ков Окленда надо либо выгнать из города, либо вздернуть. Здорово, а?
Ловко придумали!
То же самое и у нас. Мы объявим забастовку уже не из сочувствия за-
водским рабочим, - у нас свои заботы. Они уволили четверых лучших наших
товарищей, которые были нашими уполномоченными в согласительных комисси-
ях. Уволили без всякого повода. Говорю тебе, хозяева сами вызывают бес-
порядки, и они их добьются, если будут себя так вести. Мы уже договори-
лись с союзом портовых рабочих Сан-Франциско. Если они нас поддержат,
это уже кое-что.
- Значит... вы решили бастовать? - спросила Саксон.
Он кивнул.
- Но ведь ты же говоришь, что хозяевам это на руку?
- Не все ли равно? - пожал Билл плечами и продолжал: - Лучше забас-
товка, чем ждать, чтобы тебя выкинули на улицу. Главное - выиграть время
и начать, пока они еще не подготовились. Разве мы не знаем, что они сей-
час делают? Они набирают штрейкбрехеров по всему штату, всяких конюхов,
живодеров и прочий сброд. Они уже набрали человек сорок, поместили их в
гостинице в Стоктоне, кормят и содержат, а затем выпустят их на нас; но
уже не сорок, а несколько сотен. Так что я в эту субботу, должно быть,
последний раз принесу заработную плату... на некоторое время.
Саксон закрыла глаза и несколько минут молча обдумывала создавшееся
положение. Не в ее натуре было сразу впадать в панику. Та спокойная
уравновешенность, которая в ней так нравилась Биллу, никогда не покидала
ее в критические минуты. Саксон понимала, что и она только ничтожная
мошка, попавшая вместе со многими другими мошками в паутину всех этих
непонятных и запутанных событий.
- Что ж, придется взять из сберегательной кассы, чтобы заплатить за
квартиру, - спокойно сказала она.
Лицо Билла вытянулось.
- У нас в кассе не так много, как ты думаешь, - признался он. - Надо
было хоронить Берта, и я, знаешь ли, доплатил, сколько не хватало.
- Сколько же?
- Сорок долларов. Я надеялся, что мясник и другие потерпят. Они же
знают, что за мной деньги не пропадут. Но они сказали мне прямо: все это
время они давали бастовавшим рабочим в долг, - они же сочувствуют нам, -
а теперь, когда забастовка провалилась, они сами сели на мель. И я взял,
сколько надо было, в кассе. Я был уверен, что ты не рассердишься. Ведь
правда?
Саксон храбро улыбнулась и храбро подавила страх, сжавший ей сердце.
- Только так и можно было поступить. Билли. Если бы ты лежал больной,
я поступила бы совершенно так же; и то же самое сделал бы для нас с то-
бой Берт, если бы ты оказался на его месте.
Его лицо просияло.
- Молодец, Саксон! Ты настоящий товарищ, и на тебя всегда можно поло-
житься. Ты для меня - все равно что правая рука. Вот почему я говорю: не
надо больше ребят. Если я потеряю тебя, то останусь на всю жизнь вроде
калеки.
Саксон ласково кивнула ему.
- Надо будет экономить, - задумчиво сказала она. - Сколько у нас ос-
талось?
- Что-то около - тридцати долларов. Мне, видишь ли, пришлось еще зап-
латить Марте Скелтон и за... ну и за другое. А тут еще союз решил приго-
товиться на всякий случай и обложил каждого экстренным взносом в четыре
доллара. Доктор Гентли подождет; так он сказал мне. Вот настоящий чело-
век, Саксон, даю слово! Понравился он тебе?
- Да, очень. Но ведь я ничего в докторах не понимаю. Я ни разу к ним
не обращалась, - только когда мне прививали оспу, и то это делал городс-
кой врач.
- Похоже, что скоро выступят и трамвайщики. Говорят, в городе появил-
ся Дэн Фэллон. Он прямехонько из Нью-Йорка. Думал пробраться тайком, а
рабочие узнали, когда он выехал из Нью-Йорка, и следили за ним все вре-
мя. Да и как не следить! Он всегда тут как тут, раз дело касается трам-
вайщиков. И сколько стачек он сорвал! У него есть в запасе целая армия
штрейкбрехеров, и он по мере надобности перебрасывает их с места на мес-
то в особых поездах. Окленд еще не видел таких рабочих беспорядков, как
теперешние. А что еще будет! Небу жарко станет!
- В таком случае береги себя. Билли. А то я и тебя потеряю.
- Ах, пустяки! Я умею быть осторожным. Да к тому же не думаю, чтобы
мы проиграли. У нас есть некоторые шансы на успех.
- Но вы их потеряете, если начнете убивать людей.
- Да. Мы постараемся этого избежать.
- Не нужно насилия.
- Револьверов и динамита мы в ход пускать не будем, - сказал он, - но
многим из этих мерзавцев штрейкбрехеров мы морды разукрасим. Без этого
не обойдется.
- Но ты, Билли, ничего такого делать не будешь, правда?
- Во всяком случае не так, чтобы какой-нибудь подлец мог потом дока-
зать на меня в суде. - Он быстро перешел на другое: - Знаешь, Барри-то
умер. Я не хотел тебе говорить, пока ты совсем не поправишься. Его похо-
ронили на прошлой неделе. А старуха уезжает во Фриско. Она сказала, что
зайдет попрощаться. Первые несколько дней твоей болезни она очень хорошо
за тобой ухаживала, но потом довела Марту Скелтон до белого каления; та
уж и не знала, как от нее отделаться.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
С тех пор как Билл бастовал и часто уходил дежурить в пикетах. Мерсе-
дес уехала и умер Берт, Саксон оказалась в таком одиночестве, которое не
могло не повлиять даже на ее здоровую натуру. Мери тоже уехала, - она
будто бы получила место экономки в другом городе.
Билл мало что мог сделать для Саксон в ее теперешнем состоянии. Он
смутно чувствовал, что она страдает, но не понимал причины и глубины
этих страданий. Его практическая, чисто мужская натура была слишком да-
лека от той душевной драмы, какую переживала она. Он, в лучшем случае,
присутствовал при этой драме как свидетель, - правда, благожелательный
свидетель, но видевший очень мало. Для нее ребенок был живым и реальным;
таким она чувствовала его и до сих пор. В этом и состояла ее мука. Ника-
ким усилием воли не могла она заглушить ощущения гнетущей пустоты. Ре-
альность этого ребенка доводила ее иногда до галлюцинаций. Ей казалось,
что где-то он все же существует и она должна найти его. Она ловила себя
на том, что прислушивается, напрягая слух, к его детскому крику, которо-
го на самом деле не слышала ни разу, но слышала в своем воображении ты-
сячи раз в счастливые месяцы беременности. Дважды она вставала во сне с
постели и бродила, разыскивая его, и просыпалась перед комодом своей ма-
тери, где хранилось приданое ребенка. В такие минуты Саксон говорила се-
бе: "И у меня был когда-то ребенок". Она повторяла это вслух и днем, си-
дя у открытого окна и глядя на игравших ребят.
Однажды, когда она проезжала в трамвае по Восьмой улице, около нее
села молодая мать с лепечущим малышом на руках. И Саксон сказала ей:
- У меня тоже был ребенок. Он умер.
Мать испуганно взглянула на нее и невольно крепче прижала к себе ре-
бенка; но затем выражение ее лица смягчилось, и она ласково сказала:
- Бедненькая!
- Да, - повторила Саксон. - Он умер.
Глаза ее наполнились слезами, но то, что она сказала вслух о своем
горе, принесло ей как бы некоторое облегчение. Весь день потом ее прес-
ледовало настойчивое желание поведать о нем всем и каждому - и кассиру в
банке, и пожилому приказчику в магазине Сэлингера, и слепой женщине, ко-
торую водил маленький мальчик, игравший на концертино, - всем, кроме по-
лисмена. Полисмены стали теперь для нее какими-то новыми, страшными су-
ществами. Она видела, как беспощадно они убивали забастовщиков, не менее
беспощадно, чем те - штрейкбрехеров. Но они убивали не из-за куска хле-
ба, не из-за работы, это были профессиональные убийцы. Убивать было их
обязанностью. В тот день, когда они загнали кучку рабочих в угол у ее
крыльца, они могли просто взять и арестовать их, но они этого не сдела-
ли. И с тех пор, завидев полисмена, она сходила с тротуара, стараясь
обойти его как можно дальше. Она чувствовала в нем чуждую силу, в корне
враждебную ей и ее близким.
Как-то, когда она ждала трамвая на углу Восьмой улицы и Бродвея, сто-
явший на углу полисмен узнал ее и поклонился. Она страшно побледнела, и
сердце ее мучительно забилось. Но ведь это был просто-напросто Нэд Гер-
манманн, ее старый знакомый, толстый, мордастый малый, и он казался сей-
час добродушнее, чем когда-либо. В школе они были с ним в течение трех
полугодий соседями; потом оба они целых полгода выдавали в классе книги
перед письменной работой по литературе. В тот день, когда в Пиноле взле-
тели на воздух пороховые заводы и в окнах школы не осталось ни одного
целого стекла, только они одни не поддались общей панике и не бросились,
подобно другим ученикам, бежать на улицу. Они остались в школе, и рас-
серженный директор потом водил их из класса в класс, показывая струсив-
шим ученикам, а затем отпустил домой, наградив за смелость месячными ка-
никулами. Окончив ученье, Нэд Германманн поступил в полицию, женился на
Лине Хайлэнд, и Саксон слышала, что у них уже пятеро детей.
И все-таки он был теперь полисменом, а Билл забастовщиком. Разве тот
же Нэд Германманн не может в один прекрасный день броситься на Билла и
бить его и стрелять в него, как это делали перед ее крыльцом так недавно
другие полисмены?
- Что с тобою, Саксон? - спросил Нэд. - Больна?
Она покачала головой и, не будучи в силах произнести ни слова, поспе-
шила к трамваю, который как раз остановился.
- Давай я помогу тебе, - предложил он, когда она хотела подняться на
подножку.
В испуге она отшатнулась и отрывисто пробормотала:
- Нет, я сама... я не поеду на нем; я забыла одну вещь.
И она поспешно свернула с Бродвея на Девятую улицу, Пройдя несколько
шагов по Девятой, она вернулась по Кэли-стрит обратно на Восьмую и села
в другой трамвай.
По мере того как проходили летние месяцы, положение в Окленде все
обострялось. Можно было подумать, что капиталисты выбрали именно этот
город для борьбы с рабочим движением. В результате забастовок, локаутов,
а также свертывания производства во многих смежных отраслях, появилось
столько безработных, что поступить куда-нибудь даже чернорабочим стало
очень трудно. Билл иной раз доставал поденную работу, но сводить концы с
концами они все же не могли, несмотря на небольшое пособие, выдаваемое
вначале стачечным комитетом, и суровую бережливость Саксон.
Их питание совсем не походило на то, какое они позволяли себе в пер-
вый год после свадьбы. Не только все продукты были худшего качества, но
от многого пришлось совсем отказаться. Мясо, даже самое плохое, подава-
лось очень редко. Свежее молоко они заменили сгущенным, но и его теперь
уже не покупали. Масло, если оно было, съедалось в пять раз медленнее,
чем раньше. Билл, привыкший выпивать за завтраком три чашки кофе, огра-
ничивался теперь одной. А Саксон каждый раз кипятила этот кофе невероят-
но долго, и стоил он всего двадцать центов за фунт.
Безработица наложила свой отпечаток и на всех окрестных жителей. Ра-
бочие, не участвовавшие в забастовке непосредственно, вовлекались в нее
косвенно или лишались работы, оттого что предприятие свертывалось. Мно-
гие холостые молодые люди съезжали с квартир, где они снимали комнаты, и
квартирная плата ложилась еще большим бременем на плечи их хозяев.
- Господи, боже мой! - жаловался мясник в разговоре с Саксон. - Мы,
рабочий люд, все страдаем! Моей жене не на что пойти к зубному врачу. А
мне скоро грозит банкротство.
Однажды, когда Билл хотел заложить часы, Саксон посоветовала ему за-
нять денег у Билла Мэрфи.
- Я и сам об этом думал, - возразил Билл. - Но теперь просить у него
невозможно. Я не рассказал тебе, что произошло во вторник вечером в
спортивном клубе? Ты помнишь этого болвана, чемпиона флота Соединенных
Штатов? Билл должен был бороться с ним и считал, что деньги у него в
кармане. К концу шестого раунда тот уж совсем выбился из сил, и Билл на-
деялся на седьмом покончить с ним. А тут, как назло, - такое уде его
