Джек Лондон
Морской волк
Изд. "Правда", 1984 г.
OCR Палек, 1998 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Не знаю, право, с чего начать, хотя иногда, в шутку, я сваливаю всю
вину на Чарли Фэрасета. У него была дача в Милл-Вэлли, под сенью горы
Тамальпайс, но он жил там только зимой, когда ему хотелось отдохнуть и
почитать на досуге Ницше или Шопенгауэра. С наступлением лета он предпо-
читал изнывать от жары и пыли в городе и работать не покладая рук. Не
будь у меня привычки навещать его каждую субботу и оставаться до поне-
дельника, мне не пришлось бы пересекать бухту Сан-Франциско в это памят-
ное январское утро.
Нельзя сказать, чтобы "Мартинес", на котором я плыл, был ненадежным
судном; этот новый пароход совершал уже свой четвертый или пятый рейс на
переправе между Саусалито и Сан-Франциско. Опасность таилась в густом
тумане, окутавшем бухту, но я, ничего не смысля в мореходстве, и не до-
гадывался об этом. Хорошо помню, как спокойно и весело расположился я на
носу парохода, на верхней палубе, под самой рулевой рубкой, и таинствен-
ность нависшей над морем туманной пелены мало-помалу завладела моим во-
ображением. Дул свежий бриз, и некоторое время я был один среди сырой
мглы - впрочем, и не совсем один, так как я смутно ощущал присутствие
рулевого и еще кого-то, по-видимому, капитана, в застекленной рубке у
меня над головой.
Помнится, я размышлял о том, как хорошо, что существует разделение
труда и я не обязан изучать туманы, ветры, приливы и всю морскую науку,
если хочу навестить друга, живущего по ту сторону залива. Хорошо, что
существуют специалисты - рулевой и капитан, думал я, и их профессио-
нальные знания служат тысячам людей, осведомленным о море и мореплавании
не больше моего. Зато я не трачу своей энергии на изучение множества
предметов, а могу сосредоточить ее на некоторых специальных вопросах,
например - на роли Эдгара По в истории американской литературы, чему,
кстати сказать, была посвящена моя статья, напечатанная в последнем но-
мере "Атлантика". Поднявшись на пароход и заглянув в салон, я не без
удовлетворения отметил, что номер "Атлантика" в руках у какого-то дород-
ного джентльмена раскрыт как раз на моей статье. В этом опять сказыва-
лись выгоды разделения труда: специальные знания рулевого и капитана да-
вали дородному джентльмену возможность - в то время как его благополучно
переправляют на пароходе из Саусалито в Сан-Франциско - ознакомиться с
плодами моих специальных знаний о По.
У меня за спиной хлопнула дверь салона, и какой-то краснолицый чело-
век затопал по палубе, прервав мои размышления. А я только что успел
мысленно наметить тему моей будущей статьи, которую решил назвать "Необ-
ходимость свободы. Слово в защиту художника". Краснолицый бросил взгляд
на рулевую рубку, посмотрел на окружавший нас туман, проковылял взад и
вперед по палубе - очевидно, у него были протезы - и остановился возле
меня, широко расставив ноги; на лице его было написано блаженство. Я не
ошибся, предположив, что он провел всю свою жизнь на море.
- От такой мерзкой погоды недолго и поседеть! - проворчал он, кивая в
сторону рулевой рубки.
- Разве это создает какие-то особые трудности? - отозвался я. - Ведь
задача проста, как дважды два - четыре. Компас указывает направление,
расстояние и скорость также известны. Остается простой арифметический
подсчет.
- Особые трудности! - фыркнул собеседник. - Просто, как дважды два -
четыре! Арифметический подсчет.
Слегка откинувшись назад, он смерил меня взглядом.
- А что вы скажете об отливе, который рвется в Золотые Ворота? -
спросил или, вернее, пролаял он. - Какова скорость течения? А как отно-
сит? А это что - прислушайтесь-ка! Колокол? Мы лезем прямо на буй с ко-
локолом! Видите - меняем курс.
Из тумана доносился заунывный звон, и я увидел, как рулевой быстро
завертел штурвал. Колокол звучал теперь не впереди, а сбоку. Слышен был
хриплый гудок нашего парохода, и время от времени на него откликались
другие гудки.
- Какой-то еще пароходишко! - заметил краснолицый, кивая вправо, от-
куда доносились гудки. - А это! Слышите? Просто гудят в рожок. Верно,
какая-нибудь шаланда. Эй, вы, там, на шаланде, не зевайте! Ну, я так и
знал. Сейчас кто-то хлебнет лиха!
Невидимый пароход давал гудок за гудком, и рожок вторил ему, каза-
лось, в страшном смятении.
- Вот теперь они обменялись любезностями и стараются разойтись, -
продолжал краснолицый, когда тревожные гудки стихли.
Он разъяснял мне, о чем кричат друг другу сирены и рожки, а щеки у
него горели и глаза сверкали.
- Слева пароходная сирена, а вон там, слышите, какой хрипун, - это,
должно быть, паровая шхуна; она ползет от входа в бухту навстречу отли-
ву.
Пронзительный свисток неистовствовал как одержимый где-то совсем
близко впереди. На "Мартинесе" ему ответили ударами гонга. Колеса нашего
парохода остановились, их пульсирующие удары по воде замерли, а затем
возобновились. Пронзительный свисток, напоминавший стрекотание сверчка
среди рева диких зверей, долетал теперь из тумана, откуда-то сбоку, и
звучал все слабее и слабее. Я вопросительно посмотрел на своего спутни-
ка.
- Какой-то отчаянный катерок, - пояснил он. - Прямо стоило бы пото-
пить его! От них бывает много бед, а кому они нужны? Какой-нибудь осел
заберется на этакую посудину и носится по морю, сам не зная зачем, да
свистит как полоумный. А все должны сторониться, потому что, видите ли,
он идет и сам-то уж никак посторониться не умеет! Прет вперед, а вы
смотрите в оба! Обязанность уступать дорогу! Элементарная вежливость! Да
они об этом никакого представления не имеют.
Этот необъяснимый гнев немало меня позабавил; пока мой собеседник
возмущенно ковылял взад и вперед, я снова поддался романтическому обая-
нию тумана. Да, в этом тумане, несомненно, была своя романтика. Словно
серый, исполненный таинственности призрак, навис он над крошечным земным
шаром, кружащимся в мировом пространстве. А люди, эти искорки или пылин-
ки, гонимые ненасытной жаждой деятельности, мчались на своих деревянных
и стальных конях сквозь самое сердце тайны, ощупью прокладывая себе путь
в Незримом, и шумели, и кричали самонадеянно, в то время как их души за-
мирали от неуверенности и страха!
Голос моего спутника вернул меня к действительности и заставил усмех-
нуться. Разве я сам не блуждаю ощупью, думая, что мчусь уверенно сквозь
тайну?
- Эге! Кто-то идет нам навстречу, - сказал краснолицый. - Слышите,
слышите? Идет быстро и прямо на нас. Должно быть, он нас еще не слышит.
Ветер относит.
Свежий бриз дул нам в лицо, и я отчетливо различил гудок сбоку и нем-
ного впереди.
- Тоже пассажирский? - спросил я.
Краснолицый кивнул.
- Да, иначе он не летел бы так, сломя голову. Наши там забеспокои-
лись! - хмыкнул он.
Я посмотрел вверх. Капитан высунулся по грудь из рулевой рубки и нап-
ряженно вглядывался в туман, словно стараясь силой воли проникнуть
сквозь него. Лицо его выражало тревогу. И на лице моего спутника, кото-
рый проковылял к поручням и пристально смотрел в сторону незримой опас-
ности, тоже была написана тревога.
Все произошло с непостижимой быстротой. Туман раздался в стороны, как
разрезанный ножом, и перед нами возник нос парохода, тащивший за собой
клочья тумана, словно Левиафан - морские водоросли. Я разглядел рулевую
рубку и белобородого старика, высунувшегося из нее. Он был одет в синюю
форму, очень ловко сидевшую на нем, и, я помню, меня поразило, с каким
хладнокровием он держался. Его спокойствие при этих обстоятельствах ка-
залось страшным. Он подчинился судьбе, шел ей навстречу и с полным само-
обладанием ждал удара. Холодно и как бы задумчиво смотрел он на нас,
словно прикидывая, где должно произойти столкновение, и не обратил ника-
кого внимания на яростный крик нашего рулевого: "Отличились!"
Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что восклицание рулевого и не тре-
бовало ответа.
- Цепляйтесь за что-нибудь и держитесь крепче, - сказал мне красноли-
цый.
Весь его задор слетел с него, и он, казалось, заразился тем же
сверхъестественным спокойствием.
- Ну, сейчас женщины поднимут визг! - сердито, почти злобно проворчал
он, словно ему уже приходилось когда-то все это испытывать.
Суда столкнулись прежде, чем я успел воспользоваться его советом.
Должно быть, встречный пароход ударил нас в середину борта, но это прои-
зошло вне поля моего зрения, и я ничего не видел. "Мартинес" сильно нак-
ренился, послышался треск ломающейся обшивки. Я упал плашмя на мокрую
палубу и не успел еще подняться на ноги, как услышал крик женщин. Это
был неописуемый, душераздирающий вопль, и тут меня объял ужас. Я вспом-
нил, что спасательные пояса хранятся в салоне, кинулся туда, но у дверей
столкнулся с толпой обезумевших пассажиров, которая отбросила меня на-
зад. Не помню, что затем произошло, - в памяти моей сохранилось только
воспоминание о том, как я стаскивал спасательные пояса с полок над голо-
вой, а Краснолицый человек надевал их на бившихся в истерике женщин. Это
я помню отчетливо, и вся картина стоит у меня перед глазами. Как сейчас
вижу я зазубренные Края пробоины в стене салона и вползавший в это от-
верстие клубящийся серый туман; пустые мягкие диваны с разбросанными на
них пакетами, саквояжами, зонтами и пледами, оставленными во время вне-
запного бегства; полного джентльмена, не так давно мирно читавшего мою
статью, а теперь напялившего на себя пробковый пояс и с монотонной нас-
тойчивостью вопрошавшего меня (журнал с моей статьей все еще был у него
в руке), есть ли опасность; краснолицего человека, который бодрю ковылял
на своих искусственных ногах и надевал пояса на всех, кто появлялся в
каюте... Помню дикий визг женщин.
Да, этот визг женщин больше всего действовал мне на нервы. По-видимо-
му, страдал от него и краснолицый, ибо еще одна картина навсегда оста-
лась у меня в памяти: плотный джентльмен засовывает журнал в карман
пальто и с любопытством озирается кругом; сбившиеся в кучу женщины, с
бледными, искаженными страхом лицами, пронзительно кричат, словно хор
погибших душ, а краснолицый человек, теперь уже совсем багровый от гне-
ва, стоит в позе громовержца, потрясая над головой кулаками, и орет:
- Замолчите! Да замолчите же! Помню, как, глядя на это, я вдруг по-
чувствовал, что меня душит смех, и понял, что я впадаю в истерику; ведь
предо мною были женщины, такие же, как моя мать или сестры, - женщины,
охваченные страхом смерти и не желавшие умирать. Их крики напомнили мне
визг свиней под ножом мясника, и это потрясло меня. Эти женщины, способ-
ные на самые высокие чувства, на самую нежную привязанность, вопили, ра-
зинув рты. Они хотели жить, но были беспомощны, как крысы в крысоловке,
и визжали, не помня себя.
Это было ужасно, и я опрометью бросился на палубу. Почувствовав дур-
ноту, я опустился на скамью. Смутно видел я метавшихся людей, слышал их
крики, - кто-то пытался спустить шлюпки... Все происходило так, как опи-
сывается в книгах. Тали заедало. Все было неисправно. Одну шлюпку спус-
тили, забыв вставить пробки: когда женщины и дети сели в нее, она напол-
нилась водой и перевернулась. Другую шлюпку удалось спустить только од-
ним концом: другим она повисла на талях, и ее бросили. А парохода, кото-
рый был причиной бедствия, и след простыл, но кругом говорили, что он,
несомненно, вышлет нам спасательные шлюпки.
Я спустился на нижнюю палубу. "Мартинес" быстро погружался, вода
подступала к краю борта. Многие пассажиры стали прыгать за борт. Другие,
уже барахтаясь в воде, кричали, чтобы их подняли обратно на палубу. Ник-
то не слушал их. Все покрыл общий крик: "Тонем!" Поддавшись охватившей
всех панике, я вместе с другими бросился за борт. Я не отдавал себе от-
