тя сердце его в этот миг подсказывало ему совсем иные слова. - Если бы
ваши соотечественники умели спокойно рассуждать, вместо того чтобы
действовать сгоряча, они бы прокладывали железные дороги и развивали
свою страну. Посмотрите на этот суд - ведь он весь был построен на игре
страстей, на сговоре. Те, кто меня судил, заранее знали, что я виновен,
и им так хотелось наказать меня, что они даже не потрудились отыскать
доказательства моей виновности или хотя бы установить личность обвиняе-
мого. К чему откладывать? Они знали, что Генри Морган пырнул ножом
Альфаро. Они знали, что я Генри Морган. А когда человек знает, чего ради
утруждать себя проверкой?
Не слушая его, Леонсия всхлипывала и все порывалась обнять его, а
когда он умолк, она уже была в его объятиях, головка ее прильнула к его
груди, губы - к его губам; и не успел он опомниться, как уже сам целовал
ее.
- Люблю тебя, люблю тебя! - сквозь рыдания шептала она.
- Нет, нет! - сказал он, отталкивая от себя ту, которую больше всего
желал. - Мы просто очень похожи с Генри. Ведь вы любите Генри, а я не
Генри.
Разжав объятия, она сдернула с пальца кольцо Генри и швырнула его на
пол. Френсис совсем потерял голову; он и сам не знал, что могло бы прои-
зойти в следующий момент, если бы его не спасло появление комиссара с
часами в руке, который, не поднимая головы, упорно смотрел на минутную
стрелку и делал вид, что для него больше ничего не существует.
Леонсия горделиво выпрямилась, но когда Френсис снова надел ей на па-
лец кольцо Генри и на прощание поцеловал руку, она едва не разрыдалась.
Уже у самой двери она обернулась и одними губами беззвучно шепнула:
"Люблю тебя".
Ровно в десять, с последним ударом часов, Френсиса вывели на тюремный
двор, где стояла виселица. Все жители Сан-Антонио, а также и многих ок-
рестных селений собрались здесь; толпа была возбуждена и весело настрое-
на. Леонсия, Энрико Солано и пять его рослых сыновей были тоже тут. Отец
и братья Леонсии, кипя от негодования, нетерпеливо прохаживались взад и
вперед, но начальник полиции, окруженный жандармами во главе с комисса-
ром, оставался невозмутимым. Тщетно пыталась Леонсия пробиться к Френси-
су, когда его подвели к виселице, и тщетно пытались родные уговорить де-
вушку покинуть двор. И так же тщетно протестовали ее отец и братья, ут-
верждая, что Френсис не тот человек, которого ищет правосудие. Начальник
полиции лишь презрительно усмехнулся и приказал начинать.
Когда Френсис взошел на помост и ступил уже на лестницу, приставлен-
ную к виселице, к нему подошел священник; но Френсис отказался от его
напутствия: он сказал ему по-испански, что если вешают невинного челове-
ка, то он и без чужих молитв попадет в рай, - пусть молятся те, кто его
вешает.
Френсису связали ноги и стали вязать руки, на него уже собирались на-
деть черный колпак и накинуть на шею петлю, как вдруг из-за тюремной ог-
рады донесся голос приближающегося певца:
Мы - спина к спине - у мачты,
Против тысячи вдвоем!
Леонсия, находившаяся в полуобморочном состоянии, услышав этот голос,
пришла в себя и даже вскрикнула от радости, увидев Генри Моргана, кото-
рый, расталкивая стражу, преграждавшую ему путь, входил в это время во
двор.
Один только Торрес огорчился при появлении Генри, но все были так
возбуждены, что никто этого не заметил. Зрители не стали возражать, ког-
да начальник полиции, пожав плечами, объявил, что ему безразлично, кого
из этих двух вешать, - лишь бы повесить. Зато вся мужская половина се-
мейства Солано горячо запротестовала, утверждая, что Генри тоже не вино-
вен в убийстве Альфаро. Однако решил дело Френсис; все еще стоя на помо-
сте, пока ему развязывали руки и ноги, он крикнул, перекрывая шум толпы:
- Вы судили меня! Вы не судили его! Вы не можете повесить человека
без суда! Раньше должен быть суд!
Френсис спустился с помоста и обеими руками схватил руку Генри, но не
успел он пожать ее, как к ним подошел комиссар, сопутствуемый начальни-
ком полиции, и с соблюдением всех формальностей арестовал Генри Моргана
за убийство Альфаро Солано.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
- Надо действовать быстро - это главное, - заявил Френсис, обращаясь
к небольшому семейному совету, собравшемуся на веранде асьенды Солано.
- Главное - укоризненно воскликнула Леонсия, перестав взволнованно
мерить шагами веранду. - Главное - спасти его!
И она возмущенно потрясла пальцем перед носом Френсиса, как бы под-
черкивая значение сказанного. Не удовольствовавшись этим, она потрясла
пальцем и перед носом всех своих родных - отца и каждого из братьев.
- И быстро! - с жаром продолжала она. - Мы должны действовать быстро,
а не то... - И голос ее оборвался от несказанного ужаса, охватившего ее
при мысли о том, что может произойти с Генри, если они не будут действо-
вать быстро.
- Для шефа все гринго одинаковы, - в тон ей заметил Френсис, а сам
при этом подумал: "Какая она красивая и чудесная". - Шеф безусловно царь
и бог в Сан-Антонио, - продолжал он, - и привык действовать не раздумы-
вая. Он даст Генри не больше сроку, чем дал мне. Мы должны сегодня же
вызволить беднягу из тюрьмы.
- Слушайте! - снова заговорила Леонсия. - Мы, Солано, не можем допус-
тить этой... этой казни. Наша гордость... наша честь... Мы не можем до-
пустить этого. Ну, говорите же! Да говорите же кто-нибудь! Хоть ты,
отец. Предложи что-нибудь...
А пока шло обсуждение, Френсис молча слушавший их дебаты, терзался
глубокой печалью. С каким великолепным пылом говорила Леонсия, но пыл
этот был вызван чувством к другому человеку, что, конечно, не могло по-
радовать Френсиса. Сцена, разыгравшаяся на тюремном дворе после того,
как его выпустили, а Генри арестовали, все еще стояла у него перед гла-
зами. Он точно сейчас видел - и сердце его заныло при воспоминании об
этом, - как Леонсия бросилась в объятия Генри, а тот отыскал ее руку,
чтобы убедиться, на месте ли его кольцо, и, убедившись, крепко обнял де-
вушку и поцеловал долгим поцелуем.
"Ну ладно, хватит", - со вздохом подумал Френсис. Во всяком случае,
он сделал все, что мог. Разве после того, как Генри увели, он не сказал
Леонсии - спокойно и даже холодно, - что Генри ее жених и возлюбленный и
что лучшего выбора дочь Солано и сделать не могла?
Но от этих воспоминаний он ничуть не становился счастливее, как и от
сознания, что поступил правильно. Да, правильно. Он ни разу в этом не
усомнился, и это позволяло ему глушить в себе чувство к Леонсии. Однако
сознания собственной правоты, как он обнаружил в данном случае, еще да-
леко не достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым.
Но на что же иное мог он рассчитывать? Просто ему не повезло: он при-
ехал в Центральную Америку слишком поздно - вот и все; приехал, когда
эта прелестная девушка уже отдала свое сердце тому, кто пришел до него,
- человеку, ничуть не хуже его самого, а может быть, как подсказывало
ему чувство справедливости, даже и лучше. И это чувство справедливости
требовало, чтобы он честно относился к Генри - своему кровному родствен-
нику Генри Моргану, необузданному потомку необузданного предка, человеку
в парусиновых штанах и обвисшем сомбреро, неравнодушному к ушам незнако-
мых молодых людей, питающемуся сухарями и черепашьими яйцами и готовому
перекопать целых два острова - Быка и Тельца - в поисках клада старого
пирата.
Энрико Солано и его сыновья, сидя на широкой веранде своего дома,
строили планы спасения Генри, а Френсис рассеянно слушал их; в это время
из комнат вышла служанка, прошептала что-то на ухо Леонсии и повела ее
за угол дома, на другой конец веранды, где произошла сцена, которая не-
мало насмешила бы и разъярила Френсиса, присутствуй он при ней.
Завернув за угол дома, Леонсия увидела Альвареса Торреса, разодетого
в пышный средневековый костюм богатого плантатора, какие еще носят в Ла-
тинской Америке; Торрес снял сомбреро и, держа его в руке, склонился пе-
ред девушкой чуть не до земли, затем подвел ее к плетеному диванчику из
индейского тростника и усадил. Леонсия грустно ответила на его при-
ветствие, хотя в тоне ее прозвучало любопытство - точно она надеялась
услышать от него какую-нибудь обнадеживающую весть.
- Суд закончился, Леонсия, - сказал Торрес тихо и печально, словно
говорил о покойнике. - Он приговорен. Завтра в десять утра - казнь. Все
это очень грустно, чрезвычайно грустно, но... - Он пожал плечами. - Нет,
я не стану говорить о нем ничего дурного. Он был достойный человек.
Единственный его недостаток - характер. Слишком он был горяч, слишком
вспыльчив. Это и погубило его, заставив погрешить против чести. Будь он
в ту минуту спокойнее и хладнокровнее, никогда бы он не всадил нож в
Альфаро...
- Это не он убил моего дядю! - воскликнула Леонсия, поднимая голову и
глядя на него.
- Все это весьма печально, - мягко и грустно продолжал Торрес, избе-
гая перечить ей. - Судья, народ, начальник полиции - все, к сожалению, в
один голос утверждают, что он виновен. Весьма печально, конечно. Но не
об этом я пришел с вами говорить. Я пришел предложить вам мои услуги.
Располагайте мной, как вам угодно. Моя жизнь, моя честь - в вашем распо-
ряжении. Приказывайте. Я ваш раб.
И Торрес вдруг грациозно опустился перед ней на одно колено; взяв ее
левую руку, он, видимо, собирался продолжать свою цветистую речь, но в
эту минуту взгляд его упал на кольцо с брильянтом, украшавшее безымянный
палец Леонсии. Он нахмурился и опустил голову; затем, поспешно придав
своему лицу обычное выражение, заговорил:
- Я знал вас, когда вы были еще совсем дитя, Леонсия, прелестная оча-
ровательная крошка, и я уже тогда любил вас. Нет, выслушайте меня! Прошу
вас. Я должен излить свое сердце. Выслушайте меня до конца. Я всегда лю-
бил вас. Но когда вы вернулись из-за границы, из этого монастыря, где вы
учились, - вернулись уже взрослой, благородной и важной дамой, какой и
подобает быть хозяйке дома Солано, - о, тогда я был просто сражен вашей
красотой. Я был терпелив. Я не говорил вам о своих чувствах. Но вы могли
догадаться о них. И вы, конечно, догадывались. С тех самых пор я воспы-
лал к вам страстью. Меня пожирало пламя, зажженное вашей красотой, вашей
душой, которая еще прекрасней вашей красоты.
Леонсия знала, что остановить поток его излияний невозможно, и потому
терпеливо слушала, глядя на склоненную голову Торреса и от нечего делать
думая о том, почему у него волосы так некрасиво подстрижены и где он в
последний раз стригся - в Нью-Йорке или в Сан-Антонио.
- Знаете ли вы, чем вы были для меня с тех пор, как вернулись?
Она не отвечала и не пыталась отнять у него руку, хотя он так сильно
сжимал ее, что кольцо Генри Моргана впилось ей в пальцы, причиняя острую
боль. Она не слышала речей Торреса, все дальше и дальше уносясь в мыс-
лях. И первая ее мысль была о том, что вовсе не такими выспренними тира-
дами сказал ей Генри Морган о своей любви и завоевал ее взаимность. И
почему это испанцы всегда так высокопарно и многословно выражают свои
чувства? Генри вел себя совсем иначе. Он вообще почти ни слова не сказал
ей. Он действовал. Поддавшись ее обаянию, чувствуя, что и она неравно-
душна к нему, он без всякого предупреждения - так он был уверен, что не
удивит и не испугает свою любимую, - обнял ее и прижался губами к ее гу-
бам. И она не испугалась и не осталась равнодушной. Только после этого
первого поцелуя, продолжая держать ее в объятиях. Генри заговорил о сво-
ей любви.
А о чем совещаются сейчас там, на другом конце террасы, ее родные и
Френсис Морган, что они придумали? Мысли ее текли дальше - она была глу-
ха к мольбам своего поклонника. Френсис! Ах!.. Она даже вздохнула: поче-
му, несмотря на любовь к Генри, этот чужой гринго так волнует ее сердце?
