Время шло. Пора было ужинать, а стол еще не был накрыт. Я начал про-
являть беспокойство, и, когда Томас Магридж, злой и хмурый, как туча,
заглянул в каюткомпанию, я встал, собираясь приступить к своим обязан-
ностям. Но Волк Ларсен крикнул Магриджу:
- Кок, сегодня тебе придется похлопотать самому, Хэмп нужен мне.
Обойдись без него.
И снова произошло нечто неслыханное. В этот вечер я сидел за столом с
капитаном и охотниками, а Томас Магридж прислуживал нам, а потом мыл по-
суду. Это была калибановская прихоть Волка Ларсена, и она сулила мне
много неприятностей. Но пока что мы с ним говорили и говорили без конца,
к великому неудовольствию охотников, не понимавших ни слова.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Три дня, три блаженных дня, отдыхал я, проводя все свое время в об-
ществе Волка Ларсена. Я ел за столом в кают-компании и только и делал,
что беседовал с капитаном о жизни, литературе и законах мироздания. То-
мас Магридж рвал и метал, но исполнял за меня всю работу.
- Берегись шквала! Больше я тебе ничего не скажу, - предостерег меня
Луис, когда мы на полчаса остались с ним вдвоем на палубе. Волк Ларсен
улаживал в это время очередную ссору между охотниками. - Никогда нельзя
сказать наперед, что может случиться, - продолжал Луис в ответ на мой
недоуменный вопрос. - Старик изменчив, как ветры и морские течения. Ни-
когда не угадаешь, что он может выкинуть. Тебе кажется, что ты уже зна-
ешь его, что ты хорошо с ним ладишь, а он тут-то как раз и повернет, ки-
нется на тебя и разнесет в клочья твои паруса, которые ты поставил в
расчете на хорошую погоду.
Поэтому я не был особенно удивлен, когда предсказанный Луисом шквал
налетел на меня. Между мной и капитаном произошел горячий спор - о жиз-
ни, конечно; и, не в меру расхрабрившись, я начал осуждать самого Волка
Ларсена и его поступки. Должен сказать, что я вскрывал и выворачивал на-
изнанку его душу так же основательно, как он привык проделывать это с
другими. Признаюсь, речь моя вообще резка. А тут я отбросил всякую сдер-
жанность, колол и хлестал Ларсена, пока он не рассвирепел. Бронзовое ли-
цо его потемнело от гнева, глаза сверкнули. В них уже не было ни проб-
леска сознания - ничего, кроме слепой, безумной ярости. Я видел перед
собой волка, и притом волка бешеного.
С глухим возгласом, похожим на рев, он прыгнул ко мне и схватил меня
за руку. Я собрался с духом и взглянул ему прямо в глаза, хотя меня про-
бирала дрожь. - Но чудовищная сила этого человека сломила мою волю.
Он держал меня за руку выше локтя, и, когда он сжал пальцы, я пошат-
нулся и вскрикнул от боли. Ноги у меня подкосились, я не в силах был
терпеть эту пытку. Мне казалось, что рука моя будет сейчас раздавлена.
Внезапно Ларсен пришел в себя, в глазах его снова засветилось созна-
ние, и он отпустил мою руку с коротким смешком, напоминавшим рычание.
Сразу обессилев, я повалился на пол, а он сел, закурил сигару и стал
наблюдать за мной, как кошка, стерегущая мышь. Корчась на полу от боли,
я уловил в его глазах любопытство, которое не раз уже подмечал в них, -
любопытство, удивление и вопрос: к чему все это?
Кое-как встав на ноги, я поднялся по трапу. Пришел конец хорошей по-
годе, и не оставалось ничего другого, как вернуться в камбуз. Левая рука
у меня онемела, словно парализованная, и в течение нескольких дней я
почти ею не владел, а скованность и боль чувствовались в ней еще много
недель спустя. Между тем Ларсен просто схватил ее и сжал. Он не ломал и
не вывертывал мне руку и только стиснул ее пальцами.
Что мне грозило, я понял лишь на другой день, когда он просунул голо-
ву в камбуз и, в знак возобновления дружбы, осведомился, не болит ли у
меня рука.
- Могло кончиться хуже! - усмехнулся он.
Я чистил картофель. Ларсен взял в руку картофелину. Она была большая,
твердая, неочищенная. Он сжал кулак, и жидкая кашица потекла у него меж-
ду пальцами. Он бросил в чан то, что осталось у него в кулаке, повернул-
ся и ушел. А мне стало ясно, во что превратилась бы моя рука, если бы
это чудовище применило всю свою силу.
Однако трехдневный покой как-никак пошел мне на пользу. Колено мое
получило наконец необходимый отдых, и опухоль заметно спала, а коленная
чашечка стала на место. Однако эти три дня отдыха принесли мне и непри-
ятности, которые я предвидел. Томас Магридж явно старался заставить меня
расплатиться за полученный отдых сполна. Он злобствовал, бранился на чем
свет стоит и взваливал на меня свою работу. Раз даже он замахнулся на
меня кулаком. Но я уже и сам озверел и огрызнулся так свирепо, что он
струсил и отступил. Малопривлекательную, должно быть, картину представ-
лял я, Хэмфри Ван-Вейден, в эту минуту. Я сидел в углу вонючего камбуза,
скорчившись над своей работой, а этот негодяй стоял передо мной и угро-
жал мне кулаком. Я глядел на него, ощерившись, как собака, сверкая гла-
зами, в которых беспомощность и страх смешивались с мужеством отчаяния.
Не нравится мне эта картина. Боюсь, что я был очень похож на затравлен-
ную крысу. Но кое-чего я все же достиг - занесенный кулак не опустился
на меня.
Томас Магридж попятился. В глазах его светилась такая же ненависть и
злоба, как и в моих. Мы были словно два зверя, запертые в одной клетке и
злобно скалящие друг на друга зубы. Магридж был трус и боялся ударить
меня потому, что я не слишком оробел перед ним. Тогда он придумал другой
способ застращать меня. В кухне был всего один более или менее исправный
нож. От долгого употребления лезвие его стало узким и тонким. Этот нож
имел необычайно зловещий вид, и первое время я всегда с содроганием брал
его в руки. Кок взял у Иогансена оселок и принялся с подчеркнутым рвени-
ем точить этот нож, многозначительно поглядывая на меня. Он точил его
весь день. Чуть у него выдавалась свободная минутка, он хватал нож и
принимался точить его. Лезвие ножа приобрело остроту бритвы. Он пробовал
его на пальце и ногтем. Он сбривал волоски у себя с руки, прищурив глаз,
глядел вдоль лезвия и снова и снова делал вид, что находит в нем ка-
кой-то изъян. И опять доставал оселок и точил, точил, точил... В конце
концов меня начал разбирать смех - все это было слишком нелепо.
Но дело могло принять серьезный оборот. Кок и в самом деле готов был
пустить этот нож в ход. Я понимал, что он, подобно мне, способен совер-
шить отчаянный поступок, именно в силу своей трусости и вместе с тем
вопреки ей.
"Магридж точит нож на Хэмпа", - переговаривались между собой матросы,
а некоторые стали поднимать кока на смех. Он сносил насмешки спокойно и
только покачивал головой с таинственным и даже довольным видом, пока
бывший юнга Джордж Лич не позволил себе какую-то грубую шутку на его
счет.
Надо сказать, что Лич был в числе тех матросов, которые получили при-
казание окатить Магриджа водой после его игры в карты с капитаном. Оче-
видно, кок не забыл, с каким рвением исполнил Лич свою задачу. Когда Лич
задел кока, тот ответил грубой бранью, прошелся насчет предков матроса и
пригрозил ему ножом, отточенным для расправы со мной. Лич не остался в
долгу, и, прежде чем мы успели опомниться, его правая рука окрасилась
кровью от локтя до кисти. Кок отскочил с сатанинским выражением лица,
выставив перед собой нож для защиты. Но Лич отнесся к происшедшему не-
возмутимо, хотя из его рассеченной руки хлестала кровь.
- Я посчитаюсь с тобой, кок, - сказал он, - и крепко посчитаюсь. Спе-
шить не стану. Я разделаюсь с тобой, когда ты будешь без ножа.
С этими словами он повернулся и ушел. Лицо Магриджа помертвело от
страха перед содеянным им и перед неминуемой местью со стороны Лича. Но
на меня он с этой минуты озлобился пуще прежнего. Несмотря на весь его
страх перед грозившей ему расплатой, он понимал, что для меня это был
наглядный урок, и совсем обнаглел. К тому же при виде пролитой им крови
в нем проснулась жажда убийства, граничившая с безумием. Как ни сложны
подобные психические переживания, все побуждения этого человека были для
меня ясны, - я читал в его душе, как в раскрытой книге.
Шли дни. "Призрак" по-прежнему пенил воду, подгоняемый попутным пас-
сатом, а я наблюдал, как безумие зреет в глазах Томаса Магриджа. Призна-
юсь, мной овладевал страх, отчаянный страх. Целыми днями кок все точил и
точил свой нож. Пробуя пальцем лезвие ножа, он посматривал на меня, и
глаза его сверкали, как у хищного зверя. Я боялся повернуться к нему
спиной и, пятясь, выходил из камбуза, что чрезвычайно забавляло матросов
и охотников, нарочно собиравшихся поглядеть на этот спектакль. Постоян-
ное, невыносимое напряжение измучило меня; порой мне казалось, что рас-
судок мой мутится. Да и немудрено было сойти с ума на этом корабле, сре-
ди безумных и озверелых людей. Каждый час, каждую минуту моя жизнь под-
вергалась опасности. Моя душа вечно была в смятении, но на всем судне не
нашлось никого, кто выказал бы мне сочувствие и пришел бы на помощь. По-
рой я подумывал обратиться к заступничеству Волка Ларсена, но мысль о
дьявольской усмешке в его глазах, выражавших презрение к жизни, останав-
ливала меня. Временами меня посещала мысль о самоубийстве, и мне понадо-
билась вся сила моей оптимистической философии, чтобы как-нибудь темной
ночью не прыгнуть за борт.
Волк Ларсен несколько раз пытался втянуть меня в спор, но я отделы-
вался лаконическими ответами и старался избегать его. Наконец он прика-
зал мне снова занять место за столом в кают-компании и предоставить коку
исполнять за меня мою работу. Тут я высказал ему все начистоту, расска-
зал, что пришлось мне вытерпеть от Томаса Магриджа в отместку за те три
дня, когда я ходил в фаворитах.
Волк Ларсен посмотрел на меня с усмешкой.
- Так вы боитесь его? - спросил он.
- Да, - честно признался я, - мне страшно.
- Вот и все вы такие, - с досадой воскликнул он, - разводите всякие
антимонии насчет ваших бессмертных душ, а сами боитесь умереть! При виде
острого ножа в руках труса вы судорожно цепляетесь за жизнь, и весь этот
вздор вылетает у вас из головы. Как же так, милейший, ведь вы будете
жить вечно? Вы - бог, а бога нельзя убить. Кок не может причинить вам
зла - вы же уверены, что вам предстоит воскреснуть. Чего же вы боитесь?
Ведь перед вами вечная жизнь. Вы же миллионер в смысле бессмертия,
притом миллионер, которому не грозит потерять свое состояние, так как
оно долговечнее звезд и безгранично, как пространство и время. Вы не мо-
жете растратить свой основной капитал. Бессмертие не имеет ни начала, ни
конца. Вечность есть вечность, и, умирая здесь, вы будете жить и впредь
в другом месте. И как это прекрасно - освобождение от плоти и свободный
взлет духа! Кок не может причинить вам зла. Он может только подтолкнуть
вас на тот путь, по которому вам суждено идти вечно.
А если у вас нет пока охоты отправляться на небеса, почему бы вам не
отправить туда кока? Согласно вашим воззрениям, он тоже миллионер бесс-
мертия. Вы не можете довести его до банкротства. Его акции всегда будут
котироваться аль-пари. Убив его, вы не сократите срока его жизни, так
как эта жизнь не имеет ни начала, ни конца. Где-то, как-то, но этот че-
ловек должен жить вечно. Так отправьте его на небо! Пырните его ножом и
выпустите его дух на свободу. Этот дух томится в отвратительной тюрьме,
и вы только окажете ему любезность, взломав ее двери. И, кто знает, быть
может, прекраснейший дух воспарит в лазурь из этой уродливой оболочки.
Так всадите в кока нож, и я назначу вас на его место, а ведь он получает
сорок пять долларов в месяц!
Нет! От Волка Ларсена не приходилось ждать ни помощи, ни сочувствия!
Я мог надеяться только на себя, и отвага отчаяния подсказала мне план
действий: я решил бороться с Томасом Магриджем его же оружием и занял у
