счастье, ведь он тоже сидит без работы, - Билл неизвестно каким образом
ломает себе правую руку и ключицу. Разумеется, этот дурак бросается на
него, и - плакали его денежки! Да! Вот уж можно сказать, нам, могиканам,
теперь как-то особенно не везет.
- Не надо! - воскликнула Саксон, невольно вздрогнув.
- Чего не надо? - спросил Билл, разинув рот от удивления.
- Не повторяй этого. Так всегда говорил Берт.
- Ах, могикане! Ладно, не буду. Ты, надеюсь, не суеверна?
- Нет, но это очень меткое слово, и я боюсь его.
Иногда мне кажется - Берт был прав. Да, все изменилось.
Даже со времени моего детства. Мы перешли через прерии и открыли эту
страну, а теперь мы даже не можем получить работу, чтобы прожить в ней.
И ни ты, ни я в этом не повинны. Будем мы жить хорошо или плохо - оказы-
вается, только дело случая. Иначе всего этого никак не объяснишь.
- Меня что поражает, - отозвался Билл. - Вспомни, как я прошлый год
работал! Ни одного дня не пропустил. И в этом году не собирался пропус-
кать, а теперь вот проходят недели и месяцы, а я палец о палец не ударю.
Саксон перестала выписывать газету, но сын Мэгги Донэхью, газетчик,
нередко забрасывал ей экстренный выпуск "Трибьюн". В передовицах говори-
лось о том, что профсоюзы пытаются управлять страной и только сбивают
народ с толку и вредят. "Во всем виноват восставший рабочий класс", -
изо дня в день твердили передовицы. А Саксон и верила и не верила: соци-
альная загадка была слишком запутанна и сложна.
Забастовка возчиков, поддерживаемая возчиками Сан-Франциско и союзом
портовых рабочих, обещала затянуться надолго, даже вне зависимости от ее
исхода.
Оклендские конюхи и их помощники, за немногими исключениями, также
примкнули к забастовщикам. Транспортные фирмы не могли и наполовину
справиться со своими обязательствами, но им помогал оклендский союз
предпринимателей. А большая часть предпринимательских объединений Тихоо-
кеанского побережья поддерживала оклендских предпринимателей.
Саксон уже месяц не платила за квартиру, а так как платить надо было
вперед, то это равнялось двум месяцам. В течение двух месяцев она не
вносила и за мебель. Однако Сэлингер пока терпел и не слишком нажимал с
деньгами.
- Мы готовы всячески идти вам навстречу, - сказал ей представитель
фирмы. - Моя задача - получить с вас все, что только возможно, но притом
не слишком вас притесняя. Сэлингеры стараются поступать по справедливос-
ти, но ведь и хозяевам приходится туго. Вы понятия не имеете, сколько у
них теперь таких должников, как вы! Рано или поздно им придется принять
меры, а то они сами сядут на мель. А вы пока постарайтесь набрать к бу-
дущей неделе хоть пять долларов, чтобы их успокоить.
Один из конюхов по фамилии Гендерсон, работавший там же, где и Билл,
не примкнул к забастовке. Несмотря на требование хозяев, чтобы
штрейкбрехеры и ели и ночевали в конюшнях, он, не в пример прочим, каж-
дый вечер уходил в свой маленький домик. Гендерсон жил тут же за углом,
недалеко от Саксон. Она нередко видела, как он отправляется на работу, с
независимым видом помахивая своим обеденным судком, а соседские ребята
бегут за ним на почтительном расстоянии и хором кричат ему вслед, что он
штрейкбрехер и негодяй.
Но однажды вечером, словно бросая всем вызов, он рискнул зайти в бар
"Приют плотников", находившийся на углу Седьмой и Пайн-стрит. На свое
несчастье, он встретился там с Отто Фрэнком, предадим товарищем по ко-
нюшне, участвовавшим в забастовке. Не прошло и нескольких минут, как ка-
рета скорой помощи уже во весь дух везла его с разбитой головой в
больницу, а полицейский автомобиль мчал с неменьшей скоростью Фрэнка в
городскую тюрьму.
Мэгги Донэхью рассказала об этом Саксон, и лицо ее сияло.
- Так ему и надо, подлецу штрейкбрехеру, - закончила она.
- Ну, а его бедная жена? - воскликнула Саксон. - У нее плохое здо-
ровье! А дети? Ей ни за что не прокормить их, если он умрет.
- И ей тоже поделом, мерзавке!
Саксон была огорчена и возмущена жестокостью ирландки. Но Мэгги оста-
валась непреклонной.
- Ни она, ни другие женщины ничего лучшего не заслуживают, раз они
продолжают жить с мужем штрейкбрехером... А ребята? Пусть передохнут, -
ведь их отец отнимает кусок хлеба у наших детей.
Другое дело миссис Олсен. Та пожалела бедных детей и жену Гендерсона,
но только поохала, а все свое внимание обратила на семью Отто Фрэнка, -
его жена была ее родной сестрой.
- Если Гендерсон умрет, - сказала она, - Отто повесят. А что тогда
ждет бедную Гильду? У нее же расширение вен, и она не в состоянии рабо-
тать целый день стоя... А я - я тоже не могу ей помочь. Ведь и мой Карл
сидит без работы.
Билла это беспокоило еще и с другой стороны.
- Это плохо для всего нашего дела, в особенности если Гендерсон по-
дохнет, - огорченно пояснил он, придя домой. - Фрэнка немедленно пове-
сят. Кроме того, придется нанимать защитника, а они дерут, как дьяволы!
Эти юристы прогрызут в нашем бюджете такую дыру, что проезжай хоть на
четверке. Если бы не водка, Фрэнк никогда бы этого не сделал. Трезвый -
он самый смирный и кроткий человек на свете.
В тот вечер Билл два раза ходил справляться, жив Гендерсон или умер.
Утренние газеты подавали мало надежды на его выздоровление, а в вечерних
уже было извещение о его смерти. Отто Фрэнк сидел в тюрьме, и на поруки
его не отпустили. Газета "Трибыон" требовала немедленного суда и казни,
призывая присяжных мужественно выполнить свой долг, и подробно распрост-
ранялась о том, какое моральное воздействие это окажет на преступный ра-
бочий класс. Далее газета подчеркивала, что еще более благотворное влия-
ние на чернь, схватившую Окленд за горло, оказали бы пулеметы.
Все эти события не могли не затрагивать Саксон. Она чувствовала, что
совершенно одинока, муж был единственный близкий ей человек, а происхо-
дившее угрожало их жизни и их взаимной любви. С той минуты, как он ухо-
дил из дому, и до его возвращения она не знала покоя. Иногда она видела
на его руках свежие ссадины и, хотя он ничего не говорил ей, угадывала,
что и он участвует в драках. В такие дни он бывал обычно особенно мрачен
и молчалив и либо сидел, о чем-то размышляя, либо тут же ложился спать.
Она стала бояться, как бы его мрачная скрытность не перешла в привычку,
и смело решилась вызвать его на откровенность. Однажды она взобралась к
нему на колени, одной рукой обвила его шею, а другой откинула ему волосы
и стала разглаживать на его лбу морщинки.
- Билли, милый, послушай, - начала она шутливо. - Ты поступаешь не-
честно, я так больше не согласна! - Она зажала ему рукой рот. - Нет, те-
перь дай уж мне сказать, раз ты сам молчишь. Помнишь наш уговор - все
друг другу рассказывать и вместе обсуждать. Правда, я первая нарушила
этот договор, когда стала продавать свои вещицы миссис Хиггинс и все от
тебя скрыла. И мне очень жаль, что я так поступила. До сих пор жаль. Но
потом это больше не повторялось. А теперь ты нарушаешь наше условие: ты
мне о своих делах ничего не говоришь.
Билли, ты же мне дороже всего на свете. Ты это знаешь. И всегда мы
делили друг с другом и радость и горе, но теперь ты что-то скрываешь.
Каждый раз, когда у тебя разбиты пальцы, ты что-то не договариваешь. Ес-
ли ты мне не можешь довериться, то уж не знаю - кому. А ведь я так
сильно люблю тебя, что, как бы ты ни поступал, все равно буду любить.
Билл ласково, но с недоверием посмотрел на нее.
- Не скрытничай, - настаивала она. - Помни, ты всегда можешь на меня
опереться.
- А ты бранить меня не станешь? - спросил он.
- Ну как я могу? Разве я твой хозяин. Билли? Я ни за что на свете не
стала бы тобой командовать. Если бы ты позволил собой командовать, я бы
любила тебя гораздо меньше.
Он медленно обдумывал ее слова и, наконец, кивнул головой.
- Так ты не рассердишься?
- На тебя-то? А ты меня видел сердитой? Ну, будь умницей, расскажи,
отчего у тебя в кровь разбиты суставы? Сегодня ссадины совсем свежие.
Сразу видно.
- Ну, ладно. Я расскажу тебе... - Он смолк и, что-то вспомнив, расс-
меялся с мальчишеским задором. - Вот как было дело. Нет, ты в самом деле
не рассердишься? Мы это делаем, чтобы отстоять свои интересы. Прямо ки-
нематограф, только с разговорами! Идет этакий здоровенный дылда, сразу
видно, что деревенщина, - руки как окорока, ноги как колоды, вдвое
больше меня ростом и совсем молодой. Рожа самая невинная, насчет стачек
ему и невдомек. Ну, невинный, как... не знаю что. Идет через заставу и
наскочил на наши сторожевые пикеты. Не настоящий, понимаешь, штрейкбре-
хер, а просто так - деревенский парень, прочел объявление компании и по-
тащился в город за длинным долларом.
А тут идем мы: я и Бэд Стродзерс. Мы всегда ходим по двое, а иногда и
целыми кучками. Я окликаю парня. "Эй, послушай! - говорю я. - Ищешь ра-
боты?" - "Ага", - отвечает. - "Править умеешь?" - "Умею". - "Четверкой?"
- "Давай их сюда!" - "Без шуток, - говорю я, - ты на самом деле ищешь
работы?" - "Затем и в город приехал". - "Нам как раз такого и нужно;
пойдем с нами, мы тебя живо пристроим".
Видишь ли, Саксон, разделаться с ним тут же было неудобно: кварталом
выше от нас стоял полисмен - знаешь, тот рыжий. Том Скэнлон, - и следил
за нами во все глаза, хоть и не узнавал. Поэтому мы с Бэдом и увели это-
го молодца, который хотел отнять у нас работу. Свернули в переулок, -
знаешь, за лавкой Кэмпуэлла, - никого нет. Тут Бэд остановился, и мы то-
же.
"Я не думаю, чтобы он хотел получить место возчика", - начал Бэд,
будто сомневаясь. А парень на это живо отвечает: "Нет, конечно хочу". -
"Будто уж так в самом деле хочешь?" - говорю. Да, да, несомненно хочет,
готов побожиться. Ничто его не может удержать. Ведь он за этим приехал в
город, и чем скорее мы отведем его на место, тем лучше.
"В таком случае, друг мой, - заявляю я ему, - мой долг сказать тебе,
что ты сильно ошибся". - "Как так?" - спрашивает. А я ему вдруг: "Ну че-
го ты стоишь, я тебя не держу". И представь, Саксон, этот дуралей, под-
винулся. "Не понимаю", - говорит. "А вот мы тебе сейчас все разъясним".
И тогда я ему показал: раз! раз! справа! слева! Хлоп! еще! еще! Прямо
фейерверк! Четвертое июля! Второе пришествие! У него из глаз искры посы-
пались, небо показалось с овчинку, ну прямо в ад попал! Все это, если ты
изучил бокс, дело нескольких секунд. Только, конечно, рукам без перчаток
больно. Но если бы ты видела парня до этой встречи и после, ты бы поду-
мала, что он актер-трансформатор, так я перекроил ему рожу. Ты бы лопну-
ла со смеху!
Билл разразился новым взрывом хохота. Саксон заставила себя тоже
рассмеяться, но ее охватил ужас. Да, Мерседес была права. Дуралеи рабо-
чие ссорились и грызлись из-за работы. Умные хозяева разъезжали в авто-
мобилях; они не ссорились и не грызлись, - они натравливали дураков,
чтобы те дрались и грызлись вместо них - таких людей, как Берт и Фрэнк
Дэвис, Честер Джонсон, и Отто Фрэнк, Трясучье Пузо, и сыщиков, и всех
штрейкбрехеров. И этих дураков колотили и убивали, арестовывали и веша-
ли. О, умные знали, что они делают! Они оставались целы и невредимы. Они
только разъезжали в автомобилях.
Тем временем Билл продолжал:
- "Ах вы хулиган", - скулит парень, с трудом поднимаясь на ноги. "Ну
что, - спрашиваю я, - ты все еще желаешь получить эту работу?" Он только
помотал головой. Тогда я его хорошенько пробрал. "Теперь тебе, парень,
одно остается - удирай! Понимаешь? Убирайся отсюда. Твое место в дерев-
не. А если ты опять покажешь в городе свой нос, мы за тебя возьмемся как
следует. Сейчас мы только с тобой поиграли. Но попадись ты нам еще раз,
мы тебя так разукрасим, что родная мать не узнает".
И посмотрела бы ты, как он улепетывал! Откуда только прыть взялась!
