- В восемьдесят первом... нет, в восемьдесят втором, кажется. Или в
восемьдесят третьем? Да, в восемьдесят третьем. Десять лет назад. Из ка-
кого-то маленького порта на Мадагаскаре. Я служил тогда на торговом суд-
не. Видишь ты, - продолжал он, будто обращаясь через океан к своей забы-
той матери, - ведь каждый год собирался домой. Так стоило ли писать? Че-
рез год, думаю, попаду. Да всякий раз что-нибудь мешало. Теперь вот стал
помощником, так дело пойдет подругому. Как получу расчет во Фриско - мо-
жет, набежит долларов пятьсот, - так наймусь на какое-нибудь парусное
судно, махну вокруг мыса Горн в Ливерпуль и зашибу еще. А оттуда уж пое-
ду домой на свои денежки. Вот тогда моей старушке не придется больше ра-
ботать!
- Неужто она еще работает? Сколько же ей лет?
- Под семьдесят, - ответил он. И добавил хвастливо: - У нас на родине
работают с рождения и до самой смерти, поэтому мы и живем так долго. Я
дотяну до ста.
Никогда не забуду я этого разговора. То были последние слова, которые
я от него слышал, и, быть может, вообще последние его слова.
В тот вечер, спустившись в каюту, я решил, что там слишком душно
спать. Ночь была тихая. Мы вышли из полосы пассатов, и "Призрак" еле
полз вперед, со скоростью не больше одного узла. Захватив под мышку по-
душку и одеяло, я поднялся на палубу.
Проходя мимо Гаррисона, я взглянул на компас, установленный на палубе
рубки, и заметил, что на этот раз рулевой отклонился от курса на целых
три румба.
Думая, что он заснул, и желая спасти его от взбучки, а то и от че-
го-нибудь похуже, я заговорил с ним. Но он не спал, глаза его были широ-
ко раскрыты и устремлены в даль. Казалось, он был так чем-то взволнован,
что не мог ответить мне.
- В чем дело? - спросил я. - Ты болен?
Он покачал головой и глубоко вздохнул, словно пробуждаясь от сна.
- Так держи курс получше, - посоветовал я.
Он перехватил ручки штурвала; стрелка компаса медленно поползла к се-
веро-западу и установилась там после нескольких отклонений.
Я уже собрался пойти дальше и поднял свои вещи, как вдруг что-то нео-
бычное за бортом привлекло мое внимание. Чья-то жилистая мокрая рука ух-
ватилась за планшир. Потом из темноты появилась другая. Я смотрел, рази-
нув рот. Что это за гость из морской глубины? Кто бы это ни был, я знал,
что он взбирается на борт, держась за лаглинь. Появилась голова с мокры-
ми взъерошенными волосами, и я увидел лицо Волка Ларсена. Его правая ще-
ка была в крови, струившейся из раны на голове. Сильным рывком он пере-
кинул тело через фальшборт и, очутившись на палубе, метнул быстрый
взгляд на рулевого, словно проверяя, кто стоит у штурвала и не грозит ли
с этой стороны опасность. Вода ручьями стекала с его одежды, и я бессоз-
нательно прислушивался к ее журчанию. Когда он двинулся ко мне, я не-
вольно отступил: я отчетливо прочел слово "смерть" в его взгляде.
- Стой, Хэмп, - тихо сказал он. - Где помощник?
Я с недоумением покачал головой.
- Иогансен! - негромко позвал капитан. - Иогансен! Где помощник? -
спросил он у Гаррисона.
Молодой матрос уже успел прийти в себя и довольно спокойно ответил:
- Не знаю, сэр. Недавно он прошел на бак.
- Я тоже шел на бак, но ты, верно, заметил, что вернулся я с противо-
положной стороны. Как это могло получиться, а?
- Вы, верно, были за бортом, сэр.
- Посмотреть, нет ли его в кубрике, сэр? - предложил я.
Ларсен покачал головой.
- Ты не найдешь его там, Хэмп. Идем, ты мне нужен! Оставь вещи здесь.
Я последовал за ним. На палубе было тихо.
- Проклятые охотники, - проворчал он. - Так разленились, что не могут
выстоять четыре часа на вахте!
На полубаке мы нашли трех спящих матросов! Капитан перевернул их на
спину и заглянул им в лицо. Они несли вахту на палубе, а по корабельным
правилам все, за исключением старшего вахтенного, рулевого и сигнальщи-
ка, в хорошую погоду имели право спать.
- Кто сигнальщик? - спросил капитан.
- Я, сэр, - с легкой дрожью в голосе ответил Холиок, один из старых
матросов. - Я только на минуту задремал сэр. Простите, сэр! Больше этого
не будет.
- Ты ничего не заметил на палубе?
- Нет, сэр, я...
Но Волк Ларсен уже отвернулся, презрительно буркнув что-то, и оставил
матроса с раскрытым ртом, - кто мог думать, что он так дешево отделает-
ся!
- Тише теперь, - шепотом предупредил меня Волк Ларсен, спускаясь по
трапу в кубрик.
С бьющимся сердцем я последовал за ним. Я не знал, что нас ожидает,
как не знал и того, что уже произошло. Но я видел, что была пролита
кровь. И уж, конечно, не по своей воле Волк Ларсен очутился за бортом.
Странно было и отсутствие Иогансена.
Я впервые спускался в матросский кубрик и не скоро забуду то зрелище,
которое предстало предо мной, когда я остановился внизу у трапа. Кубрик
занимал треугольное помещение на самом носу шхуны и был не больше обык-
новенной дешевой каморки на Грабстрит. Вдоль трех его стен в два яруса
тянулись койки. Их было двенадцать. Двенадцать человек ютились в этой
тесноте - и спали и ели здесь. Моя спальня дома была невелика, но все же
она могла вместить дюжину таких кубриков, а если принять во внимание вы-
соту потолка, то и все двадцать.
Тут пахло плесенью и чем-то кислым, и при свете качающейся лампы я
разглядел переборки, сплошь увешанные морскими сапогами, клеенчатой
одеждой и всевозможным тряпьем - чистым и грязным вперемешку. Все это
раскачивалось взад и вперед с шуршащим звуком, напоминавшим стук веток о
стену дома или о крышу. Время от времени какой-нибудь сапог глухо уда-
рялся о переборку. И хотя море было тихое, балки и доски скрипели неу-
молчным хором, а из-под настила неслись какие-то странные звуки.
Все это нисколько не мешало спящим. Их было восемь человек - две сво-
бодные от вахты смены, - и спертый воздух был согрет их дыханием; слыша-
лись вздохи, храп, невнятное бормотание - звуки, сопровождавшие сон этих
людей, спящих в своей берлоге. Но в самом ли деле все они спали? И давно
ли? Вот что, по-видимому, интересовало Волка Ларсена. И, чтобы разрешить
свои сомнения, он прибег к приему, напомнившему мне одну из новелл Бок-
каччо.
Ларсен вынул лампу из ее качающейся оправы и подал мне. Свой обход он
начал с первой койки по правому борту. Наверху лежал канак [10], краса-
вец матрос, которого товарищи называли Уфти-Уфти. Он спал, лежа на спи-
не, и дышал тихо, как женщина. Одну руку он подложил под голову, другая
покоилась поверх одеяла. Волк Ларсен взял его за руку и начал считать
пульс. Это разбудило матроса. Он проснулся так же спокойно, как спал, и
даже не пошевельнулся при этом. Он только широко открыл свои огромные
черные глаза и, не мигая, уставился на нас. Волк Ларсен приложил палец к
губам, требуя молчания, и глаза снова закрылись.
На нижней койке лежал Луис, толстый, распаренный. Он спал непритвор-
ным, тяжелым сном. Когда Волк Ларсен взял его за руку, он беспокойно за-
ерзал и вдруг изогнулся так, что тело его какую-то секунду опиралось
только на плечи и пятки. Губы его зашевелились, и он изрек следующую за-
гадочную фразу:
- Кварта - шиллинг. Но гляди в оба, не то трактирщик мигом всучит те-
бе трехпенсовую за твои шесть пенсов.
Затем он повернулся набок и с тяжелым вздохом произнес:
- Шесть пенсов - "теннер", а шиллинг - "боб". А вот что такое "пони"
[11] - я не знаю.
Удостоверившись, что Луис и канак не прикидываются спящими. Волк Лар-
сен перешел к следующим двум койкам, по правому борту, занятым - как мы
увидели, осветив их лампой, - Личем и Джонсоном.
Когда капитан нагнулся над нижней койкой, чтобы прощупать пульс Джон-
сону, я, стоя с лампой в руках, заметил, что Лич на верхней койке при-
поднял голову и осторожно глянул вниз. Должно быть, он разгадал хитрость
капитана и понял, что сейчас будет уличен, так как лампа внезапно была
выбита у меня из рук, и кубрик погрузился в темноту. В тот же миг Лич
спрыгнул вниз, прямо на Волка Ларсена.
Звуки, доносившиеся из мрака, напоминали схватку волка с быком. Лар-
сен взревел, как разъяренный зверь, и Лич зарычал тоже. От этих звуков
кровь стыла в жилах. Джонсон, должно быть, тотчас вмешался в драку. Я
понял, что его униженное поведение все последние дни было лишь хорошо
обдуманным притворством.
Эта схватка в темноте казалась столь ужасной, что я, весь дрожа,
прислонился к трапу, не в силах сдвинуться с места. Я снова испытал зна-
комое сосущее ощущение под ложечкой, всегда появлявшееся у меня при виде
физического насилия. Правда, в этот миг я ничего не мог видеть, но до
меня долетали звуки ударов и глухой стук сталкивающихся тел. Койки тре-
щали, слышно было тяжелое дыхание, короткие возгласы боли.
Должно быть, в покушении на жизнь капитана и помощника участвовало
несколько человек, так как по возросшему шуму я догадался, что Лич и
Джонсон уже получили подкрепление со стороны своих товарищей.
- Эй, кто-нибудь, дайте нож! - кричал Лич.
- Двинь его по башке! Вышиби из него мозги! - орал Джонсон.
Но Волк Ларсен больше не издал ни звука. Он молча и свирепо боролся
за свою жизнь. Ему приходилось туго. Сразу же сбитый с ног, он не мог
подняться, и мне казалось, что, несмотря на его чудовищную силу, положе-
ние его безнадежно. О ярости этой борьбы я получил весьма наглядное
представление, так как сам был сбит с ног сцепившимися телами и, падая,
сильно ушибся. Однако среди общей свалки мне как-то удалось заползти на
одну из нижних коек и таким образом убраться с дороги.
- Все сюда! Мы держим его! Попался! - слышал я выкрики Лича.
- Кого? - спрашивал кто-то, разбуженный шумом, не понимая, что проис-
ходит.
- Кровопийцу помощника! - хитро ответил Лич, с трудом выговаривая
слова.
Его сообщение было встречено восторженными возгласами, и с этой мину-
ты Волку Ларсену пришлось отбиваться от семерых дюжих матросов, наседав-
ших на него. Луис, я полагаю, не принимал участия в драке. Кубрик гудел,
как потревоженный улей.
- Эй вы, что там у вас такое? - донесся с палубы крик Лэтимера. Он
был слишком осторожен, чтобы спуститься в этот ад кипевших во мраке
страстей.
- У кого есть нож? Дайте нож! - снова услышал я голос Лича, когда шум
на мгновение затих.
Многочисленность нападавших повредила им. Они мешали друг другу, а у
Волка Ларсена была только одна цель - пробраться ползком к трапу, - и он
в конце концов достиг своего. Несмотря на полный мрак, я следил за его
передвижением по звукам. И только такой силач мог сделать то, что сделал
он, когда дополз все же до трапа. Хватаясь за ступеньки руками, он ма-
ло-помалу выпрямился во весь рост и начал взбираться наверх, невзирая на
то, что целая куча людей старалась стащить его вниз.
Конец этой сцены я не только слышал, но и видел, так как Лэтимер при-
нес фонарь и осветил им люк. Волк Ларсен - его едва можно было разгля-
деть под уцепившимися за него матросами - уже почти добрался до верха
трапа. Этот клубок сплетенных тел напоминал огромного многолапого паука
и раскачивался взад и вперед в такт ритмичной качке шхуны. И медленно, с
большими остановками, вся эта копошащаяся масса тел неуклонно ползла
кверху. Раз она дрогнула, застыла на месте и чуть не покатилась вниз, но
равновесие восстановилось, и она снова поползла по трапу.
- Что тут такое? - крикнул Лэтимер.
При свете фонаря я увидел его склоненное над люком испуганное лицо.
- Это я, Ларсен, - донесся приглушенный голос.
Лэтимер протянул руку. Снизу быстро высунулась рука Ларсена. Лэтимер
схватил ее и стал тянуть кверху, и следующие две ступеньки были пройдены
быстро. Показалась другая рука Ларсена и ухватилась за комингс люка.
Клубок тел отделился от трапа, но матросы все еще цеплялись за своего
ускользавшего врага. Однако один за другим они начали скатываться вниз.
