Однако Саксон прекрасно понимала, что не по своей воле Билл становит-
ся другим, неприятным ей человеком. Не будь этой беспощадной борьбы
из-за куска хлеба, он остался бы прежним Биллом, тем самым, которого она
так беспредельно любила. Дремлющие в нем черты его характера так бы и не
получили развития. А теперь что-то новое пробуждалось в нем, словно жес-
токие, безобразные и преступные картины действительности породили в его
душе свое отражение. И Саксон не без оснований боялась, что, если стачка
еще продлится, этот другой, страшный Билл разовьется и окрепнет. Тогда,
- она ясно это видела, - наступит конец их любви. Такого Билла она лю-
бить не могла; такой Билл не мог по самой сущности своей ни любить, ни
вызывать любовь. Она теперь содрогалась при мысли о возможности иметь
детей. Это было бы слишком страшно. В минуты этих печальных размышлений
из ее души вырывался неизбежный, жалобный и вечный человеческий вопрос:
отчего? отчего? отчего?
У Билла тоже были свои вопросы, остававшиеся без ответа.
- Отчего строительные рабочие до сих пор не выступают? - спрашивал
он, негодуя на тот туман, который застилал перед ним жизнь людей и их
поступки. - О'Брайен - противник стачек, а совет союза пляшет под его
дудку. Но почему они его не прогонят и не решат вопрос самостоятельно?
Мы бы тогда получили поддержку по всей линии. Но нет, О'Брайен сидит
крепко, а сам по горло увяз в грязной политике и интригах, продажная ду-
ша! Черт бы побрал эту Федерацию труда! Если бы все железнодорожники
объединились, разве рабочие мастерских не победили бы? А теперь их стер-
ли в порошок!.. Господи! Я уже забыл вкус приличного табака и хорошего
кофе, забыл, что такое сытный обед! Вчера я взвесился: оказывается, я
потерял за время стачки пятнадцать фунтов. Если так будет продолжаться,
я сделаюсь боксером в среднем весе. Разве я для этого столько лет платил
взносы в союз? Я не могу заработать на обед, а моя жена стелет постели
чужим мужчинам. Просто зло берет! Вот рассержусь когда-нибудь и выкину
вон этого - жильца.
- Но ведь он же ни в чем не виноват, Билл, - как-то раз запротестова-
ла Саксон.
- А я разве говорю, что виноват? - грубо огрызнулся Билл. - Неужели
уж нельзя и поворчать, если хочется? Он меня раздражает. Какой толк от
рабочих организаций, когда все действуют врозь? Я бы, кажется, на все
это плюнул и перешел на сторону предпринимателя. Да только не хочу, черт
бы их побрал! Если они воображают, что нас можно поставить на колени,
пусть попробуют! Мне надоело все на свете. Все бессмысленно. К чему под-
держивать союз, раз он даже не может выиграть забастовки? Какой смысл
проламывать головы штрейкбрехерам, если они лезут отовсюду, точно клопы?
Куда ни повернешься, везде какой-то сумасшедший дом; да и я сам, кажет-
ся, тоже рехнулся.
Вспышка Билла была настолько необычной, что Саксон другой такой и не
помнила. Обычно он сердито и упрямо молчал, а виски делало его еще само-
увереннее и мрачнее.
Однажды Билл вернулся домой лишь после полуночи. Саксон тем более
тревожилась, что в этот день, как стало известно, произошли кровопролит-
ные столкновения рабочих с полицией. Вид Билла только подтвердил это из-
вестие: рукава пиджака почти оторваны, галстук исчез, отложной воротни-
чок расстегнут, на рубашке не осталось ни одной пуговицы. Когда он снял
шляпу, она ужаснулась огромной, чуть не с яблоко, шишке, вскочившей у
него на голове.
- Знаешь, кто это сделал? Этот идиот Германманн дубинкой! Ну, уж я
ему отплачу! Света не взвидит! А потом разделаюсь еще с одним молодчи-
ком, когда вся эта история кончится. Его зовут Бланшар, Рой Бланшар.
- Не из фирмы Бланшар, Перкинс и Компания? - спросила Саксон, обмывая
мужу голову и, как всегда, стараясь его успокоить.
- Ну да, сын старика. Всю жизнь свою он только и делал, что проматы-
вал денежки папаши, а теперь, видишь, пошел в штрейкбрехеры. Пофорсить
захотелось, вот как я это называю! Желает, чтобы об нем написали в газе-
тах и чтобы бабы, за которыми он бегает, шептали: "Ну, и молодец, этот
Рой Бланшар, вот молодец!" Когда-нибудь я посчитаюсь с этим молодцом!..
Руки чешутся дать ему по морде!
А с немчурой полицейским, так и быть, не стану связываться. Он уже
свое получил. Кто-то ему расшиб башку куском угля величиной с лохань, -
как раз в то время, когда повозки поворачивали с Восьмой на Франк-
лин-стрит, возле старой гостиницы Галиндо. Там была свирепая драка, и
кто-то швырнул эту глыбу угля из окна второго этажа.
Они дрались за каждый квартал, пустили в ход все кирпичи, булыжники,
полицейские дубинки. Однако войска побоялись вызвать, да и сами стрелять
не решились. Ну, мы полицейских потрепали основательно, так что и кареты
скорой помощи и полицейские машины поработали как следует. На углу Брод-
вея и Четырнадцатой, как раз против ратуши, мы загородили дорогу всей их
процессии, набросились на задние повозки, выпрягли из пяти повозок лоша-
дей, а студентикам хорошенько наклали по шее. Только полицейские резервы
и спасли их от больницы. Но все равно мы задержали их на целый час. Пос-
мотрела бы ты, сколько трамваев остановилось на Бродвее, и на Четырнад-
цатой, и на улице святого Павла! Прямо без конца...
- А что же все-таки сделал Бланшар? - напомнила Саксон.
- Он ехал на первой повозке и правил моей упряжкой. И все упряжки бы-
ли из моей конюшни. Он набрал своих товарищей студентов - членов
братства, как это у них называется, - таких же маменькиных сынков, кото-
рые только и умеют спускать родительские денежки. Они приехали в конюшню
на туристских автомобилях, вытащили и запрягли повозки, а провожать их
явилась чуть не половина всех полисменов Окленда. Да, уж и денек! Камни
летели градом. Ты послушала бы, как дубинки ходили по нашим головам:
ра-та-тат-тат, ра-та-тат-тат! А начальник полиции сидел в полицейском
автомобиле, прямо всемогущий бог Саваоф! В одном месте, как раз возле
Перальт-стрит, произошла драка с полицией, и какая-то старуха из-за сво-
ей калитки швырнула начальнику прямо в лицо дохлую кошку. Да! Было слыш-
но, как та шлепнулась об его голову. "Арестовать эту бабу!" - орет он и
вытирается платком. Но рабочие окружили ее и спасли от полиции. Ну уж и
денек! Ближайший приемный пункт был так переполнен, что раненых стали
потом уж отправлять и в госпиталь святой Марии, и в больницу Фабиолы, и
не знаю еще куда. Задержали восемь человек наших да еще человек двенад-
цать возчиков из Сан-Франциско; они приехали на подмогу. Вот уж ребята,
доложу тебе, - огонь! Кажется, нам помогала половина всех оклендских ра-
бочих; в тюрьме, наверно, сидит целая рота! Придется нашим юристам взять
на себя все их дела.
Но уж: поверь мне, что ни Бланшар, ни его приятели больше к нам не
сунутся. Мы им показали, что такое футбол! Ты знаешь кирпичный дом, ко-
торый строится на набережной? Вот тут-то мы и запаслись!.. Как только
они выехали из конюшен, мы так забросали их кирпичами, что ни их самих,
ни повозок не было видно. Бланшар правил первым; в него пустили кирпи-
чом, и он свалился с козел, а все-таки поехал дальше!
- Он, верно, храбрый, - заметила Саксон.
- Храбрый? - возмутился Билл. - Будешь храбрым, когда за тобой стоят
и полиция, и войска, и флот! Ты, кажется, скоро перейдешь на их сторону!
Храбрый на то, чтобы отнимать хлеб у наших ясен и детей! А ты знаешь,
что вчера у Джонсов умер малыш? Молоко у матери пропало, потому что ей
было нечего есть! И ты не хуже меня знаешь, сколько старых теток и своя-
чениц пришлось отправить в богадельню, потому что родственники больше не
могли прокормить их.
В утренней газете Саксон прочла сенсационное сообщение о неудавшейся
попытке сорвать забастовку возчиков. Бланшара объявили героем и выстав-
ляли его как образец капиталиста, доблестно выполнившего свой гражданс-
кий долг. И Саксон не могла не признать его храбрости. В том, как он
встретил лицом к лицу эту рычащую толпу, она видела что-то особенно бла-
городное. В газете приводилось также мнение одного бригадного генерала,
сожалевшего, что власти не вызвали войска, которые бы хорошенько проучи-
ли эту чернь и показали бы ей ее место. "Теперь как раз пора сделать не-
большое и весьма полезное кровопускание, - заявил генерал в заключение,
пожалев о миролюбии полиции, - у нас до тех пор не восстановится спо-
койствие в промышленности, пока чернь не узнает, что такое дубинка и
власть".
В тот вечер Билл, вернувшись домой и не найдя никакой еды, взял Сак-
сон под руку, перекинул пальто через другую руку и отправился с ней в
город. Пальто заложили в ломбарде и скромно пообедали в японском ресто-
ранчике, умудрявшемся кормить довольно приличным обедом за десять цен-
тов; они решили истратить еще по пять центов на кинематограф.
У здания Центрального банка к Биллу подошли два бастующих возчика и
увели с собой. Саксон осталась ждать его, и когда он через три четверти
часа возвратился, она заметила, что он выпил.
Пройдя кафе "Форум", он вдруг остановился. На углу стоял лимузин, и
какой-то молодой человек усаживал в него несколько роскошно разодетых
женщин. Шофер сидел на своем месте. Билл тронул молодого человека за ру-
кав. Молодой человек был такой же широкоплечий, как Билл, только немного
выше ростом, голубоглазый, стройный. Он показался Саксон очень красивым.
- На одно слово... приятеле - сказал Билл неторопливо и вполголоса.
Молодой человек быстро окинул взглядом Билла и Саксон.
- Ну, в чем дело? - нетерпеливо обратился он к ним.
- Вы Бланшар, - начал Билл. - Я видел, как вы вчера ехали впереди
всех.
- А что, я все же неплохо справился? - весело спросил тот, метнув
взгляд на Саксон.
- Неплохо. Но я не об этом собираюсь говорить.
- А вы кто? - спросил тот, вдруг насторожившись.
- Забастовщик. Вы правили как раз моей упряжкой. Вот и все... Стоп,
не вынимайте револьвер! (Бланшар потянулся было к карману.) Я здесь вас
не трону, но хочу сказать вам одну вещь.
- Ну, тогда говорите скорее.
Бланшар уже занес ногу, чтобы сесть в автомобиль.
- Сейчас, - ответил Билл, не изменяя своей обычной несносной медли-
тельности. - Я хотел сказать, что я вам этого не спущу - не теперь, а
когда забастовка кончится. Я вас найду, где бы вы ни были, и вздую так,
что вы будете помнить всю жизнь.
Бланшар с интересом окинул Билла взглядом и, видимо, одобрил.
- Я вижу, вы и сами не промах. А вы уверены, что вам удастся выпол-
нить ваше намерение?
- Уверен. Это моя цель.
- Отлично, друг мой! Разыщите меня после забастовки, и я вам дам воз-
можность помериться со мной силами.
- Так помните, это дело решенное.
Бланшар кивнул, весело улыбнулся им обоим, поклонился Саксон и сел в
машину.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
С этого дня жизнь казалась Саксон уже вовсе лишенной порядка и смыс-
ла. Хуже того - она стала нелепой, кошмарной. Каждое мгновение могло
принести с собой все что угодно. В этой анархии событий не было ничего
устойчивого и надежного, и ей чудилось, что она несется навстречу ка-
кой-то катастрофе. Если бы на Билла можно было положиться, она не стала,
бы унывать. С ним она бы все вынесла легко и бесстрашно. Но общее безу-
мие захватило и его и умчало далеко. Совершившиеся в нем перемены были
настолько глубоки, что он казался чужим в собственном доме. Он и был чу-
жим. И глаза его стали чужими: глаза человека, у которого на уме только
насилие и ненависть, который всюду видит одно дурное и служит злу, царя-
щему везде и во всем. Этот человек уже не считал, что Берт не прав, но и
сам бормотал что-то о динамите, саботаже и революции.
Саксон всеми силами старалась сохранить ту бодрость и свежесть души и
тела, которыми Билл когда-то так восхищался.
Один только раз она не выдержала. Он был в этот день особенно мрачно
