теперь ступай, Сара! Ступай и расскажи всем о том, что "увидит даже сле-
пой"... Поди и скажи, что Билл каторжник, а я дурная женщина, за которой
гоняются все мужчины. Кричи об этом на всех перекрестках, желаю тебе
удачи... Но из моего дома уходи. И чтобы твоей ноги здесь больше не бы-
ло! Ты слишком порядочная женщина, и тебе у нас не место! Ты можешь ис-
портить свою репутацию! Подумай о своих детях. Уходи!
Только когда пораженная и возмущенная Сара ушла, Саксон бросилась на
постель и судорожно разрыдалась. До сих пор ей было стыдно только отто-
го, что Билл так грубо и несправедливо обошелся с их жильцом, но теперь
она поняла, как смотрят на дело посторонние. Ей самой и в голову не при-
ходило такое объяснение. Она была уверена, что ничего подобного не при-
ходило в голову и Биллу. Она знала его отношение к этому вопросу: он не
хотел пускать жильца из гордости, чтобы не обременять жену лишней рабо-
той; только нужда заставила его согласиться. И, оглядываясь назад, Сак-
сон вспомнила, что с трудом уговорила его пустить кочегара.
Но все это не меняло точки зрения соседей и всех, кто ее знал. И
здесь опять-таки виноват Билл. Положение, в которое он ее поставил,
ужаснее, чем все его проступки. Теперь она никому не сможет смотреть в
глаза. Правда, и Мэгги Донэхью и миссис Олсен были к ней очень добры. Но
о чем они все время думали, беседуя с ней, когда сюда приходили? И что
они друг другу говорили, уйдя от нее? Что говорили все, выходя к своим
калиткам, на свои крылечки? Что говорили мужчины, стоя на углу и выпивая
в барах?
Позднее, когда она уже устала от своего горя и выплакала все свои
слезы, она постаралась взглянуть на дело со стороны, представив себе,
что должны были пережить сотни женщин с тех пор, как начались стачка и
беспорядки, - особенно такие, как жена Отто Фрэнка, Гендерсона, Мери,
хорошенькая Китти Брэйди и вообще жены тех, кто теперь сидел в сен-квен-
тинской тюрьме. Привычный мир рушился вокруг нее. Судьба никого не поща-
дила, не пощадила и ее, - наоборот, к ее бедствиям прибавился еще позор.
С отчаянием старалась она внушить себе, что просто спит, что все это
только дурной сон... вот-вот затрещит будильник, и она встанет, примется
готовить завтрак и Билл уйдет на работу. Весь этот день она провела в
постели, но так и не уснула. Все у нее в голове кружилось и путалось;
возбужденное воображение то рисовало ей снова ряд постигших ее несчастий
и ее позор, как она его называла, а также множество самых фантастических
подробностей, - то уносило к воспоминаниям детских лет, развертывая пе-
ред ней все новые и новые будничные картины: она выполняла опять всю ра-
боту, какой когда-либо в жизни занималась, мысленно повторяя сделанные
ею некогда бесчисленные автоматические движения: резала и клеила картон
в картонажной мастерской, гладила белье в прачечной, сучила нитки на
джутовой фабрике, перебирала фрукты на консервном заводе и заготовляла
тысячи банок с очищенными томатами. Она снова танцевала на балах и весе-
лилась на прогулках; она вспоминала вновь свои школьные годы, лица и
имена товарищей и где кто сидел, тяжелые мрачные времена приюта, расска-
зы матери о былом и, наконец, свою жизнь с Биллом. Но всякий раз - и это
было самое мучительное - от всех этих далеких воспоминаний ее словно от-
рывала чья-то злая рука, неумолимо возвращая к действительности. И тогда
она опять чувствовала, как у нее пересохло горло, как болит сердце, ка-
кая во всем теле пустота и мучительная слабость.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Всю ночь Саксон не спала и даже не раздевалась, а когда утром встала,
умылась и причесала волосы, то ощутила в руках и в ногах странное онеме-
ние, голова была точно стиснута тяжелым железным обручем. Она заболева-
ла, хотя и не догадывалась об этом, и только чувствовала, что с ней тво-
рится что-то странное. Не лихорадка и не простуда, - физически она была
совсем здорова, и потому решила, что все дело в нервах, а, по ее поняти-
ям и понятиям людей ее класса, нервы - это не болезнь.
У нее было странное ощущение, словно она потеряла себя, словно она
чужда самой себе, а окружающий мир казался ей каким-то тусклым и мглис-
тым, - он утратил определенность своих очертаний, стал неживым. В ее па-
мяти появились какие-то провалы, она все время ловила себя на том, что
делает то, что вовсе не собиралась делать. Так, к своему удивлению, она
вдруг застала себя на заднем дворе, развешивающей белье после ежене-
дельной стирки. Но она не помнила, чтобы занималась стиркой, хотя все
было выполнено ею в точности, как полагалось: она прокипятила простыни,
наволочки и столовое белье; шерстяные вещи Билла выстирала в теплой воде
домашним мылом, изготовленным по рецепту Мерседес. Далее выяснилось, что
за завтраком она съела баранью котлету. Очевидно, она ходила в мясную за
мясом, но совершенно этого не помнила. С любопытством вошла она в
спальню. Постель была прибрана, и все оказалось в полном порядке.
В сумерки она нашла себя сидящей в кресле у окна и плачущей от ка-
кой-то великой радости. Сначала она не знала, что это за радость, но по-
том поняла, что радуется смерти своего ребенка.
- Счастье! Счастье! - повторяла она нараспев, ломая руки, но ломая их
от радости, - она была уверена, что от радости.
Дни приходили и уходили. Она почти не замечала времени. Иногда ей ка-
залось, что прошли века с тех пор, как Билла посадили в тюрьму; а иногда
- что это произошло только прошлой ночью. Но две мысли не выходили у нее
из головы: что не нужно навещать Билла и что смерть ее ребенка -
счастье.
Однажды ее навестил Бэд Стродзерс. Она сидела с ним в гостиной и раз-
говаривала, но почему-то не могла отвести глаз от его обтрепанных брюк.
В другой раз приходил секретарь союза. Ему, так же как и Стродзерсу, она
сказала, что все в порядке, деньги ей не нужны, она отлично доживет до
того, как муж выйдет на волю.
Временами ее охватывал ужас. "Выйдет на волю!" Нет! Этого не может
быть, не должно быть! Не нужно другого ребенка! А вдруг он будет жить?
Нет, тысячу раз нет! Лучше убежать из дому. Лучше никогда не видеть Бил-
ла. Только не это. Только не это!
Ее страх не проходил. В сновидениях, полных кошмаров, это опасение
становилось фактом; она вскрикивала и просыпалась, дрожа, в холодном по-
ту. Саксон начала страдать бессонницей. Иногда ей казалось, что она сов-
сем разучилась спать, - и тут она вспомнила, что ее мать умерла от бес-
сонницы.
В один прекрасный день молодая женщина очнулась в кабинете доктора
Гентли. Он озабоченно смотрел на нее.
- Питаетесь вы хорошо? - спросил он.
Она кивнула.
- Серьезные неприятности? Она покачала головой.
- Все в порядке, доктор... Кроме...
- Ну? Ну? - поддержал он ее.
Тогда она поняла, зачем пришла сюда. Она рассказала ему все - ясно и
просто. Он медленно покачал головой.
- Этого нельзя, маленькая женщина, - сказал он.
- Нет! Я знаю, что можно! - воскликнула она.
- Не в этом дело, - возразил он. - Я не могу дать вам никакого
средства. Я не имею права... Это запрещено законом. Сейчас один врач как
раз за это сидит в ливенуортской тюрьме.
Напрасно она умоляла его. Он отказывался: у него жена и дети, он не
может рисковать.
- И потом - пока нет никаких данных, что это случится.
- Случится, непременно случится.
В ответ он только грустно покачал головой.
- Зачем вам нужно такое средство? Тогда Саксон излила ему всю свою
душу. Она рассказала о первых месяцах счастья с Биллом, о тяжелых време-
нах, вызванных стачкой и беспорядками, о мучительной перемене в Билле и
о своем глубоком и непреодолимом ужасе перед новой беременностью. Не
смерти ребенка боится она теперь: она перенесла бы ее, - она боится, что
он будет жить. Скоро Билл вернется домой, и тогда ей опять будет угро-
жать опасность. Пусть доктор скажет только несколько слов. Никто не уз-
нает. Никакими пытками из нее не вытянут этого секрета.
Но доктор продолжал покачивать головой.
- Не могу, маленькая женщина. Мне очень стыдно, но я не вправе риско-
вать. У меня связаны руки. Наши законы отстали от жизни. Но я должен бе-
речь судьбу тех, кто мне дорог.
Он сдался лишь, когда она встала, чтобы уходить.
- Подите сюда, - позвал он ее. - Сядьте поближе.
Он наклонился к ее уху, но потом еще раз встал, быстро подошел к две-
ри, из предосторожности открыл ее и выглянул наружу.
Когда он снова сел, то придвинул к ней свой стул так близко, что их
локти соприкасались и его борода щекотала ей ухо.
- Нет, нет, - прервал он ее в ответ на слова благодарности. - Я вам
ничего не сказал. Вы пришли за советом насчет общего состояния своего
здоровья. Вы потеряли много сил и чувствуете себя плохо...
С этими словами он проводил Саксон до двери. Когда он открыл ее, в
приемной стоял другой пациент, он ожидал зубного врача, принимавшего в
соседнем кабинете. Доктор Гентли проговорил очень громко:
- Пейте лекарство, которое я вам прописал; а главное, налегайте на
еду, когда аппетит вернется. Ешьте здоровую, питательную пищу, как можно
больше бифштексов, и притом не пережаривайте их. До свиданья!
Иногда Саксон становилось невыносимо в ее молчаливом доме; она наки-
дывала шарф и уходила на Оклендский мол или, миновав железнодорожные
мастерские и болота, отправлялась на Песчаную отмель, где, как ей расс-
казывал Билл, он любил купаться. Ходила она и к докам, спускалась со
свай по вбитым в них железным костылям и по настилу пробиралась к Камен-
ной стене, которая далеко выдавалась в море и отделяла илистые отмели от
устья реки Окленд, наполнявшегося водой во время прилива. Здесь дул све-
жий морской ветер; позади нее Окленд тонул в мглистом облаке дыма, а по
ту сторону бухты - перед ней - таким же мглистым пятном лежал Сан-Фран-
циско. Мимо нее по устью реки проплывали буксирные пароходики, таща за
собой большие суда и яхты с высокими мачтами.
Саксон смотрела на эти суда и на сновавших матросов и думала о том, в
какие дальние странствия, к каким неведомым свободным берегам они ухо-
дят. Или жизнь там так же несправедлива и жестока, как в Окленде! И люди
поступают со своими товарищами так же грубо, гадко и бесчестно? Ей каза-
лось почему-то, что это не так, и хотелось пуститься в дальнее плавание,
почувствовать себя совершенно свободной и плыть неизвестно куда - все
равно, лишь бы уйти от этой жизни, которой она отдала лучшее, что у нее
было, а жизнь в ответ растоптала ее душу.
Она часто не замечала, что уходит из дома, и не знала, куда пойдет.
Однажды она очнулась в какой-то странной, незнакомой ей части города.
Перед ней тянулась широкая улица, обсаженная ровными рядами тенистых де-
ревьев. Бархатистые лужайки, пересеченные асфальтовыми тротуарами, спус-
кались к водостокам. Большие дома не теснились друг к другу. Они ей ка-
зались прямо замками. На углу стоял автомобиль, и ее привел в себя вид
молодого человека, сидевшего на шоферском месте. Молодой человек с любо-
пытством смотрел на нее, и она узнала в нем Роя Бланшара, того самого,
которого тогда, у "Форума", Билл обещал хорошенько проучить. Подле авто-
мобиля стоял без шляпы другой молодой человек. Его она тоже узнала: это
он когда-то на пикнике, где она впервые встретилась с Биллом, бросил
свою трость в ноги бегущему Тиму и вызвал этим всеобщую свалку. Он тоже
смотрел на нее с удивлением. И она вдруг поняла, что разговаривает вслух
сама с собой, - она еще слышала свои последние слова. Саксон смутилась,
горячий румянец стыда окрасил ее щеки, и она ускорила шаг. Бланшар выс-
кочил из автомобиля и подошел к ней, держа шляпу в руке.
- С вами что-нибудь случилось? - спросил он.
Она покачала головой и приостановилась, всем своим видом показывая,
что хочет идти дальше.
