Мерседес не американка. С другой стороны, она говорит без всякого акцен-
та. И налет чего-то иностранного в ее речи настолько неуловим, что труд-
но определить его.
- Ага, - отозвался Билл, когда она рассказала ему вечером о своем
знакомстве. - Так вот она какая - миссис Хиггинс! Да, ее муж - ночной
сторож. У него нет руки. Оба они - занятная парочка! Есть такие, что да-
же боятся ее. Некоторые старушки ирландки и даго считают ее колдуньей и
не хотят иметь с ней никакого дела. Берт рассказывал мне. Есть и такие,
что твердо верят, будто, если она разозлится или ей не понравится
чья-нибудь физиономия или еще что-нибудь, достаточно ей посмотреть на
того человека, и он - хлоп наземь и умер. Один из наших конюхов - да ты
видала его, Гендерсон, он живет тут за углом на Пятой, - уверяет, что у
нее не все дома.
- Не знаю, право, - отозвалась Саксон, желая вступиться за свою новую
знакомую. - Может быть, она и сумасшедшая, но говорит она то же самое,
что и ты: будто я похожа на француженку, а не на американку.
- В таком случае я начинаю уважать ее, - ответил Билл. - Значит, ко-
телок у нее варит.
- И она говорит на таком правильном английском языке. Билли, прямо
как учитель в школе... мне кажется, так говорила моя мама. Она образо-
ванная.
- Уж, наверное, она не сумасшедшая, раз так тебе понравилась.
- Она велела поздравить тебя, что ты выбрал меня. "У вашего мужа хо-
роший вкус", говорит... - засмеялась Саксон.
- Да? Тогда передай ей от меня сердечный привет; она, как видно, уме-
ет ценить хорошее, и ей следовало бы собственно поздравить и тебя с вы-
бором хорошего мужа!
Несколько дней спустя Саксон опять встретилась с соседкой, и Мерседес
Хиггинс снова кивнула головой не то молодой женщине, не то белью, кото-
рое та развешивала для просушки.
- Я смотрю, как вы стираете, маленькая женщина, - приветствовала ее
старуха. - Смотрю и огорчаюсь.
- Что вы! Я четыре года работала в прачечной, - поспешно ответила
Саксон.
Мерседес презрительно засмеялась:
- Паровая прачечная? Подумаешь, стирка!.. Дурацкая работа. В паровую
прачечную должно было бы попадать только самое обыкновенное белье, - на
то оно и обыкновенное. Но изящные вещи, кружевные, легкие - о-ля-ля, ми-
лочка, они требуют особой стирки, это целое искусство! Тут нужен ум, та-
лант, осторожность и такое же деликатное обращение, как деликатны сами
эти вещицы. Я вам дам рецепт домашнего мыла. Оно не портит ткани, оно
придает ей мягкость, белизну и оживляет ее. Вы будете носить такие вещи
очень долго, ведь белое никогда не надоедает. Да, стирка - дело тонкое,
настоящее искусство! Стирать нужно так, как рисуют картину или пишут
стихотворение, - с любовью, благоговейно; это своего рода священно-
действие.
Я научу вас, милочка, всяким занятным штукам, о каких янки и понятия
не имеют. Я научу вас новой красоте! - Она опять кивнула на белье. - Вы
вяжете кружева? Я знаю все виды кружев: бельгийские, мальтийские, ме-
хельнские - все, все сорта кружев, самых восхитительных! И я научу вас
плести те, которые попроще, чтобы вы могли делать их сами и ваш милый
муж любил вас всегда, всегда.
В первое свое посещение старухи Хиггинс молодая женщина получила от
нее рецепт, как изготовлять домашнее мыло, и самые подробные наставления
относительно стирки тонкого белья. Кроме того, Саксон была потрясена и
взволнована всеми странностями и причудами, таившимися в этой увядшей
женщине, от рассказов которой веяло дыханием далеких стран и чуждых мо-
рей.
- Вы испанка? - решилась спросить Саксон.
- И да и нет, как говорится - ни то ни се. Мой отец - ирландец, моя
мать - испанка из Перу. На нее я походка лицом и цветом кожи, но похожа
чем-то и на отца - голубоглазого мечтательного кельта с песней на устах,
неутомимыми ногами и роковой страстью к путешествиям, - она и погубила
его. Эта страсть передалась и мне и увела меня в такие же дали, как ув-
лекла когда-то и его.
Саксон вспомнила школьную географию, и ей смутно представилась геог-
рафическая карта с материками и изломанной линией их берегов.
- О! - воскликнула она. - Значит, вы из Южной Америки!
Мерседес пожала плечами.
- Человеку надо где-то родиться. У моей матери было огромное ранчо.
Весь Окленд поместился бы на самом маленьком из ее пастбищ.
Старуха, улыбаясь, вздохнула и на некоторое время погрузилась в свои
воспоминания. Саксон очень хотелось узнать как можно больше об этой жен-
щине, которая, вероятно, прожила свою юность так, как жили когда-то в
испанской Калифорнии.
- Вы, должно быть, получили хорошее образование? - начала Саксон воп-
росительно. - Вы так безукоризненно говорите по-английски.
- Ах, английский - ему я научилась потом, не в школе. Да, я получила
хорошее образование и знала многое, только не знала главного - мужчин.
Это тоже пришло потом. Моей матери, конечно, никогда и не снилось, - она
была страшно богатой леди, тем, что вы называете "королевой пастбищ", -
ей, конечно, и не снилось, что я, несмотря на свое образование, окажусь
в конце концов женой ночного сторожа. - Она засмеялась над нелепостью
этого предположения. - У нас дома были сотни, даже тысячи ночных сторо-
жей и рабочих, и все они нам служили. Были и пеоны - это, по здешним по-
нятиям, почти что рабы - и ковбои, которым приходилось делать двести
миль верхом, чтобы проехать ранчо из конца в конец. А уж слуг в доме
нельзя было и сосчитать. Да, да, у моей матери их были десятки.
Мерседес Хиггинс, болтливая, как гречанка, продолжала делиться с Сак-
сон своими воспоминаниями.
- Но все они были ужасно грязные и ленивые. Вот китайцы, как правило,
- превосходные слуги. Японцы тоже, если попадутся надежные; хотя китайцы
все-таки лучше. Служанки-японки - хорошенькие и веселые, но в любую ми-
нуту могут все бросить и уйти от вас. Индусы слабосильны, но очень пос-
лушны. Их сагибы и мэмсагибы для них прямо какие-то божества! Я была для
них мэмсагиб, потому что я женщина. У меня был однажды повар, русский, -
так он всегда плевал в плиту - "на счастье". Очень смешно. Но мы мири-
лись с этим. Таков обычай.
- Вы, наверно, много путешествовали, раз у вас были такие странные
слуги? - спросила Саксон, чтобы старуха продолжала свой рассказ.
Мерседес засмеялась и кивнула.
- Но чуднее всего - это черные рабы в Океании: маленькие, курчавые, с
костяными украшениями, продетыми через нос. Когда они лодырничали или
крали, их привязывали к стволу кокосовой пальмы за оградой и стегали
кнутами из кожи носорога. Они были с острова людоедов и охотников за го-
ловами и никогда не издали ни одного стона. Этого требовала их гордость.
Я помню маленького Виби - ему было всего двенадцать лет, - он прислужи-
вал мне; и когда ему исполосовали всю спину и я плакала над ним, он
только смеялся и говорил: "Подожди еще чуточку, и я отрежу голову
большому белому хозяину". Он имел в виду Брюса Анстея, англичанина, ко-
торый его избил. Но маленькому Виби так и не досталась голова хозяина.
Он убежал, и дикари ему самому отрезали голову и съели его начисто.
У Саксон пробежал мороз по коже, лицо ее потемнело, а Мерседес Хиг-
гинс продолжала трещать:
- Ах, какие это были веселые, бурные и дикие времена! Вы не поверите,
дорогая, эти англичане с плантаций выпили за три года целое море шам-
панского и шотландского виски и истратили тридцать тысяч фунтов. За-
метьте, не долларов, а фунтов, а это составляет сто пятьдесят тысяч дол-
ларов. Но пока было что тратить, они жили, как короли. Это была велико-
лепная, сказочная и безумная, совершенно безумная жизнь.
Чтобы уехать, мне пришлось продать в Новой Зеландии половину моих за-
мечательных драгоценностей. В конце концов Брюс Анстей застрелился. Род-
жер поступил штурманом на торговое судно с черной командой, за восемь
фунтов в месяц. А Джэк Гилбрайт был самый чудной из всех. Он происходил
из богатой и знатной семьи. Вернувшись в Англию, он стал торговать мясом
для кошек в окрестностях своего родового замка и делал это до тех пор,
пока родственники не дали ему денег на покупку каучуковой плантации, и
он уехал не то в Индию, не то на Суматру, а может быть на Новую Гви-
нею... Не помню.
Вернувшись домой и стряпая в кухне обед для Билла, Саксон долго дума-
ла о том, какие неистовые желания и страсти заставили эту старуху с
обожженным солнцем лицом совершить весь огромный путь - от роскошного
перуанского ранчо до Окленда и - до Барри Хиггинса. Старик Хиггинс не
принадлежал к числу тех, кто выбросил бы деньги на шампанское, да у не-
го, вероятно, и случая такого не было. В своих рассказах она упоминала
имена других мужчин, но не его.
Еще не раз Мерседес пускалась в воспоминания; о многом она говорила
лишь отрывочно, намеками. Не было, кажется, ни одной страны, ни одного
большого города в Старом и Новом Свете, где бы она не побывала. Она по-
сетила десять лет тому назад даже Клондайк и несколькими яркими штрихами
обрисовала своей слушательнице закутанных в меха и обутых в мокасины зо-
лотоискателей, которые сорили в барах золотым песком, стоившим не одну
тысячу долларов. Казалось, миссис Хиггинс всегда имела дело только с та-
кими мужчинами, для которых деньги - все равно что вода.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Саксон, занятая тем, как удержать любовь Билла, сохранить свежесть их
взаимного чувства и никогда не спускаться с тех вершин, которых они сей-
час достигли, охотно встречалась с миссис Хиггинс и слушала ее рассказы.
Ведь та знала, должна была знать, секрет вечного счастья. Недаром Мерсе-
дес сама не раз делала намеки на то, что ей ведомо больше, чем заурядным
женщинам.
В течение ближайших недель молодая женщина часто бывала у нее, но
старуха говорила о чем угодно, только не об интересовавших Саксон пред-
метах. Она учила ее плести кружева, стирать тонкое белье и закупать про-
визию. Однажды Саксон нашла Мерседес более оживленной, чем обычно. Жур-
чащая речь старухи лилась особенно торопливо. Глаза пылали, пылали и ще-
ки. И слова жгли, точно пламя. В комнате пахло спиртом, и Саксон поняла,
что Мерседес напилась. Испуганная и оробевшая, Саксон все же уселась ря-
дом с ней и, подрубая носовой платок для Билла, стала слушать ее беспо-
рядочную, отрывистую речь.
- Так вот, милочка. Я вам расскажу про мужчин. Не будьте такой глу-
пой, как другие, которые считают, что я сумасшедшая, колдунья, что у ме-
ня дурной глаз. Ха-ха! Как вспомню эту дурочку Мэгги Донэхью, - она
всегда закрывает платком своего ребенка, когда мы встречаемся на улице,
- а мне просто смешно. Да, я была колдуньей, но я околдовывала мужчин.
О, я мудра, очень, очень мудра, дорогая моя! Я расскажу вам, как женщины
любят мужчин и как мужчины любят женщин - все равно: и хорошие мужчины и
дурные. О том, какое животное сидит в каждом мужчине, и о некоторых их
странностях, разбивающих сердца женщинам, которые не понимают того, что
нужно понимать, - ибо все женщины дуры. Но я не дура. Да, да, послушай-
те.
Я сейчас старуха; как женщина, я не скажу вам, сколько мне лет, - но
я и до сих пор сохранила власть над мужчинами. И я могла бы ее сохра-
нить, будь я даже столетней и беззубой. Не над молодыми, конечно, - те
были моими рабами в мои молодые годы, - нет, над старыми, как и подобает
моему возрасту. И хорошо, что я обладаю этой властью. У меня нет ни де-
нег, ни родных, никого в целом мире, - у меня есть только моя мудрость и
мои воспоминания; один пепел, но пепел царственный и драгоценный. Такие
старухи, как я, обычно или нищенствуют и умирают с голоду, или идут в
богадельню, но не я. Я добыла себе мужа. Правда, это только Барри Хиг-
гинс... старик Барри, грузный, как бык; но, дорогая моя, он все же муж-
чина, и притом со странностями, как и все они. Правда, у него одна рука,
