значащих слов и рассмеялась довольно непринужденно, но глаза ее, словно
помимо воли, обратились на Волка Ларсена, и, хотя она тотчас опустила
их, я успел заметить промелькнувший в них ужас.
Разгадку этого я прочел в его глазах. Серые, холодные, жестокие, гла-
за эти теплились сейчас мягким, золотистым светом. Казалось, в них пля-
шут крохотные искорки, которые то меркнут и затухают, то разгораются
так, что весь зрачок полнится лучистым сиянием. Оттого, быть может, в
них и был этот золотистый свет. Они манили и повелевали, говорили о вол-
нении в крови. В них горело желание - какая женщина могла бы этого не
понять! Только не Мод Брустер!
Ее испуг передался мне, и в этот миг самого отчаянного страха, какой
может испытать мужчина, я понял, как она мне дорога. И вместе с нахлы-
нувшим на меня страхом росло сознание, что я люблю ее. Страх и любовь
терзали мое сердце, заставляли кровь то леденеть, то бурно кипеть в жи-
лах, и в то же время какая-то сила, над которой я был не властен, прико-
вывала мой взгляд к Волку Ларсену. Но он уже овладел собой. Золотистый
свет и пляшущие искорки погасли в его глазах, взгляд снова стал холодным
и жестким. Он сухо поклонился и ушел.
- Мне страшно, - прошептала Мод Брустер, и по телу ее пробежала
дрожь. - Как мне страшно!
Мне тоже было страшно, и я был в полном смятении, поняв, как много
она для меня значит. Все же, сделав над собой усилие, я ответил спокой-
но:
- Все обойдется, мисс Брустер! Все обойдется, поверьте!
Она взглянула на меня с благодарной улыбкой, от которой сердце мое
затрепетало, и начала спускаться по трапу.
А я долго стоял там, где она оставила меня. Я должен был разобраться
в происшедшем, понять значение совершившейся в моей жизни перемены.
Итак, любовь наконец пришла ко мне, пришла, когда я менее всего ее ждал,
когда все запрещало мне даже помышлять о ней. Раздумывая над жизнью, я,
разумеется, всегда признавал, что любовь рано или поздно постучится и ко
мне. Но долгие годы, проведенные в одиночестве, среди книг, не могли
подготовить меня к встрече с нею.
И вот любовь пришла! Мод Брустер! Память мгновенно перенесла меня к
тому дню, когда первый тоненький томик ее стихов появился на моем
письменном столе. Как наяву, встал предо мной и весь ряд таких же томи-
ков, выстроившихся на моей книжной полке. Как я приветствовал появление
каждого из них! Они выходили по одному в год и как бы знаменовали для
меня наступление нового года. Я находил в них родственные мне мысли и
чувства, и они стали постоянными спутниками моей духовной жизни. А те-
перь заняли место и в моем сердце.
В сердце? Внезапно мои мысли приняли другое направление. Я словно
взглянул на себя со стороны и усомнился в себе. Мод Брустер... Я - Хэмф-
ри Ван-Вейден, которого Чарли Фэрасет окрестил "рыбой", "бесчувственным
чудовищем", "демоном анализа", - влюблен! И тут же, без всякой видимой
связи, мне пришла на память маленькая заметка в биографическом справоч-
нике, и я сказал себе: "Она родилась в Кембридже, ей двадцать семь лет".
И мысленно воскликнул: "Двадцать семь лет, и она все еще свободна и не
влюблена!" Но откуда я мог знать, что она не влюблена? Боль от внезапно
вспыхнувшей ревности подавила остатки сомнений. В чем тут еще сомне-
ваться! Я ревную - значит, люблю. И женщина, которую я люблю, - Мод
Брустер!
Как? Я, Хэмфри Ван-Вейден, влюблен? Сомнения снова овладели мной. Не
то чтобы я боялся любви или был ей не рад. Напротив, убежденный идеа-
лист, я всегда восхвалял любовь, считал ее величайшим благом на земле,
целью и венцом существования, самой яркой радостью и самым большим
счастьем, которое следует призывать и встречать с открытой душой. Но
когда любовь пришла, я не мог этому поверить. Такое счастье не для меня.
Это слишком невероятно. Мне невольно припомнились стихи Саймонса:
Средь сонма женщин много долгих лет
Блуждал я, но искал тебя одну
А я давно перестал искать, решив, что "величайшее благо", как видно,
не для меня и Фэрасет прав: я не такой, как все нормальные люди, я -
"бесчувственное чудовище", книжный червь, живущий только разумом и
только в этом способный находить усладу. И хотя всю жизнь я был окружен
женщинами, но воспринимал их чисто эстетически. По временам мне и самому
начинало казаться, что я из другого теста, нежели все, и обречен жить
монахом, и не дано мне испытать те вечные или преходящие страсти, кото-
рые я наблюдал и так хорошо понимал в других. И вот страсть пришла.
Пришла нежданно-негаданно.
В каком-то экстазе я побрел по палубе, бормоча про себя прелестные
стихи Элизабет Браунинг [13]:
Когда-то я покинул мир людей
И жил один среди моих видений.
Я не знавал товарищей милей
И музыки нежней их песнопений.
Но еще более нежная музыка звучала теперь в моих ушах, и я был глух и
слеп ко всему окружающему. Резкий окрик Волка Ларсена заставил меня оч-
нуться.
- Какого черта вам тут нужно? - рявкнул он.
Я набрел на матросов, красивших борт шхуны, и чуть не опрокинул ведро
с краской.
- Вы что, очумели? Может, у вас солнечный удар? - продолжал он буше-
вать.
- Нет, расстройство желудка, - отрезал я и как ни в чем не бывало за-
шагал дальше.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
События, разыгравшиеся на "Призраке" вскоре после того, как я сделал
открытие, что влюблен в Мод Брустер, останутся навсегда одним из самых
волнующих воспоминаний моей жизни. Все произошло на протяжении каких-ни-
будь сорока часов. Прожив тридцать пять лет в тиши и уединении, я неожи-
данно попал в полосу самых невероятных приключений. Никогда не доводи-
лось мне испытывать столько треволнений за какие-нибудь сорок часов. И
если какой-то голос нашептывает мне порой, что при сложившихся обстоя-
тельствах я держался не так уж плохо, - я не очень-то плотно затыкаю
уши...
Все началось с того, что в полдень, за обедом. Волк Ларсен предложил
охотникам питаться впредь в своем кубрике. Это было неслыханным наруше-
нием обычая, установившегося на промысловых шхунах, где охотники неофи-
циально приравниваются к офицерам. Ларсен не пожелал пускаться в объяс-
нения, но все было ясно без слов. Хорнер и Смок начали оказывать Мод
Брустер знаки внимания. Это было только смешно и нисколько не задевало
ее, но капитану явно пришлось не по вкусу.
Распоряжение капитана было встречено гробовым молчанием; остальные
четверо охотников многозначительно покосились на виновников изгнания.
Джок Хорнер, малый выдержанный, и глазом не моргнул, но Смок побагровел
и уже готов был что-то возразить. Однако Волк Ларсен следил за ним и
ждал, глаза его холодно поблескивали, и Смок так и не проронил ни слова.
- Вы, кажется, хотели что-то сказать? - вызывающе спросил его Волк
Ларсен.
Но Смок не принял вызова.
- Это насчет чего? - в свою очередь, спросил он и при этом с таким
невинным видом, что Волк Ларсен не сразу нашелся, что сказать, а все
присутствующие усмехнулись.
- Не знаю, - протянул Волк Ларсен. - Мне, откровенно говоря, показа-
лось, что вам не терпится получить пинка.
- Это за что же? - все так же невозмутимо возразил Смок.
Охотники уже откровенно улыбались во весь рот. Капитан готов был
убить Смока, и я убежден, что только присутствие Мод Брустер удержало
его от кровопролития. Впрочем, не будь ее здесь. Смок и не вел бы себя
так. Он был слишком осторожен, чтобы раздражать Волка Ларсена в такую
минуту, когда тот беспрепятственно мог пустить в ход кулаки. Все же я
очень боялся, что дело дойдет до драки, но крик рулевого разрядил напря-
жение.
- Дым на горизонте! - донеслось с палубы через открытый люк трапа.
- Направление? - крикнул в ответ Волк Ларсен.
- Прямо за кормой, сэр.
- Не русские ли? - высказал предположение Лэтимер.
При этих словах лица охотников помрачнели. Русский пароход мог быть
только крейсером, и хотя охотники имели лишь смутное представление о ко-
ординатах шхуны, но они все же знали, что находятся вблизи границ зап-
ретных вод, а браконьерские подвиги Волка Ларсена были общеизвестны. Все
глаза устремились на него.
- Вздор! - со смехом отозвался он. - На этот раз, Смок, вы еще не по-
падете на соляные копи. Но вот что я вам скажу: ставлю пять против одно-
го, что это "Македония".
Никто не принял его пари, и он продолжал:
- А если это "Македония", так держу десять против одного, что не ми-
новать нам стычки.
- Нет уж, покорно благодарю, - проворчал Лэтимер. - Можно, конечно, и
рискнуть, когда есть какойнибудь шанс. Но разве у вас с вашим братцем
дело хоть раз обошлось без стычки? Ставлю двадцать против одного, что и
теперь будет то же.
Все засмеялись, в том числе и сам Ларсен, и обед прошел сравнительно
гладко - главным образом благодаря моему долготерпению, так как капитан
взялся после этого изводить меня, то вышучивая, то принимая покрови-
тельственный тон, и довел дело до того, что меня уже трясло от бешенства
и я еле сдерживался. Но я знал, что должен держать себя в руках ради Мод
Брустер, и был вознагражден, когда глаза ее на миг встретились с моими и
сказали мне яснее слов: "Крепитесь, крепитесь!"
Встав из-за стола, мы поднялись на палубу. Встреча с пароходом сулила
какое-то разнообразие в монотонном морском плавании, а предположение,
что это Смерть Ларсен на своей "Македонии", особенно взволновало всех.
Свежий ветер, поднявший накануне сильную волну, уже с утра начал сти-
хать, и теперь можно было спускать лодки; охота обещала быть удачной. С
рассвета мы шли по совершенно пустынному морю, а сейчас перед нами было
большое стадо котиков.
Дымок парохода по-прежнему виднелся вдали за кормой и, пока мы спус-
кали лодки, стал заметно приближаться к нам. Наши шлюпки рассеялись по
океану и взяли курс на север. Время от времени на какой-нибудь из них
спускали парус, после чего оттуда доносились звуки выстрелов, а затем
парус взвивался снова. Котики шли густо, ветер совсем стих, все благоп-
риятствовало охоте. Выйдя на подветренную сторону от крайней шлюпки, мы
обнаружили, что море здесь буквально усеяно телами спящих котиков. Я ни-
когда еще не видел ничего подобного: котики окружали нас со всех сторон
и, растянувшись на воде по двое, по трое или небольшими группами, мирно
спали, как ленивые щенки.
Дым все приближался, и уже начали вырисовываться корпус парохода и
его палубные надстройки. Это была "Македония". Я прочел название судна в
бинокль, когда оно проходило справа, всего в какой-нибудь миле от нас.
Волк Ларсен бросил злобный взгляд в его сторону, а Мод Брустер с любо-
пытством посмотрела на капитана.
- Где же стычка, которую вы предрекали, капитан Ларсен? - весело
спросила она.
Он взглянул на нее с усмешкой, и лицо его на миг смягчилось.
- А вы чего ждали? Что они возьмут нас на абордаж и перережут нам
глотки?
- Да, чего-нибудь в этом роде, - призналась она. - Я ведь так мало
знаю нравы морских охотников, что готова ожидать чего угодно.
Он кивнул.
- Правильно, правильно! Ваша ошибка лишь в том, что вы могли ожидать
чего-нибудь и похуже.
- Как? Что же еще может быть хуже, чем если нам перережут глотки? -
наивно удивилась она.
- Хуже, если у нас взрежут кошелек, - ответил он. - В наше время че-
ловек устроен так, что его жизнеспособность определяется содержанием его
кошелька.
- "Горсть мусора получит тот, кто кошелек мой украдет", - процитиро-
вала она.
- Но кто крадет мой кошелек, крадет мое право на жизнь, - последовал
ответ. - Старая поговорка наизнанку... Ведь он крадет мой хлеб, и мой
кусок мяса, и мою постель и тем самым ставит под угрозу и мою жизнь. Вы
же знаете, что того супа и хлеба, которые бесплатно раздают беднякам,
