и зажег спичку, теперь и его спутники увидели находку. Череп был не
только раскроен надвое ударом меча или мачете, - на затылке виднелась
дырочка, свидетельствовавшая о том, что он был пробит пулей. Генри пот-
ряс череп - что-то задребезжало внутри; потряс его снова - и из черепа
вывалилась сплющенная пуля. Френсис внимательно осмотрел ее.
- Из седельного пистолета, - заключил он. - Порох был, видно, плохой
или подмоченный: стреляли ведь наверняка в упор - здесь и нельзя иначе,
- и все-таки пуля не прошла насквозь. А череп этот бесспорно принадлежал
индейцу.
Еще один поворот направо - и они вошли в небольшую, хорошо освещенную
пещеру. Из окна, расположенного очень высоко и забранного продольными
каменными брусьями в фут толщиной и почти такими же поперечными, в пеще-
ру проникал тусклый дневной свет. Весь пол был усеян белыми человечески-
ми костями. Судя по черепам, это были европейцы. Тут же валялись ружья,
пистолеты, ножи, а кое-где и мачете.
- Они дошли до самого порога тайника, - заметил Френсис, - а здесь,
как видно, передрались из-за шкуры еще не убитого медведя. Очень жаль,
что с нами нет старого индейца и он не может увидеть, что приключилось с
его отцом.
- А вдруг кто-нибудь остался в живых и удрал с добычей? - высказал
предположение Генри. Но, оторвавшись от печального зрелища, какое являли
собой разбросанные по полу кости, и оглядев пещеру, сам же и ответил: -
Впрочем, нет, не может быть. Вы только посмотрите на эти драгоценные
камни в глазах идола. Ведь это рубины, если я хоть что-нибудь смыслю.
Френсис и Леонсия проследили за его взглядом и увидели огромную ка-
менную статую женщины с раскрытым ртом, которая сидела, поджав ноги, и
смотрела на них красными глазами. Рот ее был так велик, что все лицо ка-
залось уродливым. Рядом с нею высился еще более безобразный и отврати-
тельный идол-мужчина, изваянный, правда, в более героическом стиле. Одно
ухо истукана было обычного размера, а другое столь же уродливо большое,
как рот у богини.
- Эта красотка, должно быть, и есть сама Чиа, - усмехнулся Генри. - А
вот кто же этот ее лопоухий кавалер с зелеными глазами?
- Ей-богу не знаю! - расхохотался Френсис, - Но зато знаю, что вместо
глаз у этого лопоухого джентльмена самые большие изумруды, какие я ког-
да-либо видел наяву или во сне. Каждый из них так велик, что тут не ка-
ратами пахнет. Такие камни можно встретить разве что в коронах царей,
или это стекляшки.
- Но два изумруда и два рубина, пусть даже самые огромные, - это, ко-
нечно, не все сокровище майя, - заметил Генри. - Мы переступили порог
сокровищницы, только у нас нет ключа к ее ларцам...
- А вот старик майя, который остался на поющих песках, наверно, нашел
бы его по узелкам своей священной кисти, - сказала Леонсия. - Здесь,
кроме этих двух идолов и костей на полу, ничего больше нет.
С этими словами она подошла к статуе мужчины и принялась рассматри-
вать его огромное ухо.
- Не знаю, как насчет ключа, - заметила она, - но замочная скважина
тут есть... - И она показала на отверстие в ухе.
И в самом деле, в том месте, где обычно бывает ушная раковина, ухо
состояло из сплошного камня; в нем было лишь маленькое отверстие, весьма
напоминавшее замочную скважину. Тщетно Леонсия, Френсис и Генри ходили
по пещере, выстукивая ее стены и пол, в поисках искусно скрытых проходов
или замаскированных путей к хранилищу.
- Кости обитателей tierra caliente, два идола, два громадных изумру-
да, два таких же рубина и мы сами - это все, что здесь есть, - подытожил
Френсис. - Нам остается только вот что: во-первых, пойти назад, привести
сюда Рикардо вместе с мулами и у входа в пещеру разбить лагерь; а
во-вторых - доставить сюда старого джентльмена с его священными узелка-
ми, даже если нам придется тащить его на руках.
- Ты подожди здесь с Леонсией, а я вернусь и приведу их, - вызвался
Генри, после того как они, пройдя по длинным коридорам и миновав ряды
мертвецов, вышли, наконец, из пещеры на яркий солнечный свет.
А в это время на поющих песках пеон и его отец продолжали стоять на
коленях в круге, начертанном стариком. Шел сильный тропический дождь, и
пеон весь дрожал от холода, а старик как ни в чем не бывало продолжал
молиться, не задумываясь над тем, выдержит ли его бренное тело такой
дождь и такой ветер. Именно потому, что пеону было тревожно и не по се-
бе, он и заметил то, что ускользнуло от внимания его отца. Сначала он
увидел Альвареса Торреса и Хосе Манчено, вышедших из джунглей и краду-
чись пробиравшихся через пески. А затем увидел чудо. Чудо это состояло в
том, что Торрес и Манчено преспокойно шагали по песку - и песок молчал.
Когда они скрылись из виду, пеон боязливо дотронулся пальцем до песка,
но никаких жутких звуков не последовало. Он ткнул пальцем глубже - все
по-прежнему было тихо; и так же было тихо, даже когда он стал колотить
по песку всей ладонью: ливень лишил песок голоса.
Пеон тряхнул отца и, заставив его оторваться от своих молитв,
объявил:
- Песок больше не кричит. Он немой, как могила. Я своими глазами ви-
дел, как враг богатого гринго прошел по песку. А ведь он очень грешный
человек, этот Альварес Торрес, и все-таки песок молчал. Песок умер. У
него нет больше голоса. А там, где могут идти грешники, мы с тобой, ста-
рик, тоже можем пройти.
Старый индеец дрожащим указательным пальцем принялся чертить в круге
кабалистические знаки - песок не издал ни звука; он молчал, даже когда
старик попытался чертить и за пределами круга. Песок отсырел, а пески
могут петь, лишь когда их насквозь прокалит солнце. Пальцы старика забе-
гали по узелкам священной кисти.
- Тут сказано, - сообщил он, - что, когда песок перестает говорить,
можно спокойно идти дальше. До сих пор я свято следовал всем велениям
бога. Будем следовать им и впредь; а потому пойдем, сын мой.
И они зашагали так быстро, что вскоре вышли из полосы песков и почти
нагнали Торреса и Манчено, а сия достойная пара, завидя их, поспешила
спрятаться в кусты. Пропустив старика с сыном вперед и держась на почти-
тельном расстоянии, они двинулись за ними следом. Тем временем Генри,
выбравший более короткий путь, разминулся как с первой, так и со второй
парой.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
- И все-таки напрасно я остался в Панаме, это было ошибкой и проявле-
нием слабости с моей стороны, - заметил Френсис Леонсии. Они сидели ря-
дом на камнях у входа в пещеру, поджидая возвращения Генри.
- Неужели нью-йоркская биржа так много для вас значит? - кокетливо
поддразнивая его, спросила Леонсия. Но слова эти были лишь частично про-
диктованы кокетством: главное - Леонсии хотелось выиграть время. Она бо-
ялась оставаться наедине с этим человеком, которого любила такой удиви-
тельной и пугавшей ее любовью.
Но Френсис не хотел ждать.
- Я человек прямой, Леонсия. Я говорю то, что думаю, - прямо, коротко
и открыто...
- Ив этом вы отличаетесь от нас, испанцев, - прервала она его. - У
нас самые простые мысли принято облекать в цветистые слова.
Френсис настойчиво продолжал, как если бы она и не прерывала его:
- Вот вы, Леонсия, как раз и принадлежите к числу таких хитрюг. Я го-
ворю прямо и откровенно, как говорят мужчины. А вы хитрите и увиливаете,
точно бабочка, избегающая сачка, - что, должен признать, свойственно
женщинам, и мне следовало ожидать этого. И все-таки это несправедливо...
по отношению ко мне. Я ведь прямо выкладываю вам, что у меня на сердце,
и вы все отлично понимаете. А сами ничего не говорите мне о своих
чувствах. Вы хитрите и изворачиваетесь. И я уже просто ничего не пони-
маю. Следовательно, вы ставите меня в невыгодное положение. Вы же знае-
те, что я люблю вас. Я вам откровенно в этом признался. А вы ответили
что-нибудь?
Леонсия сидела красная, опустив глаза, и не знала, что сказать.
- Вот опять! - не унимался Френсис. - Вы мне не отвечаете! Вы держи-
тесь со мной теплее и оттого кажетесь мне прелестнее и желаннее, чем
когда-либо, и все-таки вы лукавите и ничего не говорите о своих чувствах
и намерениях. Почему? Потому что вы женщина или потому что испанка?
Его слова взволновали Леонсию до глубины души. С трудом владея собой,
но внешне сохраняя, однако, полную невозмутимость, она спокойно посмот-
рела на него и так же спокойно произнесла:
- Я могу быть англичанкой, американкой или кем угодно, но я умею пря-
мо смотреть на вещи и называть их своими именами. - Она помолчала, хлад-
нокровно обдумывая, что сказать дальше, и столь же хладнокровно продол-
жала: - Вы сетуете на то, что вы вот сказали мне о своей любви, а я мол-
чу. Сейчас я все вам объясню, - и вполне откровенно. Я люблю вас...
Он протянул к ней руки, но она оттолкнула его.
- Подождите! - повелительно сказала она, - Кто же из нас ведет себя
как женщина... или как испанка? Я ведь еще не кончила. Я люблю вас. И я
горжусь тем, что люблю вас. Но это не все. Вы спросили меня о моих
чувствах и намерениях. На вопрос о чувствах я ответила. А что касается
намерений, то вот вам мой ответ: я собираюсь выйти замуж: за Генри.
Такая англосаксонская прямолинейность положительно ошеломила Френси-
са, и он с трудом выдавил:
- Но, ради бога, объясните почему?
- Потому что я люблю Генри, - ответила она, смело глядя ему в глаза.
- Но вы же... вы же говорите, что любите меня, - дрожащим голосом
произнес он.
- Вас я тоже люблю. Я люблю вас обоих. И я вовсе не такая уж дурная
женщина - по крайней мере так мне всегда казалось. И до сих пор так ка-
жется, хоть разум и подсказывает мне, что добродетельная женщина не мо-
жет любить одновременно двух мужчин. Ну и ладно. Значит, я дурная, - та-
кая уж я родилась, ничего не поделаешь.
Она помолчала, но Френсис все еще не мог произнести ни слова.
- Ну, так кто же из нас ведет себя как англосакс? - спросила она с
легкой улыбкой, не то бросая ему вызов, не то забавляясь его замеша-
тельством. - Я сказала вам, не хитря и не увиливая, о своих чувствах и
намерениях.
- Но это нелепо! - горячо запротестовал он. - Не можете же вы, любя
меня, выйти замуж за Генри!
- По-видимому, вы меня не поняли, - с упреком сказала Леонсия. - Я
собираюсь выйти замуж за Генри. Я люблю вас. И Генри тоже люблю. Но не
могу же я выйти замуж за вас обоих! Это не разрешается законом. А потому
я выйду замуж только за одного из вас. И я остановила свой выбор на Ген-
ри.
- Тогда почему... почему же вы уговаривали меня остаться? - спросил
он.
- Потому что я люблю вас. Я ведь уже сказала вам!
- Если вы будете повторять это, я с ума сойду! - воскликнул Френсис.
- Мне самой подчас кажется, что я схожу с ума, - сказала она. - Если
вы считаете, что мне легко сохранять англосаксонскую выдержку, то ошиба-
етесь. Зато ни один англосакс, даже вы, которого я так люблю, не может
презирать меня за то, что я таю в душе какие-то постыдные чувства. Мне
представляется куда менее постыдным сказать об этом вам напрямик. Если,
по-вашему, это качество англосаксов - что ж, считайте так. Или, быть мо-
жет, это качество испанцев или что-то чисто женское, присущее лично мне,
как представительнице семьи Солано, - мне все равно, считайте как хоти-
те, ибо - да! - я испанка, я женщина... И я представительница испанской
семьи Солано, хоть и не жестикулирую, когда говорю, - шутливо закончила
она после небольшой паузы.
Френсис только собрался было что-то сказать, но Леонсия шикнула на
него, и оба прислушались: в кустарнике раздался шорох - кто-то, видимо,
приближался к ним.
- Послушайте! - быстро прошептала она и умоляющим жестом дотронулась
до его локтя. - Я буду в последний раз англосаксонкой и скажу вам все. А
потом всегда буду хитрить и вилять, как это свойственно, по вашему мне-
