Я покачал головой.
- Я использую свою возможность бушевать и покажу тебе, что происходит
с благородством. Смотри!
Он находился в трех ярда с от Джонсона, то есть в девяти футах! И он
сидел; и одним гигантским прыжком; даже не вставая на ноги, покрыл это
расстояние. Он прыгнул, как тигр, и Джонсон, прикрывая одной рукой жи-
вот, а другой - голову, напрасно пытался защититься от обрушившейся на
него лавины ярости. Волк Ларсен свой первый сокрушительный удар направил
прямо в грудь матросу. Дыхание Джонсона внезапно пресеклось, и изо рта у
него вырвался хриплый звук, словно он с силой взмахнул топором. Он заша-
тался и чуть не опрокинулся навзничь.
Не могу передать подробности последовавшей затем гнусной сцены. Это
было нечто чудовищное; даже сейчас меня начинает мутить, стоит мне
вспомнить об этом. Джонсон мужественно защищался, но где же ему было ус-
тоять против Волка Ларсена, а тем более против Волка Ларсена и помощни-
ка! Зрелище этой борьбы было ужасно. Я не представлял себе, что челове-
ческое существо может столько вытерпеть и все же продолжать жить и бо-
роться. А Джонсон боролся. У него не было ни малейшей надежды справиться
с ними, и он знал это не хуже меня, но он был человек мужественный и не
мог сдаться без борьбы.
Я не в состоянии был смотреть на это. Я чувствовал, что схожу с ума,
и бросился к трапу, чтобы убежать на палубу. Но Волк Ларсен, оставив на
миг свою жертву, одним могучим прыжком догнал меня и отшвырнул в проти-
воположный угол каюты.
- Это одно из проявлений жизни, - с усмешкой бросил он мне. - Оста-
вайся и наблюдай. Вот тебе случай собрать данные о бессмертии души. Кро-
ме того, ты ведь знаешь, что душе Джонсона мы не можем причинить вреда.
Мы можем разрушить только ее бренную оболочку.
Мне казалось, что прошли века, хотя на самом деле избиение продолжа-
лось не дольше десяти минут. Волк Ларсен и помощник смертным боем изби-
вали беднягу. Они молотили его кулаками и пинали своими тяжелыми башма-
ками, сшибали с ног и поднимали, чтобы повалить снова. Джонсон уже ниче-
го не видел, кровь хлестала у него из ушей, из носа и изо рта, превращая
каюту в лавку мясника. Когда он уже не мог подняться, они продолжали из-
бивать лежачего.
- Легче, Иогансен, малый ход! - произнес наконец Волк Ларсен.
Но в помощнике проснулся зверь, и он не хотел отпустить своей добычи.
Волку Ларсену пришлось оттолкнуть его локтем. От этого, казалось бы,
легкого толчка Иогансен отлетел в сторону, как пробка, и голова его с
треском ударилась о переборку. Оглушенный, он свалился на пол, тяжело
дыша и очумело моргая глазами.
- Отвори дверь, Хэмп! - услышал я приказ.
Я повиновался, и эти звери подняли бесчувственное тело и, словно ме-
шок с тряпьем, поволокли его по узкому трапу на палубу. У штурвала стоял
Луис, товарищ Джонсона по шлюпке, и кровь алой струей брызнула ему на
сапоги. Но Луис невозмутимо вертел штурвал, не отрывая глаз от компаса.
Совсем иначе повел себя бывший юнга Джордж Лич. Вся шхуна от бака до
юта была изумлена его поведением. Он самовольно отправился на корму и
перетащил Джонсона на бак, где принялся, как умел, перевязывать его раны
и хлопотать около него. Джонсон был изуродован до неузнаваемости. За
несколько минут лицо его так посинело и распухло, что потеряло всякий
человеческий облик.
Но я хотел рассказать о Личе К тому времени, как я закончил уборку
каюты, Лич уже сделал для Джонсона все, что мог. Я поднялся на палубу,
чтобы подышать свежим воздухом и хоть немного успокоиться. Волк Ларсен
курил сигару и осматривал механический лаг, который обычно был опущен за
кормой, а теперь для какой-то цели поднят на борт. Вдруг до меня долетел
голос Лича - хриплый, дрожащий от сдерживаемой ярости. Я повернулся и
увидел, что Лич стоит на палубе перед самым ютом. Лицо его было бледно и
перекошено от бешенства, глаза сверкали, он потрясал сжатыми кулаками
над головой.
- Пусть господь бог пошлет твою душу в ад, Волк Ларсен! Да и ад еще
слишком хорош для тебя! Трус, вот ты кто! Убийца! Свинья! - так поносил
матрос Лич капитана.
Я стоял, словно громом пораженный. Я думал, что Лич будет сейчас же
убит на месте. Но у Волка Ларсена в эту минуту не было, как видно, охоты
убивать его. Он не спеша подошел к краю юта и, прислонившись к углу руб-
ки, с задумчивым любопытством поглядел на взбешенного парня.
А тот бросал капитану в лицо обвинения, каких никто еще не решался
ему предъявить. Матросы боязливо жались у бака, прислушиваясь к происхо-
дящему.
Охотники, балагуря, высыпали на палубу; но я заметил, что веселость
слетела с их лиц, когда они услышали выкрики Лича. Даже они были испуга-
ны необычайной смелостью матроса. Казалось невероятным, чтобы ктонибудь
мог бросить Волку Ларсену подобные оскорбления. Должен сказать, что я
сам был удивлен и восхищен поступком Лича и видел в нем блестящее дока-
зательство непобедимости бессмертного духа, который выше плоти и ее
страха смерти. Этот юноша напомнил мне древних пророков, обличавших
людские грехи.
И как он обличал Волка Ларсена! Он обнажал его душу и выставлял напо-
каз всю ее низость. Он призывал на его голову проклятия бога и небес и
делал это с жаром, напоминавшим сцены отлучения от церкви в средние ве-
ка. В своем гневе он то поднимался до грозных высот, то опускался до
грязной площадной брани.
Ярость Лича граничила с безумием. На губах его выступила пена, он за-
дыхался, в горле у него клокотало, и временами речь становилась нечлено-
раздельной. А Волк Ларсен все так же холодно и спокойно слушал его,
прислонившись к углу рубки, и, казалось, был охвачен любопытством. Это
дикое проявление жизненного брожения, этот буйный мятеж и вызов, брошен-
ный ему движущейся материей, поразили и заинтересовали его.
Каждый миг и я и все присутствующие ждали, что он бросится на молодо-
го матроса и одним ударом прикончит его. Но по какому-то странному кап-
ризу он этого не делал. Его сигара потухла, а он все смотрел вниз с без-
молвным любопытством.
Лич в своем неистовстве дошел до предела.
- Свинья! Свинья! Свинья! - выкрикивал он, не помня себя. - Почему же
ты не сойдешь вниз и не прикончишь меня, убийца? Ты легко можешь сделать
это! Никто не остановит тебя! Но я тебя не боюсь! В тысячу раз лучше
быть мертвым и избавиться от тебя, чем остаться живым в твоих когтях!
Иди же, трус! Убей меня! Убей! Убей!
Как раз в эту минуту грешная душа Томаса Магриджа вытолкнула его на
сцену. Он все время слушал, стоя у двери камбуза, но теперь высунулся
вперед, как бы для того, чтобы выбросить за борт какие-то очистки, на
самом же деле, чтобы не прозевать убийства, которое, по его мнению, не-
минуемо должно было сейчас произойти. Он заискивающе улыбнулся Волку
Ларсену, но тот, казалось, даже не заметил его. Однако это не смутило
кока. Он тоже был как бы не в себе; повернувшись к Личу, он крикнул:
- Что ты ругаешься? Постыдился бы! Бессильная ярость Лича наконец
нашла себе выход. В первый раз после их стычки кок вышел из камбуза без
ножа. И не успели слова слететь с его губ, как кулак Лича сбил его с
ног. Трижды поднимался кок на ноги, стараясь удрать в камбуз, и всякий
раз молодой матрос одним ударом валил его на палубу.
- Помогите! - завопил Магридж. - Помогите! Помогите! Уберите его! Что
вы глядите, уберите его!
Охотники только смеялись с чувством облегчения. Трагедия кончилась,
начинался фарс. Матросы осмелели и, ухмыляясь, пододвинулись ближе, что-
бы лучше видеть, как будут бить ненавистного кока. И даже я возликовал в
душе. Признаюсь, я испытывал удовлетворение, глядя, как Лич избивает
Магриджа, хотя это было почти столь же ужасное избиение, как то, которое
только что, по вине самого Магриджа, выпало на долю Джонсона. Но лицо
Волка Ларсена оставалось невозмутимым. Он даже не переменил позы и с тем
же любопытством следил за избиением. Казалось, он, несмотря на свой
отъявленный прагматизм, наблюдает за игрой и движением жизни в надежде
узнать о ней что-нибудь новое, различить в ее безумных корчах что-то ус-
кользавшее до сих пор от его внимания - ключ к тайне жизни, который по-
может ему эту тайну раскрыть.
Ну и досталось же коку! Да, это избиение мало чем отличалось от ви-
денного мною в каюте. Магридж напрасно старался спастись от разъяренного
матроса. Напрасно пытался он укрыться в каюту. Когда Лич сбивал его с
ног, Магридж делал попытки докатиться до нее, добраться до нее ползком,
старался падать в сторону каюты, но удар следовал за ударом с непостижи-
мой быстротой. Лич швырял кока, как мяч, пока наконец Магридж не растя-
нулся недвижимый на палубе. Но и после этого он еще продолжал получать
удары и пинки. Никто не заступился за него. Лич мог бы убить кока, но,
очевидно, гнев его иссяк. Он повернулся и ушел, оставив своего врага
распростертым на палубе; кок лежал и повизгивал, как щенок.
Но эти два происшествия послужили только прелюдией к другим событиям
того же дня. Под вечер произошла стычка между Смоком и Гендерсоном. В
кубрике внезапно раздались выстрелы, и остальные четверо охотников выс-
кочили на палубу. Столб густого, едкого дыма - какой всегда бывает от
черного пороха - поднялся из открытого люка. Волк Ларсен бросился туда и
исчез в этом дыму. До нас долетели звуки ударов. Смок и Гендерсон - оба
были ранены, а капитан вдобавок еще избил их за то, что они ослушались
его приказа и изувечили друг друга перед началом охоты. Раны оказались
серьезными, и, отколотив охотников, Волк Ларсен тут же принялся лечить
их, как умел, и делать перевязки. Я помогал ему, когда он зондировал и
промывал раны, и оба молодца стоически переносили эту грубую хирургию
без всякого наркоза, подкрепляя свои силы только добрым стаканом виски.
Затем во время первой вечерней полувахты поднялась драка на баке.
Причиной ее послужили сплетни и наушничество, из-за которых был избит
Джонсон. Шум, доносившийся с бака, и синяки, разукрасившие физиономии
матросов, свидетельствовали о том, что одна половина команды изрядно от-
делала другую.
Вторая вечерняя полувахта ознаменовалась новой дракой - на этот раз
между Иогансеном и тощим, похожим на янки охотником Лэтимером. Повод к
ней подало замечание Лэтимера, что помощник, дескать, храпит и разгова-
ривает во сне. В результате последний получил изрядную трепку, после че-
го снова не давал никому спать, без конца переживая - во сне все подроб-
ности драки.
Меня тоже всю ночь мучили кошмары. Этот день был похож на страшный
сон. Одна зверская сцена сменялась другой, разбушевавшиеся страсти и
хладнокровная жестокость заставляли людей покушаться на жизнь своих
ближних, бить, калечить, уничтожать. Нервы мои были потрясены. Ум возму-
щался. До этой поры жизнь моя протекала в относительном неведении зверс-
кой стороны человеческой природы. Ведь я всегда жил чисто интеллекту-
альной жизнью. Я сталкивался с жестокостью, но только с жестокостью ду-
ховной - с колким сарказмом Чарли Фэрасета, с безжалостными эпиграммами
и остротами приятелей по клубу и ядовитыми замечаниями некоторых профес-
соров в мои студенческие годы.
Вот и все. Но чтобы люди могли вымещать свой гнев на ближних, проли-
вая кровь и калеча Друг друга, - это было для меня внове и повергало в
ужас. Не напрасно называли меня "неженка Ван-Вейден", думал я и беспо-
койно ворочался на койке, терзаемый кошмарами. Я дивился своему полному
незнанию жизни и горько смеялся над собой; казалось, я уже готов был
признать, что отталкивающая философия Волка Ларсена дает более пра-
вильное объяснение жизни, чем моя.
Такое направление мыслей испугало меня. Я чувствовал, что окружающее
зверство оказывает на меня развращающее влияние, омрачая все, что есть
