Мерседес кивнула и, обратившись к бывшему тут же полисмену, попросила
его помочь. Тот бросил быстрый взгляд на Берта, и в его глазах сверкнула
зверская злоба.
- К черту! Мы будем заботиться о своих.
- Может быть, мы одни справимся? - сказала Саксон.
- Не будьте дурочкой! - И Мерседес поманила к себе миссис Олсен. - А
вы уходите-ка скорее в дом, маленькая мамаша. Вам тут нечего делать. Мы
внесем его. Вон идет миссис Олсен, и я еще позову Мэгги Донэхью.
Саксон повела их в комнату за кухней, обставленную мебелью, по насто-
янию Билла. Когда она открыла дверь, первое, что ей бросилось в глаза,
был ковер, лежавший на полу; она вспомнила, как Берт помогал им устраи-
ваться. А когда Берта положили на кровать, она опять вспомнила, что
именно с ним устанавливала в одно воскресное утро эту кровать.
Затем она почувствовала себя очень странно и увидела устремленный на
нее встревоженный и вопрошающий взгляд Мерседес. Вскоре ей стало еще ху-
дее, и начались те особые нестерпимые боли, которые дано испытывать
только женщинам. Почти на руках ее отнесли в спальню. Вокруг она видела
многих - Мерседес, миссис Олсен, Мэгги Донэхью. Ей все хотелось спросить
миссис Олсен, удалось ли той увести маленького Эмиля с улицы, но Мерсе-
дес послала ее к Берту, а Мэгги Донэхью пошла посмотреть, кто стучится в
парадную дверь. С улицы доносились громкий гул голосов, крики, брань,
приказания и время от времени звонки санитарных и полицейских автомоби-
лей.
Потом Саксон увидела полное доброе лицо Марты Скелтон, затем явился и
доктор Гентли.
Один раз, когда схватки на миг прекратились, Саксон услышала сквозь
тонкую стенку отчаянные крики Мери, а через некоторое время ее уже более
спокойный голос, повторявший все вновь и вновь:
- Я ни за что не вернусь в прачечную. Никогда! Никогда!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Билл никак не мог привыкнуть к той перемене, которая произошла с Сак-
сон. Каждое утро перед уходом на работу и каждый вечер по возвращении
домой он должен был, входя к ней в комнату, делать героические усилия,
чтобы скрыть свои чувства и придать себе веселый и беспечный вид. Она
лежала на постели такая маленькая-маленькая, худая и измученная, что
действительно напоминала девочку. Он садился возле нее, брал ее бледную,
худую, прозрачную руку, неясно гладил и удивлялся тонкости и хрупкости
ее костей.
Первый вопрос Саксон, вначале очень удививший и Билла и Мери, был:
- Удалось ли спасти маленького Эмиля Олсена? И когда она рассказала
им, как мальчуган один напал на двадцать пять вооруженных людей, лицо
Билла засияло восхищением.
- Ах, мошенник! - сказал он. - Таким ребенком можно гордиться!
Вдруг он растерянно смолк, и его страх причинить ей боль этим замеча-
нием тронул Саксон. Она протянула ему руку.
- Билли, - начала она и, подождав, пока Мери вышла из комнаты, про-
должала: - Я тебя до сих пор не спрашивала... Теперь ведь уж все рав-
но... Я ждала, что ты сам скажешь... Это был...
Он покачал головой:
- Нет, девочка. Чудесная девочка... Только... роды были преждевремен-
ные.
Она пожала его руку, как будто он теперь больше нуждался в утешении и
поддержке, чем она.
- Я тебе никогда не говорила. Билли... ты ведь так хотел мальчика; но
я все равно решила, если будет девочка, назвать ее Дэзи. Помнишь, так
звали мою мать...
Он сочувственно кивнул головой.
- Знаешь, Саксон, я ведь до чертиков хотел мальчика... А теперь...
мне все равно. Я так же любил бы и девочку... И я надеюсь, что следующую
мы назовем... Ты ничего не будешь иметь против, если...
- Что?
- Если мы и ее назовем Дэзи?
- О Билли! Я бы тоже хотела...
Его лицо вдруг омрачилось, и он продолжал:
- Только следующего не будет. Я раньше понятия не имел, каково это
иметь детей. Ты больше не должна подвергаться такому риску.
- И это говорит большой, сильный, бесстрашный мужчина! - пошутила она
со слабой улыбкой. - Ничего ты в этих делах не понимаешь, да и где тебе!
Я здоровая, нормальная женщина. И все бы обошлось отлично, если бы не...
не это побоище. Где похоронили Берта?
- Ты знала, что он умер?
- Да, с тех самых пор. А где Мерседес? Она не заходит вот уже два
дня.
- Старик Барри заболел. Она ухаживает за ним.
Он не сказал ей, что старик лежит при смерти там, в нескольких шагах
от нее, за тонкими стенами этого дома.
Губы Саксон дрогнули, и она тихонько заплакала, сжимая обеими руками
руку Билла.
- Я... я не могу... - всхлипывала она. - Это сейчас пройдет... Наша
девочка. Билли! Подумай! Я никогда ее не увижу!..
Однажды вечером, когда Саксон еще лежала в постели, Мери вдруг с го-
речью заявила: она-де благодарит судьбу за то, что хоть избежала тех
страданий, которые выпали на долю Саксон.
- Ах, что вы говорите! - воскликнул Билл. - Вы же выйдете еще раз за-
муж, пари держу на что хотите.
- Ни за что! - возразила Мери. - Да и незачем. На свете и так слишком
много народу, на каждое место по двое, по трое безработных. А потом -
рожать это так ужасно.
Саксон с выражением какой-то страдальческой мудрости, словно засияв-
шей на ее лице, возразила:
- Хотя я многое пережила, я отказываюсь тебя понимать. Несмотря на
все страдания, которые я испытала и еще продолжаю испытывать, несмотря
на горе и боль, я утверждаю, что иметь детей - это самая прекрасная, са-
мая чудесная вещь на свете.
Когда силы к ней вернулись и доктор Гентли заверил Билла, что она те-
перь как новенький доллар, Саксон сама заговорила о трагедии рабочих,
разыгравшейся перед ее окном. Билл рассказал ей, что тогда же немедленно
были вызваны войска, которые и заняли пустырь возле железнодорожных мас-
терских, в конце Пайн-стрит. Что же касается забастовщиков, то пятнад-
цать из них сидят в тюрьме. Полиция обшарила по соседству каждый дом и
таким образом нашла их. Почти все оказались ранеными.
- Им плохо придется, - закончил Билл.
Газеты требовали крови за кровь, и во всех церквах Окленда священники
произносили свирепые проповеди, клеймя забастовщиков. Все места в желез-
нодорожных мастерских были заняты другими, и было объявлено, что участ-
ники стачки никогда не будут приняты ни в эти, ни в какие-либо иные же-
лезнодорожные мастерские в США, их имена занесли на черную доску. Посте-
пенно они разъехались: некоторые отправились на Панамский перешеек, чет-
веро собирались в Эквадор, чтобы поступить в мастерские при железной до-
роге, идущей через Анды в Кито.
Тщательно скрывая свою тревогу, Саксон старалась узнать, как смотрит
Билл на все случившееся.
- Вот и видно, к чему приводят насильственные меры, которых требовал
Берт, - начала она.
Билл медленно и задумчиво покачал головой.
- Честера Джонсона безусловно повесят, - заметил он, уклоняясь от
прямого ответа. - Ты ведь знаешь его. Помнишь, ты говорила, что не раз с
ним танцевала. Его нашли лежащим на трупе штрейкбрехера, которого он
убил, и взяли на месте преступления. Этот старый толстяк Трясучье Пузо,
по-видимому, останется жив, хотя в нем и сидят три пули, и он теперь все
припомнит Честеру. Именно его показания и позволят им повесить Честера.
Вся эта история была в газетах. Трясучье Пузо сам и подстрелил его, ког-
да висел на нашем заборе.
Саксон содрогнулась: Трясучье Пузо - это, наверно, и есть тот лысый
толстяк.
- Да, - сказала она. - Я видела. Толстяк очень долго провисел под на-
шим окном, наверно несколько часов.
- Все продолжалось не больше пяти минут.
- А мне казалось, что прошли годы.
- Наверно, так казалось и Пузу, когда он висел на заборе, - мрачно
усмехнулся Билл. - Но он живучий, черт... Уж сколько в него стреляли и
били его, а все ничего. Говорят, теперь он на всю жизнь останется кале-
кой, придется ходить на костылях... или ездить в колясочке. По крайней
мере уже не сможет делать рабочим всякие пакости. У железнодорожной ком-
пании он был одним из их главных бандитов; как где потасовка, он тут как
тут. Ему было на всех наплевать... Эта история ему очень полезна.
- А где он живет? - спросила Саксон.
- На Аделайн-стрит, недалеко от Десятой, в богатом квартале и в от-
личном двухэтажном доме. Он платит за него, наверное, не меньше тридцати
долларов в месяц. Я думаю, что он здорово получал с правления железной
дороги.
- Он, наверно, женат?
- Да. Жены его я никогда не видал, но знал сына Джека, инженера. Хо-
роший был боксер, хотя никогда не выступал. А другой его сын преподает в
школе. Этого зовут Паулем. Мы примерно сверстники. Он отлично играл в
бейсбол. Мы встречались еще мальчишками. На школьных состязаниях он три
раза мне забил гол.
Саксон откинулась на спинку качалки и задумалась. Дело, оказывается,
гораздо сложнее: у этого старого, лысого и пузатого разбойника есть жена
и дети. А тут еще Фрэнк Дэвис, женатый меньше года и с грудным ребен-
ком... Может быть, есть семья и у того штрейкбрехера, которому он выст-
релил в живот... Все они так или иначе знают друг друга, все - точно
члены одной большой семьи; и вместе с тем каждый, спасая свою собствен-
ную семью, дрался и убивал остальных. Она видела, как Честер Джонсон
убил штрейкбрехера, а теперь они собираются повесить Честера Джонсона,
женатого на Китти Брэнди, с которой она работала несколько лет на карто-
нажной фабрике.
Но тщетно Саксон ждала от Билла чего-нибудь, что показывало бы его
отношение к убийству штрейкбрехеров.
- Рабочие поступили нехорошо, - рискнула она, наконец, заметить.
- А те убили Берта, - возразил он, - и многих других. Между прочим, и
Фрэнка Дэвиса. Ты не знала, что он умер? Ему всю нижнюю челюсть оторвало
пулей, не успели даже отправить в больницу. Никогда еще в Окленде не бы-
ло перебито зараз столько народу.
- Но рабочие сами виноваты, - сказала она. - Они начали первые. Они
убивали.
Билл только хрипло что-то пробурчал себе под нос, и она поняла, что
он говорит: "Черта с два!" Но когда она переспросила его: "Что?" - он не
ответил. Его взор стал сумрачным, лицо решительным, возле рта легли су-
ровые складки.
Для нее это было ударом. Неужели и он такой же, как все, и способен
убивать людей, у которых есть семьи, как убивали Берт, Фрэнк Дэвис и
Честер Джонсон? Неужели и он дикий зверь, дерущийся из-за добычи?
Она тяжело вздохнула. Жизнь - такая загадка! Может быть. Мерседес
права в своих жестоких оценках?
- Ну, так что же? - с недоброй усмешкой сказал Билл, как бы в ответ
на ее немые вопросы. - Собака грызет собаку. И, насколько я знаю, в мире
так было испокон веков. Возьми хотя бы эту драку у нашего забора: они
убивали друг друга так же, как северяне и южане в Гражданскую войну.
- Но рабочие таким способом ничего не добьются, Билли. Ты же сам го-
ворил: они этим только навредили себе.
- Может быть, и не добьются... - неохотно согласился он. - Но разве у
них есть возможность победить другим способом? Что-то я не вижу. Взять
хотя бы нас. Теперь очередь за нами.
- Как, возчики? - воскликнула она.
Он мрачно кивнул головой.
- Давно пора! Хозяева совсем распоясались, нарушают все нормы. Они
говорят, что заставят нас на коленях умолять о прежних местах. После той
свалки они особенно почувствовали свою силу и власть. За ними ведь стоят
войска, а это уже полдела, не говоря о том, что их поддерживает и пе-
чать, и духовенство, и общественное мнение. Они уже сейчас хвастают
предстоящей расправой и прямо-таки подбивают нас на беспорядки. Прежде
всего они вздернут Честера Джонсона и как можно больше из тех пятнадца-
ти. Об этом говорится совершенно открыто, об этом трубят каждый день и
"Трибюн", и "Тайме", и "Энкуайрер". Профсоюзам объявлена война. Долой
закрытые мастерские! К чертям рабочие организации! Эта грязная газетка
"Интеллидженсер" сегодня утром уже заявляет, что всех профсоюзных вожа-
