держусь и отражаю его удары, а уж если упаду - стараюсь досчитать до
восьми и потом встаю; опять наступаю, отступаю, наступаю...
Я не помню, что я делал, но, должно быть, именно так и было. С три-
надцатого, когда он швырнул меня на ковер вверх тормашками, по восемнад-
цатый я вообще ничего не сознавал...
...Так о чем же я рассказывал?.. Я открыл глаза, вернее - один глаз:
один глаз у меня только и открывался, - и вижу, лежу я в моем углу, меня
обмахивают полотенцами, дают нюхать нашатырь. Билли Мэрфи держит у меня
лед на затылке. А на другом конце ринга стоит "Гроза Чикаго". И я даже
не мог сразу вспомнить, что дрался именно с ним, - точно я где-то был и
только что вернулся. "Который сейчас раунд?" - спрашиваю Билла. "Восем-
надцатый", - говорит. "Вот черт, - говорю я, - а куда же девались ос-
тальные? Последний был, по-моему, тринадцатый". - "Ты прямо какое-то чу-
до, - говорит Мэрфи. - Четыре раунда ты был без сознания, только никто
этого, кроме меня, не заметил. Я все время уговаривал тебя кончать". В
это время звонит гонг, и я видку, что "Гроза Чикаго) ко мне приближает-
ся. "Кончай!" - говорит мне Билл; и я вижу, что он уже собирается бро-
сить полотенце. "Ни за что!" - говорю я. "Оставь, Билл!" Он продолжал
меня убеждать. В это время "Гроза Чикаго" подошел к моему углу. Вижу -
стоит, опустив руки, и смотрит на меня. Судьи тоже смотрят. А публика
замерла; слышно, как муха пролетит. Голова моя прояснилась, но не очень.
"Ты все равно не выиграешь", - говорит мне Билл. "А вот посмотрим", -
говорю я и неожиданно бросаюсь на противника, пользуясь тем, что он это-
го не ждал. Я так шатаюсь, что не могу стоять, а все-таки гоню его через
арену в его угол; но вдруг он поскользнулся и падает, и я падаю на него.
Публика прямо взбесилась...
...Что я хотел сказать? У меня все еще голова идет кругом, и в ней
точно пчелиный рой гудит.
- Ты рассказывал, как упал на него в его углу... - напомнила Саксон.
- Да... Ну вот, как только мы встали на ноги, - я-то уж не стою, - я
опять загнал его в мой угол и опять на него упал. Это было счастье, мы
встали, я непременно упал бы, но я вошел в клинч и держусь за противни-
ка. "Ну, конец тебе, говорю, я сейчас тебя прикончу!"
Однако я не мог его прикончить... но я, конечно, не сдаюсь. Как раз
когда судьи разнимали нас, мне удалось нанести ему такой удар в живот,
что он одурел... и тут он стал осторожнее, даже слишком. Он воображал,
что у меня сил осталось больше, чем их было на самом деле, и боялся вой-
ти со мною в клинч. Так что, как видишь, я все-таки его обманул!.. И он
не мог меня прикончить, никак не мог...
А в двадцатом раунде мы стояли посреди ринга и обменивались ударами с
одинаковыми шансами. При моем состоянии я все же очень хорошо держал се-
бя в руках... но ему присудили приз, и это совершенно справедливо... А
все-таки я провел его... Он меня не прикончил... И я провел этих болва-
нов, которые держали пари, что он со мной мигом справится...
Наконец, уже на рассвете Билл заснул. Он охал и стонал, его лицо по-
дергивалось от боли, он метался и никак не мог лечь удобно.
"Так вот что такое быть боксером", - думала Саксон. Это было гораздо
хуже, чем она себе представляла. Ей и в голову не приходило, что бок-
серскими перчатками можно так изувечить человека. Нет, нет, он больше
никогда не будет выступать. Уж пусть уличные свалки - все-таки лучше!
Она размышляла о том, насколько серьезны полученные им повреждения, ког-
да он что-то забормотал и открыл глаза.
- Чего ты хочешь? - спросила она и только потом заметила, что он
смотрит перед собой отсутствующим взглядом и бредит.
- Саксон!.. Саксон!.. - звал он ее.
- Я здесь. Билли. Что такое?
Его рука потянулась к тому месту на кровати, где обычно лежала она.
Опять он стал звать ее, и она закричала ему на ухо, что она здесь.
Тогда он облегченно вздохнул и пробормотал:
- Я не мог отказаться... Ведь нам нужны были деньги...
Его глаза снова закрылись, сон стал как будто более глубоким, хотя он
все еще продолжал бормотать. Она слышала, что бывает сотрясение мозга, и
очень испугалась. Потом вспомнила, что Мэрфи прикладывал ему лед к за-
тылку.
Саксон накинула платок и побежала в ближайший бар "Приют плотников"
на Седьмой. Хозяин только что открыл свое заведение и подметал пол. Он
дал ей столько льда из холодильника, сколько она могла захватить с со-
бой, расколов его на куски, чтобы ей удобнее было нести. Вернувшись до-
мой, она приложила лед к затылку Билла, к ногам поставила горячие утюги
и стала смачивать голову настоем квасцов, предварительно остудив его на
льду.
В комнате были завешены окна, и Билл проспал почти до вечера; прос-
нувшись, он, к ужасу Саксон, вдруг заявил, что должен встать и выйти.
- Я хочу показаться им, - пояснил он. - Я не желаю, чтобы надо мной
смеялись.
Одолев при помощи Саксон мучительный процесс одевания, он с трудом
встал и вышел из дома: он хотел всем показать, что не так уж сильно из-
бит и не слег в постель.
Это была тоже своего рода гордость, хотя и непохожая на женскую. Но
Саксон не знала, которая из них заслуживает большего уважения.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Опухоль на лице Билла опала, и ссадины зажили удивительно скоро - в
ближайшие же дни. Столь быстрое заживление говорило об исключительной
силе и крепости его организма. Остались только синяки под глазами, - они
держались около двух недель и особенно подозрительно выделялись на его
белом лице. А за эти две недели произошло немало важных событий.
Суд над Отто Фрэнком тянулся недолго. Присяжные, состоявшие преиму-
щественно из купцов и промышленников, признали, конечно, его виновным и
приговорили к смертной казни; для исполнения приговора его перевели в
сен-квентинскую тюрьму.
Разбор дела Честера Джонсона и остальных четырнадцати хоть и продол-
жался несколько дольше, но и он был закончен к концу той же недели.
Джонсона приговорили к повешению, двоих - к пожизненному заключению,
троих - к двадцати годам; оправданы были только двое, остальные семь по-
лучили от двух до десяти лет.
Все это повергло Саксон в глубокое уныние. Билл стал еще мрачнее, но
его воинственный пыл не угас.
- Конечно, в сражении всегда есть убитые, - сказал он, - иначе и быть
не может. Но меня поражает приговор. Или все виновны в убийстве, или
никто. Если все - то и надо было вынести всем одинаковый приговор и всех
повесить, как Джонсона, или не вешать никого. Хотел бы я знать, как
судья додумался до такого решения? Наверно, гадал на лотерейных билетах
или на пальцах, кому сколько лет назначить. Ну почему Джонни Блэк полу-
чил четыре, а Кол Хэтчинс - двадцать? Точно он выбирал наудачу, и Кол
Хэтчинс мог бы с таким же успехом получить четыре, а Джонни двадцать.
Я их обоих знаю еще с детства. Они водились с мальчиками с Десятой и
с Киркхэм-стрит, а также и с моей компанией. После уроков мы ходили ку-
паться на Песчаную отмель и к плавучим докам, где, как говорят, шестьде-
сят футов глубины, - но только это вранье. Как-то в четверг мы нашли ку-
чу ракушек и в пятницу прогуляли уроки, чтобы распродать их. Мы ходили к
Каменной стене и ловили там треску. Однажды, как раз во время затмения,
Кол поймал морского окуня с целую дверь. Я никогда такой рыбины не ви-
дал... А вот теперь он будет гнить в тюрьме двадцать лет! Хорошо еще,
что он не женат. Если не умрет от чахотки, так выйдет совсем стариком...
Его мать ужасно боялась, чтобы он не утонул: как заподозрит, что он ку-
пался, сейчас лизнет его волосы; если окажется, что волосы соленые, тут
же отстегает его ремнем. Но он был малый не промах: возвращаясь домой,
непременно перелезет в чей-нибудь двор и сунет голову под кран...
- Я с Честером Джонсоном много раз танцевала, - сказала Саксон. - И с
женой его встречалась, с Китти Брэйди, - давным-давно; мы работали вмес-
те на картонажной фабрике. Она уехала в Сан-Франциско к замужней сестре.
Китти ждет ребенка. Она была удивительно хорошенькая, и за ней всегда
увивалась целая толпа поклонников.
Суровые приговоры и казни произвели на забастовщиков совсем иное впе-
чатление, чем ожидали власти. Приговоры их не обескуражили, а, напротив,
еще больше озлобили. Нежность и любовь, опять вспыхнувшие между Саксон и
Биллом в то время, когда она за ним ухаживала, и его раскаяние в том,
что он участвовал в матче, уступили место прежним настроениям. Дома он
хмурился и ворчал, а если и говорил, то его речи чрезвычайно напоминали
речи Берта - в последние дни перед смертью этого могикана. И опять его
целыми днями не было дома - он снова запил.
Саксон потеряла всякую надежду. Она невольно готовилась к той ужасной
и неизбежной трагедии, которую ее воображение рисовало ей в тысяче кар-
тин. Чаще всего ей представлялось, что Билла приносят домой на носилках.
Или ей казалось, что ее вот-вот позовут к телефону в лавочке на углу и
незнакомый голос сообщит о том, что ее муж в больнице или в морге. А
когда произошли загадочные отравления лошадей и дом одного из магнатов
гужевого транспорта был наполовину разрушен взрывом динамита, она уже
видела Билла в тюрьме, в полосатой куртке каторжника, или всходящим на
виселицу в Сен-Квентине, а их домик на Пайн-стрит осажденным репортерами
и фотографами.
Но беда пришла неожиданно и не с той стороны, откуда она могла гро-
зить. Их жилец Гармон, как-то проходя через кухню на работу, остановил-
ся, чтобы рассказать ей о крушении, происшедшем накануне возле болот Эл-
вайзо, и о том, как машинист, лежавший под опрокинувшимся паровозом, хо-
тя и остался цел и невредим, но не имел возможности спастись от надви-
гавшегося прилива и умолял пристрелить его. В это время в кухню вошел
Билл, и по мрачному блеску его глаз, по опухшим векам она поняла, что он
опять сильно выпил. Он злобно посмотрел на Гармона и, не поздоровавшись
ни с ним, ни с женой, привалился плечом к стене.
Гармон почувствовал создавшуюся неловкость, но сделал вид, будто ни-
чего не замечает.
- Я только что рассказывал вашей жене... - начал он.
Но Билл тотчас с бешенством прервал его:
- А мне наплевать, что вы ей рассказывали! Но я хочу кое-что сказать
вам, мистер! Моей жене приходится убирать вашу постель, и это мне не
нравится.
- Билли! - воскликнула Саксон, побагровев от гнева, обиды и стыда.
Билл сделал вид, что не слышит.
Гармон пробормотал:
- Я не понимаю...
- Ну, мне просто не нравится твоя рожа! - крикнул Билл. - Одним сло-
вом, проваливай, я тебя не держу!
Вон! Чтобы духу твоего здесь не было! Понял?
- Не знаю, что это на него нашло, - задыхаясь, шепнула Саксон кочега-
ру. - Он не в себе. Господи, как мне стыдно, как стыдно!
Билл повернулся к ней:
- А ты заткни глотку и не суйся не в свое дело!
- Но, Билли, подумай только, что ты говоришь! - пыталась она его уре-
зонить.
- Убирайтесь, говорю вам! А ты пошла в свою комнату.
- Послушайте, - вмешался, наконец, Гармон, - разве так с человеком
разговаривают?
- Я и то вас слишком долго терпел! - огрызнулся Билл.
- Платил я, кажется, исправно. Верно?
- А мне давно следовало пробить тебе башку, да и теперь еще не позд-
но.
- Билли, если ты позволишь себе... - начала Саксон.
- А ты все еще тут? Сейчас же уходи в другую комнату, не то я застав-
лю тебя...
Он схватил ее за локоть. Она уперлась. Но это продолжалось мгновенье:
его пальцы так больно стиснули ее мышцы, что она поняла, как бесполезно
противиться такой силе. В гостиной она упала в кресло, рыдая и прислуши-
ваясь к тому, что происходит в кухне.
- Во всяком случае я доживу до конца недели, - заявил кочегар, - Я
заплатил вперед.
- Берегись, если хочешь остаться цел... ты и твое барахло! - Голос
Билла дрожал от ярости, хотя он говорил очень медленно, почти нараспев.
