угодливый и вместе наглый.
- Товарищ Боков, вы слышали? К нам выехала ревтройка.
А Боков в этот день был пьян. И вчера был пьян. И в субботу.
- Не жжелаю! - проворчал он и отмахнулся рукой.
- Но вы понимаете? Это же дело серьезное. Как вы не боитесь?
Боков повернулся и пьяными глазами посверлил лицо Любовича.
- Кто-о? Я-а? Бояться? Гараська Боков?.. Ни чорта, ни бога, ни царей,
ни комиссаров не боится. Всех к...
- Но поймите, тройка ведь едет, тройка.
- Тройка?.. К чорту тройку. Я сам целый десяток.
- Покаетесь вы, товарищ Боков, поздно будет.
Боков стал, как клюква.
- Ты кто тут такой? А? П'шел вон, сволочь... А то - счас к стенке!
* * *
Да, тройка приехала. Но и не тройка даже, а целый отряд, готовый к
борьбе и завоеваниям.
Пришли в плигинский дом люди властные, с какими-то бумажками, которые
действовали, как талисман. Один - в казинетовом пиджаке, в ситцевой ру-
башке с грязноватым воротом, с рыжей бороденкой - лез везде. Обошел весь
дом - плигинский-то, все пятнадцать комнат, открыл дверцы буфета, где
Ниночка хранила припасы на случай чего. В будуар к ней зашел. В буду-
ар!.. Все вынесла спокойно Ниночка. Даже, когда в буфет заглянули. Но в
будуар...
- Не смейте, не смейте. Не имеете право заходить сюда.
И ножкой капризно топнула.
- Гаря, да скажи им. Это безобразие.
А рыжебородый смотрел на нее с любопытством, как на зверька какого.
- Вы не имеете права. А вы кто такие?
А рыжебородый нахмурился, покрутил бороденку пальцами.
- Это заня-ятно, сударыня.
Так и сказал:
- Сударыня.
И два других - во фрэнчах, холодно, оба со светлыми глазами, кривили
в улыбке губы.
И знаете, ведь залезли в Ниночкины сундуки, все вывернули, перебрали,
и все сложили в ящик и опечатали.
Тут только Ниночка поняла, что случилось необыкновенное. Она беспо-
мощно оглянулась на Бокова. А тот - хмурый, полупьяный с похмелья - гла-
за в пол - молчит. У Ниночки нервно задрожали губы. Она вдруг рассмея-
лась.
* * *
Судили их на другой день. В том же плигинском доме, в зале, где
справляли немного месяцев назад свадьбу.
Боков и Ниночка сидели в углу, чуть в тени. А свидетели - все на све-
ту. Делегатки с заводов, те самые, что пели "во лузях", раз'езжая по го-
роду в автомобилях. Служащие совета, бородатые мещане. Они боязливо
смотрели в тень на Бокова, на Ниночку и говорили:
- Забрал, отнял, убил.
Боков сидел, будто к стулу прирос, смотрел на них злыми угрюмыми гла-
зами, и губы шевелились в угрозе:
- А, предатели. Ну-ж, я вам.
Судьи же ровненько вели дело, спокойно выспрашивали, как Боков пиро-
вал, отнимал, убивал. И ни у кого доброго слова не нашлось о Бокове.
Увидели все! не жизнь - угар.
Потом рыжебородый позвал:
- Товарищ Лунев.
Оба - и Ниночка и Боков - переглянулись.
- Вот идет наша защита.
Лунев вошел все такой же: лицо благообразное, борода расчесана, воло-
сок к волоску. Но в пиджаке потрепанном, чтоб походить на товарищей вот
этих, что сидят за столом. Он не взглянул ни на Бокова, ни на Ниночку.
Просто заговорил:
- Пил. Буянил. Грабил. Убивал. Срамил.
Боков вдруг вскочил, и не успели часовые опомниться, он уже подмял
под себя Лунева, таская его за бороду, и колотил головой о пол.
Сразу всякий порядок нарушил...
Тем суд и кончился.
Рыжебородый прочитал приговор:
- Боков и Нина Белоклюцкая приговаривались к расстрелу за дис...
дис... Этакое какое-то слово: дис... дис... и дальше - про Советскую
власть что-то. И слова-то такого Боков прежде не слыхал. Да. Пошли слова
разные...
* * *
Где-то на задах, за каменным забором плигинского дома, в третий раз
протрубил вещий петух.
Из дома во двор вышли красноармейцы - трое - с двумя фонариками, но
посмотрели на небо: на белые полосы, что протянулись с востока, из-за
гор, - и потушили фонарики:
- Без них видно.
Не спеша завозились около автомобиля - грузового, похожего на откры-
тый гроб.
Потом из дома вышли еще люди - и между ними рыжебородый - со сна по-
тягивались, ходили деловито, говорили вполголоса, с хрипотцой.
Автомобиль зафыркал, вздрагивая. Тогда рыжебородый сказал:
- Ну, что же, ведите.
Красноармейцы - трое - вернулись в дом, а фонарики оставили у двери,
были там долго, автомобиль фыркал нетерпеливо и рыжебородый сурово крик-
нул в раскрытую дверь:
- Ну, что же там, скоро? Светает уже.
Голос из двери - из темноты ответил лениво:
- Собираются.
- Поторопите.
Вышли - сперва красноармеец с винтовкой в руке, потом Боков - в сером
фрэнче ("Как он идет тебе!"), галифе, фуражка до самых бровей. Лицо
крепкое, каляное.
Ниночка рядом - в черном пальто, из-под пальто - белое батистовое
платье, тонкий, тоже белый шарфик на голове, из-под него - пряди волос.
В глазах... глаза - копейки... Она не плакала.
По тихим, совсем тихим улицам - где ночные сторожа спали на углах,
прислонившись к стене дома или к забору, - в начинающемся рассвете мчал-
ся автомобиль. По обоим углам четыреугольного ящика, прямо на заднем
борту сидели два красноармейца с винтовками, а у их ног, прямо на полу -
Боков и Ниночка рядом, и ее черное пальто закрывало черный фрэнч Бокова,
а голова прислонилась к его плечу. Впереди еще красноармейцы и рыжеборо-
дый с ними.
Цыганской улицей выехали на окраину. Вот крайний дом Вавиловых - во
дворе высокая ветла. Боков встрепенулся, вытянул шею. Сейчас вот, сей-
час... Вот... Вот... Двухоконный дом... Ставни закрыты. У стены два кри-
вых потрескавшихся дубовых бревна.
Он вспомнил мать, ее встречу с ним и опять сел и будто ослаб весь.
У кладбища на углу, где лохматилась свежая яма, а неподалеку видне-
лись бугорки - целый ряд бугорков, - автомобиль остановился. Уже света-
ло. Слева, на горе, кладбище - церковь виднеется из-за деревьев, справа
- лысый холм, а за ним, далеко, лес. Красноармейцы живо соскочили с ав-
томобиля. И рыжебородый с ними. Все они не смотрели один на другого,
хмурились.
- Вылезайте, - каркнул рыжий.
Боков и Ниночка поднялись. Боков большой, как столб, и широкий, Ни-
ночка возле него, кака девочка. Боков спрыгнул. Шагнул раз, два, три,
остановился - глаза в землю, лицо каменное. Кто-то догадался, откинул
борт автомобиля, и Ниночка тоже спрыгнула на землю. Она глядела на всех
широко открытыми глазами, будто ничего не понимала, подошла к Бокову и
взяла его под руку, просто, словно искала у него защиты и, взяв, опять
поочередно оглянулась на всех: на красноармейцев, на рыжебородого. Вдруг
Боков дрогнул и странный звук вырвался у него из горла - и будто стон, и
будто крик. Ниночка испуганно поглядела момент молча прямо в лицо Боко-
ву. И все будто поняла. Она сразу сломилась, лицом приникла к серому ру-
каву его фрэнча и заплакала в голос. А плач - будто сигнал. Рыжий нахму-
рился, задвигался нетерпеливо, что-то сказал красноармейцу со светлыми
глазами. Тот подошел к Бокову и сказал жестко:
- Будет. Раздеться.
Боков разом умолк. Встряхнулся.
Красноармеец притронулся правой рукой к руке Ниночки и опять сказал
раздельно и жестко:
- Будет. Раздеться и вам.
Подошел другой и, молча, сопя, стал грубо и вместе деловито, привычно
стаскивать черное пальто с Ниночкиных плеч. Та перестала плакать и сама
освободила руки из рукавов, потом сбросила шарфик с головы и в белом
платье на момент стала, как невеста.
А другие красноармейцы раздевали Бокова...
Через минуту Ниночка в одном белье, с голыми круглыми руками и грудью
стояла среди этих грубых тяжело суетливых людей. Она дрожала, прятала
глаза.
- Марш к яме, - скомандовал старший.
Кругом щелкали затворы, и лица - как железо. Ниночка вдруг обняла го-
лой рукой Бокова за шею, поцеловала в левую щеку, возле уса:
- Прощай.
И решительно побежала к яме, накалывая ноги на острые мелкие камешки.
И едва добежала до первых черных комочков выброшенной земли, за ней
ахнул залп...
Боков закрыл лицо руками, согнулся и пошел к яме спотыкаясь...
* * *
В городе открыто служили благодарственные молебны:
- О избавлении.
Бабы, встречаясь с Митревной у бассейна, говорили ей напрямки и ра-
достно:
- Слава Богу, пристрелили сынка-то твово. Наделал делов, ирод.
И от этих слов каменела Митревна на людях. Молчала. Молча наберет в
ведрышко воды и, подпираясь палочкой, пойдет домой. Сгорбленная, старая.
А бабы смотрят ей вслед - и злорадство, и жалость в глазах.
И только закрыв калитку, Митревна вдруг преображалась - шла к крыльцу
качаясь, плача, порой вопила в голос - старушечьим слабым вопом.
А в тот, первый день она, узнав обо всем на улице, упала вот здесь за
калиткой, на пустом широком дворе и лежала долго-долго, одна, теперь в
целом свете одна.
Теперь ей некого было ждать.
Вечерами она привычно садилась у окна, смотрела, как за буграми, за
пороховушкой - теперь сломанной, только столбы торчали, - садилось солн-
це, как из-за бугров, поднимая пыль, выползало стадо и пестрыми цветами
рассыпалось по склону.
Тени густели, чернели. Надвигалась ночь. А Митревна все смотрела,
упорно и вместе равнодушно.
И ждала чего-то... до глубокой ночи.
БОР. ПИЛЬНЯК
МАТЬ СЫРА-ЗЕМЛЯ
Посв. А. С. Яковлеву
Крестьянин сельца Кадом Степан Климков пошел в лес у Йвового Ключа
воровать корье, залез на дуб и - сорвался с дерева, повис на сучьях, го-
ловою вниз, зацепился за сук оборками от лаптей; у него от прилива крови
к голове лопнули оба глаза. Ночью полесчик Егор доставил лесокрада в
лесничество, доложил Некульеву, что привел "гражданина самовольного по-
рубщика." Лесничий Некульев приказал отпустить Степана Климкова. Климков
стоял в темноте, руки по швам, босой (оборки перерезал Егор, когда стас-
кивал Климкова с дуба, и лапти свалились по дороге). Климков покойно
сказал:
- Мне бы провожатого, господин товарищ, глаза те вытекли у меня, без
остачи.
Некульев наклонился к мужику, увидал дремучую бороду, - то место, где
были глаза, уже стянулось в две мертвые щелочки, и из ушей и из носа
текла кровь.
Климков, остался ночевать в лесничестве; спать легли в сторожке у Ку-
зи. Кузя, лесник и сказочник, рассказывал сказку про трех попов, про
обедни, про умного мужика Илью Иваныча: про его жену Аннушку и пьяницу
Ванюшу. Ночь была июньская и лунная. Волга под горой безмолствовала.
Ночью приходил старец Игнат из пещеры, за которым бегал пастух Минька, -
старец определил, что глаз Степану Климкову не вернуть - ни молитвой, ни
заговором, - но надо прикладывать подорожник, "чтобы не вытекли мозги."
- -
- - ...Главный герой этого рассказа о лесе и мужиках (кроме лесничего
Антона Ивановича Некульева, кроме кожевенницы Арины-Ирины - Сергеевны
Арсеньевой, кроме лета, оврагов, свистов и посвистов) - главный герой -
волченок, маленький волченок Никита, как назвала его Ирина Сергеевна Ар-
сеньева, эта прекрасная женщина, так нелепо погибшая и мерившая - этим
волченком - погибшим за шкуру - столь многое. Он, этот волченок, был
куплен за несколько копеек в Тетюшах - подлинных, а не в тетюшиных, с
маленькой буквы, на Волге, в Казанской губернии, весной. На пароходной
конторке его продавал мальчишка, его никто не покупал, он лежал в кор-
зинке. И его купила Ирина Сергеевна.
Он только-только научился открывать глаза, его шкурка цветом походила
на черный листовой табак, от него разило псиной, - она взяла его к себе
за пазуху, пригрела у своей груди. Это ей пришло на мысль сравнить цвет
его шерсти с табаком, - он маленький, меньше чем котенок, дурманил ее,
как табак, прекрасной таинственностью. Мальчишка, продавший волченка,
рассказал, что его нашли в лесу на поляне, - мальчишки пошли в лес за
птичьими яйцами и набрели на волчий выводок (волчата были еще слепыми),
