ка. А теперь выслушай мой приговор: отныне и впредь до конца дней твоих
ты всегда будешь думать как человек и поступать как человек. Лучше в лю-
бой момент умереть человеком, чем вечно жить скотом. Экклезиаст был неп-
рав. Мертвый лев лучше живой собаки. Иди, возрожденный сын мой, ты сво-
боден!
Но когда пеон по знаку метиски стал подниматься с колен. Слепой судья
вдруг остановил его:
- Скалки мне, о человек, который только сегодня сделался человеком,
что было первопричиной всех твоих бед?
- О Справедливый, мое слабое сердце жаждало любви женщины смешанной
крови из tierra caliente. Сам я уроженец этих гор. Ради нее я задолжал
плантатору две сотни песо. А она взяла деньги и сбежала с другим. Я же
остался рабом у плантатора. Он неплохой человек, но ведь он все-таки
плантатор. Я трудился, терпел побои и страдал целых пять лет, а долг мой
теперь возрос до двухсот пятидесяти песо; у меня же ничего нет, только
кожа да кости, прикрытые жалкими лохмотьями.
- А она очень была хороша, эта женщина? - мягко спросил Слепой судья.
- Я с ума сходил по ней, о святой человек. Теперь мне уже не кажется,
что она была так хороша собой. Но тогда она казалась мне прекрасной. Лю-
бовь к ней, точно лихорадка, сжигала мне сердце и мозг и превратила меня
в раба. А она сбежала от меня в первую же ночь, и с тех пор я никогда ее
не видел.
Пеон ждал, стоя на коленях, склонив голову, а Слепой разбойник, к об-
щему удивлению, глубоко вздохнул и, казалось, забыл обо всем на свете.
Его рука непроизвольно легла на голову метиски и погладила ее черные
блестящие волосы.
- Женщина... - заговорил он так тихо, что голос его, чистый и звон-
кий, как колокольчик, сейчас был не громче шепота. - Вечно женщина,
прекрасная женщина! Все женщины прекрасны... для мужчины. Они любили на-
ших отцов; они произвели нас на свет; мы любим их; они производят на
свет наших сыновей, чтобы те любили их дочерей и называли девушек прек-
расными, - так всегда было и всегда будет, пока на земле существует че-
ловек и человеческая любовь.
Глубокое молчание воцарилось в пещере, а Суровый судья погрузился в
свои думы. Наконец, красавица метиска ласково дотронулась до него и зас-
тавила вспомнить о пеоне, все еще стоявшем перед ним на коленях.
- Вот мой приговор, - сказал слепец. - Ты получил немало ударов. Каж-
дый удар по твоему телу уже был достаточной расплатой за долг плантато-
ру. Ты свободен. Иди. Но оставайся в горах и в следующий раз полюби жен-
щину с гор, раз уж ты должен любить женщину и раз без женщины вообще не-
возможна жизнь мужчины. Иди, ты свободен. Ты ведь наполовину майя?
- Да, я наполовину майя, - пробормотал пеон. - Мой отец - майя.
- Вставай и иди. И оставайся в горах с твоим отцом-майя. Tierra
caliente - не место для человека, рожденного в Кордильерах. Плантатора
же твоего здесь нет, а потому мы и не можем судить его. Плантатор есть
плантатор. Его друзья могут считать себя свободными.
Суровый судья чего-то ждал, ждал и Генри, а затем без приглашения
шагнул вперед.
- Я тот самый человек, - храбро заявил он, - который был приговорен к
смерти за убийство, но я не совершал его. Убитый - родной дядя любимой
мною девушки, и я женюсь на ней, если здесь в Кордильерах, в этой пеще-
ре, действительно царит справедливость.
Но начальник полиции перебил его:
- Двадцать человек были свидетелями того, как он грозил дядюшке этой
сеньоры, что убьет его. А через час мы застали этого гринго возле еще
теплого трупа.
- Он правду говорит, - подтвердил Генри. - Я действительно угрожал
тому человеку - нам обоим бросилось в голову вино и горячая кровь. И
жандармы действительно наткнулись на меня, когда я стоял возле еще теп-
лого тела. Но я не убивал его. И я не знаю, представить себе не могу,
чья трусливая рука под покровом темноты всадила ему нож: в спину.
- Встаньте оба на колени, чтобы я мог допросить вас, - приказал Сле-
пой разбойник.
Долго вел он допрос своими чуткими, пытливыми пальцами. Долго
скользили они по лицам обоих мужчин; слепец щупал и пульс - и все-таки
не мог прийти ни к какому выводу.
- В этом деле замешана женщина? - напрямик спросил он Генри Моргана.
- Да, прекрасная женщина. Я люблю ее.
- Это хорошо, что любовь так сильно задела твое сердце, ибо мужчина,
которого не ранит любовь к женщине, - только наполовину мужчина, - снис-
ходительно заметил Слепой судья. И, обращаясь к начальнику полиции, до-
бавил: - Вот твоего сердца не ранила женщина, однако тебя тоже что-то
гнетет. Что же до этого человека, - он указал на Генри, - то я не думаю,
чтобы одно только чувство к женщине ранило его сердце. Быть может, от-
части ты повинен в этом, а отчасти та злоба, которая побуждает его злоу-
мышлять против тебя. Встаньте оба. Я не могу рассудить вас. Но есть та-
кое испытание, которое дает непогрешимый ответ: это испытание Змеи и
Птицы. Оно столь же непогрешимо, как непогрешим сам бог, ибо так он
восстанавливает истину. Вот и Блэкстон говорит, что испытание божьим су-
дом помогает восстановить истину.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В самом центре владений Слепого разбойника была котловина футов деся-
ти глубиной и тридцати в диаметре, которая вполне могла бы служить кро-
шечной ареной для боя быков. Эта впадина с ровным дном и отвесными сте-
нами образовалась естественным путем и была столь совершенным творением
природы, что человеку почти и рук не пришлось прикладывать, чтобы довес-
ти это совершенство до конца. Разбойники в длинных холщовых рясах, план-
таторы и жандармы - все были тут, кроме Сурового судьи и метиски; все
стояли на краю котловины, точно зрители, собравшиеся на бой быков или
сражение гладиаторов.
По знаку строгого предводителя отряда, взявшего их в плен. Генри и
начальник полиции спустились по маленькой лесенке в котловину. За ними
последовали предводитель отряда и несколько разбойников.
- Одному небу известно, что сейчас произойдет, - со смехом сказал
по-английски Генри, обращаясь к Леонсии и Френсису, остававшимся навер-
ху. - Но если это будет борьба не на жизнь, а на смерть, если разрешат
давать подножки, кусаться и боксировать по правилам маркиза Куинсбери
или лондонских призовых боев, мистер толстопузый шеф непременно будет
моей добычей. Впрочем, старик умен, уж он, конечно, позаботится о том,
чтобы шансы в этой схватке у нас были равные. Так вот: если шеф одолеет
меня, вы, как мои сторонники, поднимите вверх большие пальцы и орите во
всю глотку. Можете не сомневаться: если я одолею его, вся его банда под-
нимет пальцы вверх.
Начальник полиции, на которого котловина произвела самое удручающее
впечатление, обратился по-испански к предводителю отряда.
- Я не стану драться с этим человеком, - заявил Мариано Верха-
ра-и-Ихос. - Он молодое меня, и у него лучше дыхание. К тому же все это
несправедливо. По закону Панамской республики так не судят. А я не приз-
наю экстерриториальности Кордильер и таких незаконных действий.
- Это испытание Змеи и Птицы, - оборвал его вожак. - Ты будешь Змеей.
В руки тебе дадут вот это ружье. Тот человек будет Птицей. Ему мы дадим
колокольчик. Смотри! Сейчас ты поймешь, в чем состоит испытание.
По его команде одному из разбойников дали ружье и завязали глаза.
Другому разбойнику, которому глаз не завязывали, дали серебряный коло-
кольчик.
- Человек с ружьем - это Змея, - сказал вожак. - Он имеет право один
раз выстрелить в Птицу - человека с колокольчиком.
По сигналу второй разбойник вытянул руку с колокольчиком, позвонил и
быстро отскочил в сторону. Первый прислушался к звону и, наугад прице-
лившись, сделал вид, что стреляет.
- Понятно? - спросил предводитель отряда у Генри и его противника.
Генри только кивнул в ответ, а начальник полиции, захлебываясь от
удовольствия, воскликнул:
- Так это я буду Змеей?
- Да, - подтвердил предводитель.
Начальник полиции живо схватил ружье, не протестуя больше против экс-
территориальности Кордильер и незаконности такого суда.
- Что ж, значит, попытаетесь уложить меня? - с угрозой в голосе спро-
сил его Генри.
- Нет, сеньор Морган. Не попытаюсь, а просто уложу. В Панаме всего
два хороших стрелка, и я один из них. У меня больше сорока медалей за
стрельбу. Я могу стрелять с закрытыми глазами. Могу стрелять в темноте.
Я частенько стрелял в темноте - и стрелял без промаха. Так что можете
считать себя покойником.
В магазин был вложен один патрон, после чего начальнику полиции завя-
зали глаза, вручили ружье и велели повернуться пока лицом к стене. Генри
снабдили предательским колокольчиком и поставили у противоположной сте-
ны. Затем разбойники вылезли из ямы, втащили за собой лестницу, и пред-
водитель их уже сверху сказал:
- Слушайте меня внимательно, сеньор Змея, и стойте, пока не дослушае-
те. У Змеи один выстрел. Она не имеет права сдвигать повязку. Если она
ее сдвинет, мы обязаны немедленно умертвить ее. Зато Змея не ограничена
во времени. Она может ждать весь остаток дня и всю ночь и вообще
столько, сколько ей будет угодно, прежде чем сделает свой единственный
выстрел. Что же до Птицы, то она должна твердо помнить одно правило - ни
на минуту не выпускать из рук колокольчика и ни в коем случае не дотра-
гиваться до язычка, чтобы помешать ему звенеть. В случае если Птица не
выполнит этого правила, она будет немедленно умерщвлена. Мы ведь стоим
наверху, над вами обоими, сеньоры, и у нас ружья в руках, так что тот из
вас, кто нарушит правило, в ту же секунду умрет. А теперь за дело, и да
будет бог на стороне правого!
Начальник полиции медленно повернулся и прислушался. Генри неуверенно
шагнул в сторону, и колокольчик зазвенел. Ружье тотчас поднялось и наце-
лилось. Генри заметался по яме - дуло ружья следовало за ним. Генри
быстро перебросил колокольчик из одной вытянутой руки в другую, а сам
метнулся в сторону - и дуло неумолимо метнулось за ним. Однако начальник
полиции был слишком хитер, чтобы рисковать всем ради случайного выстре-
ла, и начал медленно, осторожно пересекать яму. Генри замер, и коло-
кольчик его умолк.
Чуткое ухо начальника полиции столь безошибочно засекло то место, от-
куда в последний раз слышался серебряный звон, что, несмотря на завязан-
ные глаза, он направился прямо к Генри и очутился совсем рядом с ним,
как раз под вытянутой рукой, державшей колокольчик. С величайшей осто-
рожностью, стараясь не издать ни малейшего звука. Генри приподнял руку,
и его противник прошел под ней в каком-нибудь дюйме от колокольчика.
Держа ружье на прицеле, начальник полиции остановился в нереши-
тельности на расстоянии фута от стены, с минуту тщетно прислушивался,
потом сделал еще шаг и дулом уткнулся в стену. Мгновенно повернувшись,
он, как слепой, стал шарить ружьем по воздуху в поисках противника. И
дуло непременно коснулось бы Генри, если бы тот поспешно не отпрыгнул в
сторону и не принялся петлять, непрерывно звеня колокольчиком.
Посредине ямы Генри остановился и замер. Его враг прошел в каком-ни-
будь ярде от него и наткнулся на противоположную стену. Тогда он пошел
вдоль стены, ступая осторожно, как кошка, и все время шаря ружьем. Потом
он решил пересечь яму. Он пересек ее несколько раз, но так и не обнару-
жил Генри: колокольчик его молчал. И тут начальник полиции прибег к
весьма хитроумному способу. Бросив на землю свою шляпу, чтобы она служи-
ла ему исходной точкой, он пересек яму по кратчайшей хорде, сделал три
шага вдоль стены и пошел назад по другой, более длинной хорде; сделал
еще три шага вдоль стены, выверяя параллельность двух хорд по расстоя-
нию, оставшемуся до шляпы, затем отмерил от шляпы еще три шага вдоль
стены и стал пересекать котловину по третьей хорде.
