забывая притом и о приданом для ребенка.
Единственное, что она купила, были три нарядные вязаные фуфаечки. Все
остальное, до самых мелочей, она сделала сама: вышитые елочкой пеленки,
вязанные крючком кофточку и капор, варежки, вышитые чепчики, крошечные
пинетки, длинные крестильные платьица, рубашечки на крошечных бре-
тельках, кажется годные только для куклы, расшитые шелком белые фланеле-
вые юбочки, чулочки и вязаные сапожки, которые она видела уже на брыкаю-
щихся розовых ножках с пухлыми пальчиками и толстенькими икрами, мно-
жество мягких полотняных простынок. Однако венцом всего явилось ма-
ленькое вышитое пальтецо из белого шелка. И в каждую вещицу, в каждый
стежок Саксон вкладывала свою любовь. Но когда она отдавала себе отчет в
характере этой постоянно наполнявшей ее любви, то не могла не приз-
наться, что любовь эта скорее относится к Биллу, чем к тому туманному и
неопределенному живому комочку, которого, при всей своей неясности к не-
му, она еще не могла себе представить.
- Гм... - сказал Билл, пересмотрев весь этот маленький гардероб и
возвращаясь к фуфаечкам. - Из всех твоих смешных финтифлюшек вот это
больше всего помогает мне представить себе нашего малыша. Я прямо вижу
его в этих настоящих мужских фуфаечках.
И Саксон, охваченная внезапным порывом счастья, от которого у нее на
глазах выступили слезы, поднесла одну из фуфаечек к его губам. Он тор-
жественно поцеловал ее, не сводя глаз с жены.
- Это и мальчику, но больше всего тебе.
Однако заработок Саксон вдруг прекратился самым неожиданным и траги-
ческим образом. Однажды, узнав о дешевой распродаже, она переправилась
на пароме в Сан-Франциско. Проходя по Сатер-стрит, она обратила внимание
на выставку в витрине небольшого магазинчика. Сначала она глазам своим
не поверила - там на почетном месте красовался тот самый восхитительный
утренний чепчик, за который Мерседес ей заплатила двенадцать долларов и
на котором теперь стояла цена: двадцать восемь. Саксон вошла в магазин и
обратилась к хозяйке, худой пожилой женщине с проницательными глазами,
по-видимому иностранке.
- Нет, я ничего покупать не собираюсь, - сказала Саксон. - Я сама де-
лаю такие же вещи, какие у вас тут продаются, и хотела бы только знать,
сколько вы платите за них, ну хотя бы вон за тот выставленный в витрине
чепчик?
Женщина бросила пристальный взгляд на руку Саксон, большой и указа-
тельный пальцы которой носили на себе бесчисленные следы уколов, затем
осмотрела ее с головы до ног.
- А вы умеете делать такие вещи? Саксон кивнула головой?
- Я заплатила за него женщине, которая его сделала, двадцать долла-
ров.
Саксон подавила невольный возглас изумления и с минуту помолчала,
размышляя. Мерседес заплатила ей всего двенадцать - значит, восемь она
положила себе в карман ни за что ни про что, тогда как Саксон затратила
и свой материал и свой труд!
- Будьте добры, покажите мне другие вещи ручной работы - сорочки и
вообще белье и скажите, сколько вы за них дали?
- Так, значит, вы умеете делать такие вещи?
- Умею.
- И согласны мне их продавать?
- Конечно, - сказала Саксон. - Я затем сюда и вошла.
- Мы набавляем при продаже очень немного, - продолжала женщина. - Но
вы понимаете - плата за помещение, электричество и прочее, да надо же
немного и подработать. Без этой прибавки мы не могли бы торговать.
- Ну ясно, - кивнула Саксон.
Разглядывая восхитительное белье, Саксон нашла еще ночную рубашку и
комбинацию своего изделия. За первую она получила от Мерседес восемь
долларов, - здесь она продавалась за восемнадцать, а хозяйка за нее зап-
латила четырнадцать; за вторую Саксон получила шесть, цена на ней стояла
- пятнадцать, а хозяйке она обошлась в одиннадцать.
- Благодарю вас, - сказала Саксон, надевая перчатки. - Я с удо-
вольствием принесу вам свою работу по этим ценам.
- А я с удовольствием куплю... если вещи будут так же хорошо сделаны.
- Хозяйка строго на нее посмотрела. - Не забудьте, что качество должно
быть не хуже. Я часто получаю специальные заказы, и если я буду довольна
вашей работой, то дело для вас найдется.
Мерседес и бровью не повела, когда Саксон обрушилась на нее с упрека-
ми:
- Вы же говорили, что берете только за комиссию!
- Говорила. Так я и делала.
- Но ведь я покупала весь материал и я работала, а вы получали льви-
ную долю платы.
- А почему бы мне ее и не получать, милочка? Я же была посредницей.
Посредникам обычно достается львиная доля. Так уж заведено.
- А по-моему, это очень несправедливо, - сказала Саксон скорее пе-
чально, чем сердито.
- Ну, уж это вы на жизнь обижайтесь, а не на меня, - возразила Мерсе-
дес язвительно, однако тон ее внезапно смягчился, - настроения у нее
быстро менялись. - Но зачем нам, милочка, ссориться? Я ведь вас так люб-
лю. Все это пустяки при вашей молодости и здоровье да еще с таким
сильным молодым мужем. А я старуха, и мой старик тоже может сделать для
меня очень мало, он и так уж не жилец на этом свете. Ведь у него больные
ноги, хоронить-то его мне придется. И я оказываю ему честь: спать вечным
сном он будет рядом со мной! Правда, он глупый, тупой, неуклюжий старик;
но, несмотря на глупость, в нем нет ни капли злобы. Я уже купила места
на кладбище и заплатила за них - частью из тех комиссионных, которые
брала с вас. Но остаются еще похороны. Все должно быть сделано как сле-
дует. Мне еще нужно накопить не мало, а Барри может протянуть ноги в лю-
бую минуту.
Саксон осторожно понюхала воздух и догадалась, что старуха опять
пьяна.
- Пойдемте, дорогая, я вам кое-что покажу. - Она повела Саксон в свою
спальню и приподняла крышку большого сундука. На Саксон повеяло тонким
ароматом розовых лепестков. - Смотрите, вот мое погребальное приданое. В
этом платье я обвенчаюсь с могилой.
Удивление Саксон все росло, по мере того как старуха показывала ей
вещь за вещью, изящное, нарядное и роскошное приданое, которое годилось
бы для самой богатой невесты. Наконец, Мерседес извлекла на свет веер из
слоновой кости.
- Это мне подарили в Венеции, дорогая. А вот, смотрите, черепаховый
гребень; его заказал для меня Брюс Анстей за неделю до того, как выпил
свой последний бокал и прострелил свою сумасбродную голову из кольта. А
этот шарф! Да, да, этот шарф из либерти...
- И все это уйдет с вами в могилу? - воскликнула Саксон. - Какое бе-
зумие!
Мерседес рассмеялась:
- А почему бы и нет? Умру, как жила. В этом моя радость. Я сойду в
могилу невестой. Я не могу лежать в холодном и тесном гробу, мне хоте-
лось бы, чтобы вместо него меня ждало широкое ложе, все покрытое мягкими
восточными тканями и заваленное грудами подушек.
- Но ведь на ваше приданое можно было бы устроить двадцать похорон и
купить двадцать мест! - возразила Саксон, задетая этим кощунственным
разговором о смерти.
- Пусть моя смерть будет такой же, как моя жизнь, - самодовольно зая-
вила Мерседес. - Старик Барри ляжет рядом с шикарной невестой! - Она
закрыла глаза и вздохнула. - Хотя я предпочла бы, чтобы рядом со мной во
мраке великой ночи лежал Брюс Анстей или еще кто-нибудь из моих возлюб-
ленных и вместе со мной обратился в прах, потому что это и есть настоя-
щая смерть. - Она посмотрела на Саксон; в глазах ее был пьяный блеск и
вместе с тем холодное презрение. - В древности, когда погребали великих
людей, с ними вместе зарывали живьем их рабов. Я же, моя дорогая, беру с
собой только свои тряпки!
- Значит, вы... совсем не боитесь смерти? Ни чуточки?
Мерседес покачала головой и торжественно ответила:
- Смерть честна, добра и справедлива. Я не боюсь смерти. Я людей бо-
юсь и того, как они со мной поступят после моей смерти. Потому-то я все
и приготовляю заранее. Нет, когда я умру, они меня не получат.
Саксон была смущена.
- А на что же вы им будете нужны?
- Им нужно много мертвецов, - последовал ответ. - Вы знаете, какая
судьба постигает стариков и старух, которых не на что хоронить? Их не
хоронят вовсе. Вот послушайте. Однажды мы стояли перед высокими дверями.
Меня сопровождал профессор - странный человек, которому следовало быть
пиратом, или осаждать города, или грабить банки, но отнюдь не читать
лекции. Стройный, как Дон Жуан, руки стальные... Так же силен был и его
дух. И он был сумасшедший, как и все мои кавалеры, чуть-чуть сумасшед-
ший. "Пойдем, Мерседес, - сказал он, - посмотрим на наших ближних, про-
никнемся смирением и возвеличимся духом оттого, что мы не похожи на них
- пока не похожи. А потом поужинаем с особым, дьявольским аппетитом и
выпьем за их здоровье золотого вина, которое засверкает еще жарче после
всего, что мы видели. Пойдем же. Мерседес".
Он распахнул двери и, взяв меня за руку, заставил войти. Мы оказались
в печальной компании. На мраморных столах лежали и полусидели, опираясь
на подпорки, двадцать четыре тела, а множество молодых людей с блестящи-
ми глазами и блестящими ножичками в руках склонились над этими столами.
При нашем появлении они подняли головы и принялись с любопытством меня
разглядывать.
- Они были мертвы, эти тела? - спросила Саксон с трепетом.
- Это были трупы бедняков, милочка. "Пойдем, Мерседес, - снова позвал
он меня. - Я покажу вам кое-что, от чего наша радость, что мы живы, ста-
нет еще сильнее". И он повел меня вниз, туда, где находились чаны - чаны
с засолом, милочка. Мне было страшно, но когда я заглянула в них, я не-
вольно подумала о том, что будет со мной, когда я умру. Мертвецы лежали
в этих чанах, как свинина в рассоле. В это время сверху потребовали жен-
щину, непременно старуху. И служитель, приставленный к чанам, стал вы-
лавливать старуху. Сначала он выудил мужчину... опять пошарил - еще муж-
чина... Он торопился и принялся ворчать. Наконец, он вытащил из этой ка-
ши женщину, и так как, судя по лицу, это была старуха, он остался дово-
лен.
- Неправда! Этого не может быть! - закричала Саксон.
- Я видела все это своими собственными глазами, милочка, и знаю, что
говорю. И я вам повторяю: не бойтесь кары божьей, - бойтесь только этих
чанов с рассолом! И когда я стояла и смотрела, а тот, кто привел меня
туда, смотрел на меня и улыбался, и просил, и завораживал меня своими
черными сумасшедшими глазами усталого ученого, - я решила, что подобная
судьба не может и не должна постичь мою земную оболочку... Потому что
она ведь мила мне - моя оболочка, моя плоть; и была мила многим в тече-
ние моей жизни. Нет, нет, чаны с рассолом не место для моих губ, знавших
столько поцелуев, не место для моего тела, расточавшего столько любви!
Мерседес опять приподняла крышку сундука и полюбовалась на свои похо-
ронные наряды.
- Вот я и приготовила себе все для вечного сна. В этом я буду лежать
на смертном ложе. Некоторые философы говорят: "Люди знают, что непремен-
но умрут, а все равно не верят этому". Но старики верят. И я верю.
Вспомните, дорогая, о чанах с рассолом и не сердитесь на меня за
большие комиссионные. Чтобы избежать такой участи, я бы ни перед чем не
остановилась! Украла бы лепту вдовицы, сухую корку сироты, медяки, поло-
женные на глаза умершего!
- А вы в бога верите? - отрывисто спросила Саксон, силясь сдержать
себя, несмотря на овладевший ею холодный ужас.
Мерседес опустила глаза и пожала плечами.
- Кто знает - есть он или нет? Во всяком случае, я буду отдыхать спо-
койно.
- А наказание? - И Саксон вспомнила жизнь Мерседес, представлявшуюся
ей какой-то чудовищной сказкой.
- Никакого наказания быть не может, моя дорогая. Бог, как выразился
один старый поэт, "в общем добрый малый". Когда-нибудь мы с вами потол-
куем о боге. Но вы его не бойтесь. Бойтесь только чанов с рассолом и то-
го, что люди могут сделать после вашей смерти с вашим прекрасным телом.
