В селе на площади перед церковью и пред Советом толпились парни
и девки, и яро наяривал в присядку паренек - босой, но в шпорах; Не-
кульева шпоры эти поразили, - он слез с телеги, чтобы внимательно расс-
мотреть: - да, именно шпоры на босых пятках, и лицо у парня неглупое. -
А в Совете ждали Некульева мужики. Мужики были пьяны. В Совете нечем бы-
ло дышать. В Совете стала тишина. Некульев не слыхал даже мух. К столу
вместе с ним прошел Цыпин, - и Некульев увидел, что лицо Цыпина, бывшее
всю дорогу медлительным и миролюбивым, стало хитрым и злобным. Заговорил
Цыпин:
- Чего там, мужики! Собрание открыто! Вот он, - приехал! А еще комму-
нист! Пущай, говорит, что знает...
Некульев ощупал в кармане револьвер, вспомнились шпоры, шпоры спутали
мысль. Некульев заговорил:
- В чем дело, товарищи? Вы меня вытребовали, чтобы я сделал доклад. -
-
- Ляса таперь наши, жалам их по закону разделить по душам...
Перебили:
- По дворам!
Заорали:
- Нет, по душам!
- Нет, по дворам!
- Нет, говорю, по душам!
- Да что с им говорить, ребята! Бей лесничего своем судом!
Некульев кричал:
- Товарищи! Вы меня вытребовали, чтобы я сделал доклад... Страна наша
степная, лесов у нас мало. У нас, товарищи, гражданская война, вы что -
помещиков желаете?! Если леса все вырубить, их в сорок лет не поправишь.
Леса валить надо с толком, по плану. У нас, товарищи, гражданская война,
уголь от нас отрезан. Эти леса держат весь юго-восток России. Вы - поме-
щиков желаете?! Лесов воровать я не дам. - -
- Мужики! Теперь все наше! Пущай даст ответ, почему Кадомские могут
воровать, а мы нет?! Откуда он взялся на нашу голову?!
- Жалам своего лесничего избрать!
- Бей его, робята, своем судом!
Некульев запомнил навсегда эти дикие, пьяные глаза, полезшие нена-
вистно на него. Он понял тогда, как пахнет толпа кровью, хотя крови и не
было. - - Некульев кричал почти весело:
- Товарищи, к чорту, тронуть себя я не дам, - вот наган, сначала ля-
гут шестеро, а потом я сам себя уложу! - Некульев придвинул к себе стол,
стал в углу за столом с наганом в руке. Толпа подперла к столу.
Завопил Цыпин:
- Минька, беги за берданкой, - посмотрим, кто кого подстрельнет!
- Стрели его, Цыпин, своим судом.
Некульев закричал:
- Товарищи, черти, дайте говорить!
Толпа подтвердила:
- Пущай говорит!
- Что же вы - враги сами себе? Я вот вам расскажу. Давайте толком об-
судим, меня вы убьете, что толку?.. Вы вот садитесь на места, я сяду,
поговорим... - - Некульев в тот день говорил обо всем, - о лесах, о дре-
вонасаждениях, о коммунистах, о Москве, о Брюсселе, о том, как строятся
паровозы, о Ленине, - он говорил обо всем, потому что, когда он говорил,
мужики утихали, но как только он замолкал, начинали орать мужики о том,
что - что, мол, говорить, бей его своим судом! - И у Некульева начинала
кружиться от запаха крови голова. Цыпин давно уже стоял в дверях с бер-
данкой. День сменился стрижеными сумерками. Мужики уходили, приходили
вновь, толпа пьянела. Некульев знал, что уйти ему некуда, что его убьют,
и много раз, когда пересыхало в горле, надо было делать страшные усилия,
чтобы побороть гордость, не крикнуть, не послать всех к черту, не пойти
под кулаки и продолжать - говорить, говорить обо всем, что влезет в го-
лову. - Некульева спасла случайность. В дом ввалилась компания "союза
фронтовиков", молодежь, пьяным пьяна, с гармонией, их коновод - должно
быть председатель - влез на стол около Некульева, он был бос, но со шпо-
рами, - он осмотрел презрительно толпу и заговорил авторитетно:
- Старики! Вам судить лесничего, товарища Некульева, нельзя! Его су-
дить должны мы, фронтовики. Вон - Рыбин орет боле всех, а отсиживал он у
лесничего в холодной или нет!? Нет! Судить могут только те, которые по-
падались на порубках, а которые не попадались - катись отсели на легком
катере. А то голыми руками хотят лес забрать! Как мы попадались на по-
рубках ему в холодную, - леса нам и в первую очередь и нам его судить. А
Цыпина судить вместе с им, как он ему первый помощник и сам леший!
Стрижиный вечер сменился уже кузнечиковой ночью. - Парень был пьян,
около него стояли, тоже пьяные, его друзья. Тогда пошел ор, гвалт: -
"Вре!" - "Правильно!" - "Бей их!" - "Цыпина лови, старого чорта!" - И
тогда началась свальная драка, полетели на стороны бороды, скулы, синя-
ки, запыхтел тяжелый кулачный ор. - Некульева забыли. Некульев, очень
медленно, совсем точно он недвижим, полушаг в полушаг, подобрался к окну
и - стремительною кошкой бросился в окно. - Никогда так быстро, так
стремительно - бессмысленно - не бегал Некульев: он вспомнил, осознал
себя только на заре, в степи, в удушливом сусличном писке. - -
(В сельском совете, за дракой, не заметили, как исчезнул Некульев, -
и в тот вечер баба Груня, жена рыбака Старкова, а на утро уже много баб
говорили, что видели самим глазами - вот провалиться на этом месте, если
врут - как потемнел Некульев, натужился, налились глаза кровью, пошла
изо рта пена, выросли во рту клыки, стал Некульев черен в роде чернозе-
ма, - натужился - и провалился сквозь землю, колдун.)
И такой был случай с Некульевым. Опять, как десяток раз, примчал
объездчик, сообщил, что немцы из-за Волги на дощаниках поплыли на Зеле-
ный Остров пилить дрова. Некульев со своими молодцами на своем дощанике
поплыл спасать леса. Зеленый Остров был велик, причалили и высадились
лесные люди незаметно, - был бодрый день, - пошли к немцам, чтобы угово-
рить, - но немцы встретили лесных людей правильнейшей военной атакой.
Некульев дал приказ стрелять, - от немцев та-та-такнул пулемет, и немцы
двинулись навстречу организованнейшей цепью, немцы наступали по всем во-
енным правилам. И Некульев и его отряд остались вскоре без патрон и ста-
ли пред дилеммой - или сдаться или убегать на дощанике, - но дощаник был
очень хорошей мишенью для пулемета, - лесники заверили, что, если немец
разозлится, он ничего не пожалеет. - Их немцы взяли в плен. Немцы отпус-
тили пленников, но забрали с собой за Волгу, кроме лесов, дощаник и Не-
кульева. - Некульев пробыл у немцев в плену пять дней. Его - по непонят-
ным для него причинам - выкупил Вязовский сельский Совет во главе с Цы-
пиным (Цыпин и приезжал за Волгу в качестве парламентера.) - Пассажирс-
кий пароход на всю эту округу останавливался только в Вязовах, - вязовс-
кие мужики заявили немцам, что, - ежели не отпустят они Некульева, - не
будут пускать они немцев на свою сторону, как попадется немец - убьют;
необходимо было немцам справлять на пароход масло, мясо, яйца, - немцы
Некульева отпустили. - -
Глава вторая. - Ночи, письма и постановления.
Вечером пришел Кандин, привел порубщика; порубщик залез на дерево,
драл лыко, оборвался, зацепился оборками от лаптей за сучья, повис, у
него вытекли глаза. Некульев приказал отпустить порубщика. Мужик стоял в
темноте, руки по швам, босой, покойно сказал: - "Мне бы провожатого,
господин-товарищ, - глаза-те у меня вытекли." Некульев наклонился к му-
жику, увидел дремучую бороду, пустые глазницы уже затянулись; шапку му-
жик держал в руках, - и Некульеву стало тошно, повернулся, пошел в дом.
- Дом был чужд, враждебен: в этом доме убили князя, в этом доме убили
его, Некульева, предшественника, - дом был враждебен этим лесам и степи;
Некульеву надо было жить здесь. Опять была луна, и кололись под горой на
воде сотни лун. Некульев стал у окна, пересыпал песочные часы, - отбро-
сил часы от себя - и они разбились, рассыпался песок... - Когда бывали
досуги, Некульев забирался в одиночестве на вершину Медынской горы, на
лысый утес, разжигал там костер, и думал, сидя у костра; оттуда широко
было видно Волгу и заволжье, и там горько пахло полынью. Некульев вышел
из дому, прошел усадьбой - у людской избы на пороге сидели Маряша и Ка-
тяша, на земле около них Егор и Кузя, и сидел на стуле широкоплечий му-
жичище, не по летнему в кафтане и в лаптях с белыми обмотками. - Не-
кульев вернулся с горы поздно.
У людской избы было мирно. Луна поблескивала в навозе перед избой. За
избой вверх к лесам шла гора, заросшая орешником и некленом, - Маряша
все время прислушивалась к колокольчику в орешнике, чтобы не зашла дале-
ко корова. Дверь в избу была открыта и там стонал ослепший мужик. Кузя
встал с полена, лег на навоз перед порогом, стал продолжать сказку.
- ... ну вот, шасть Аннушка - да прямо в третью церкву, а ей навстре-
чу третий поп: - "Так и так, здравствуй, Аннушка", - а потом в сторону:
- "Не желаешь ли ты со мной провести время те-на-те?" - Так Аннушке и не
пришлось побывать у обедни, пришла домой и плачет, кстати сказать, от
стыда. Неминуемо - заметьте - рассказала мужу. А муж Илья Иваныч, чело-
век рассудительный, говорит: - "Иди в церкву, жди как поп от обедни пой-
дет и сейчас ему говори, чтобы, значит, приходил половина десятого. А
второму попу, чтобы к десяти, а третьему - и так и далее. А сама помал-
кивай." - Пошла Аннушка, поп идет из церкви: - "Ну, как же, Аннушка,
насчет зорьки?" - "Приходите, батюшка, вечерком в половине десятого, -
муж к куму уйдет, пьяный напьется." - И второй поп навстречу: - "Ну, как
же, Аннушка, насчет переночевать?" - Ну, она, как муж, и так и далее...
Пришел вечер, а была, кстати сказать, зима лютая, крещенские морозы.
Пришел поп, бороду расправил, перекрестился на красный угол, вынает -
заметьте - из-за пазухи бутылку, белая головка. - "Ну, говорит, самовар-
чик давай поскорее, селедочку, да спать." - А она ему: - "Чтой-то вы,
батюшка, ночь-то длинная, наспимся, попитайтесь чайком", - ну, кстати
сказать, то да се, семеро на одном колесе. Только что поп разомлел, ряд-
ком уселся, руку за пазуху к ей засунул, - стук-стук в окно. Ну, Аннушка
всполошилась - "ахти, мол, муж!" - Поп под лавку было сунулся, не влеза-
ет, кряхтит, испугался. А Аннушка говорит, как муж велел: - "Уж и не
знаю, куда спрятать? - Вот нешто на подоловке муж новый ларь делает, - в
ларь полезай". - Спрятался первый поп, а на его место второй пришел, то-
же водки принес, белая головка. И только он рукой за пазуху, - стук-стук
в окно. - Ну и второй поп в ларе на первом попу оказался, лежат друг на
друга шепчутся, щипаются, ругаются. А как третий поп начал подвальяжи-
вать - стук в калитку, - муж кричит, вроде выпимши - "жена, отворяй!" -
Так три попа и оказались друг на друге. Муж, заметьте, Илья Иваныч, в
избу вошел, спрашивает жену, шепчет: - "В ларе?" Аннушка отвечает: - "В
ларе!" - Ну тут муж, Илья Иваныч, как пьяный, в кураж вошел. - "Жена,
говорит, желаю я новый ларь на мороз в амбар поставить, овес пересы-
