что я, сухопутная крыса, исполнял обязанности помощника, однако быть
посмешищем в глазах других мне вовсе не хотелось. Я не жаловался, но
Волк Ларсен сам требовал по отношению ко мне соблюдения самого строгого
морского этикета, чего никогда не удостаивался бедный Иогансен. Ценою
неоднократных стычек и угроз он привел недовольных охотников к повинове-
нию. От носа до кормы меня титуловали "мистер Ван-Вейден", и только в
неофициальных беседах Волк Ларсен называл меня Хэмпом.
Это было забавно. Иной раз, пока мы обедали, ветер менял направление
на несколько румбов, и когда я вставал из-за стола, капитан говорил:
"Мистер ВанВейден, будьте добры лечь на левый галс". Я выходил на палу-
бу, подзывал Луиса и спрашивал у него, что нужно делать. Через несколько
минут, усвоив его указания и уяснив себе сущность маневра, я начинал от-
давать распоряжения. Помнится, однажды Волк Ларсен появился на палубе
как раз в ту минуту, когда я отдавал команду. Он остановился с сигарой в
зубах и принялся спокойно наблюдать за выполнением маневра. Затем под-
нялся ко мне на ют.
- Хэмп, - сказал он. - Виноват, мистер Ван-Вейден.
Поздравляю вас! Сдается мне, что отцовские ноги вам теперь больше не
понадобятся. Вы, кажется, уже научились стоять на своих собственных.
Немного практики в такелажных работах и с парусами, небольшой шторм, и к
концу плавания вы сумеете наняться на любую каботажную шхуну.
В этот период моего плавания на "Призраке" - после смерти Иогансена и
вплоть до прибытия к месту охоты - я чувствовал себя не так уж плохо.
Волк Ларсен был ко мне не слишком строг, матросы мне помогали, и я был
избавлен от неприятного общества Томаса Магриджа. Должен признаться, что
мало-помалу я начал даже втайне гордиться собой. Как ни фантастично было
мое положение - я, сухопутная крыса, вдруг занял второе по рангу место
на судне! - Однако справлялся я с делом неплохо. И я был доволен собой и
даже полюбил плавное покачивание под ногами палубы "Призрака", который
все так же держал курс от тропиков на северо-запад, к тому островку, где
нам предстояло пополнить запас пресной воды.
Но это было лишь время сравнительного благополучия. Такие же муки,
какие я испытал вначале, ждали Меня и впереди. А для команды, особенно
для матросов, "Призрак" по-прежнему оставался ужасным, сатанинским ко-
раблем. Никто не знал на нем ни минуты покоя. Волк Ларсен не простил
матросам покушения на его жизнь и трепки, которую они задали ему в куб-
рике. И днем и ночью он всячески старался отравить им существование.
Он хорошо понимал психологическое значение мелочей и умел мелкими
придирками доводить матросов до Исступления. Я видел, как он поднял Гар-
рисона с койки, как тот убрал валявшуюся не на месте малярную кисть. Но
и этого ему показалось мало, и он разбудил еще всех подвахтенных и велел
им пойти за Гаррисоном и поглядеть, как он будет это делать. Это был,
конечно, пустяк, но его изобретательный ум придумывал их тысячи, и легко
можно себе представить, какое настроение царило на баке.
Понятно, что команда роптала, и отдельные столкновения повторялись
снова и снова. Капитан продолжал избивать матросов, и ежедневно
двое-трое из них врачевали, как могли, нанесенные им увечья. Однако на
решительное выступление они не отваживались, так как, в кубрике у охот-
ников и в кают-компании хранился большой запас оружия. Больше всего дос-
тавалось от Волка Ларсена Личу и Джонсону: на них он вымещал свою
дьявольскую злобу, и глубокая тоска, которую я читал в глазах Джонсона,
заставляла сжиматься мое сердце.
Лич относился к своему положению иначе. Он был затравлен, но не сда-
вался. Он весь горел неукротимой яростью, не оставлявшей места для скор-
би. На его губах застыла злобная усмешка, и при виде Волка Ларсена с них
всякий раз - как видно, бессознательно - срывалось угрожающее ворчание.
Он следил глазами за капитаном, как зверь следит из клетки за своим
стражем, и злоба, клокотавшая в его груди, рвалась наружу сквозь стисну-
тые зубы.
Помню, как однажды на палубе я средь бела дня тронул его за плечо,
собираясь отдать какое-то приказание. Он стоял ко мне спиной, и, когда
моя рука коснулась его, отпрянул с диким возгласом. Он принял меня за
ненавистного ему человека.
Лич и Джонсон убили бы Волка Ларсена при первой возможности, только
она им никогда не представлялась, - Волк Ларсен был слишком хитер. К то-
му же у них не было сподручного оружия. На одни кулаки им никак не при-
ходилось рассчитывать. Время от времени капитан показывал свою силу Ли-
чу, и тот всегда давал сдачи и кидался на него, как дикая кошка, пуская
в ход и зубы, и ногти, и кулаки, но в конце концов всякий раз падал на
палубу без сил и часто даже без сознания. И все же он никогда не старал-
ся избежать схватки. Дьявол, сидевший в нем, бросал вызов дьяволу в Вол-
ке Ларсене. Стоило им только столкнуться на палубе, и поднималась драка.
Мне случалось видеть, как Лич кидался на Волка Ларсена без всякого пре-
дупреждения или внешнего повода. Однажды от метнул в капитана тяжелый
кортик и промахнулся всего на какой-нибудь дюйм, а еще как-то уронил на
него с салинга стальную свайку. Не простая это была задача - попасть в
цель при качке, с высоты семидесяти пяти футов, но острие инструмента,
просвистав в воздухе, мелькнуло почти у самой головы Волка Ларсена, ког-
да тот показался из люка, и вонзилось на целых два дюйма в толстые доски
палубы. В другой раз Лич пробрался в кубрик охотников, завладел чьим-то
заряженным дробовиком и уже хотел выскочить с ним на палубу, но тут его
перехватил и обезоружил Керфут.
Я часто задавал себе вопрос, почему Волк Ларсен не убьет Лича и не
положит этому конец. Но он только смеялся и, казалось, наслаждался опас-
ностью. В этой игре была для него особая прелесть; быть может, он
чувствовал себя в роли укротителя диких зверей.
- Жизнь получает особую остроту, - объяснял он мне, - когда висит на
волоске. Человек по природе игрок, а жизнь - самая крупная его ставка.
Чем больше риск, тем острее ощущение. Зачем мне отказывать себе в удо-
вольствии доводить Лича до белого каления? Этим я ему же оказываю услу-
гу. Мы оба испытываем весьма сильные ощущения. Его жизнь богаче, чем у
любого матроса на баке, хотя он этого и не сознает. Он имеет то, чего
нет у них, - цель, поглощающую его: он стремится убить меня и не теряет
надежды, что это ему удастся. Право, Хэмп, он живет полной, насыщенной
жизнью. Я сомневаюсь, чтобы когда-либо его жизнь протекала так напряжен-
но и остро, и порой искренне завидую ему, когда вижу его на вершине
страсти и исступления.
- Но ведь это низость! Низость! - воскликнул я. - Все преимущества на
вашей стороне.
- Кто из нас двоих, вы или я, более низок? - нахмурившись, спросил
он. - Попадая в неприятное положение, вы вступаете в компромисс с вашей
совестью. Если бы вы действительно были на высоте и оставались верны се-
бе, вы должны были бы объединиться с Личем и Джонсоном. Но вы боитесь,
боитесь! Вы хотите жить. Жизнь в вас кричит, что она хочет жить, чего бы
это ни стоило. Вы влачите презренное существование, изменяете вашим иде-
алам, грешите против своей жалкой морали и, если есть ад, прямым путем
ведете туда свою душу. Я выбрал себе более достойную роль. Я не грешу,
так как остаюсь верен велениям жизни во мне. Я по крайней мере не посту-
паю против совести, чего вы не можете сказать о себе.
В том, что он говорил, была неприятная правда. Быть может, я и в са-
мом деле праздновал труса. Чем больше я размышлял об этом, тем яснее
сознавал, что мой долг перед самим собой - сделать то, к чему Ларсен
подстрекает меня, то есть примкнуть к Джонсону и Личу и вместе с ними
постараться убить его. В этом, мне кажется, сказалось наследие моих су-
ровых предков пуритан, оправдывавших даже убийство, если оно совершается
для благой цели. Я не мог отделаться от этих мыслей. Освободить мир от
такого чудовища казалось мне актом высшей морали. Человечество станет от
этого только лучше и счастливее, а жизнь чище и приятнее.
Я раздумывал об этом, ворочаясь на своей койке в долгие бессонные но-
чи, и снова и снова перебирал в уме все события. Во время ночных вахт,
когда Волк Ларсен был внизу, я беседовал с Джонсоном и Личем. Оба они
потеряли всякую надежду: Джонсон - по мрачному складу своего характера,
а Лич - потому, что истощил силы в тщетной борьбе. Однажды он взволно-
ванно схватил мою руку и сказал:
- Вы честный человек, мистер Ван-Вейден! Но оставайтесь на своем мес-
те и помалкивайте. Наша песенка спета, я знаю. И все-таки в трудную ми-
нуту вы, может, сумеете помочь нам.
На следующий день, когда на траверзе у нас с наветренной стороны вы-
рос остров Уэнрайт, Волк Ларсен изрек пророческие слова. Он только что
поколотил Джонсона, а заодно и Лича, который пришел товарищу на подмогу.
- Лич, - сказал он, - ты знаешь, что я когда-нибудь убью тебя?
Матрос в ответ только зарычал.
- А тебе, Джонсон, так в конце концов осточертеет жизнь, что ты сам
бросишься за борт, не ожидая, чтобы я тебя прикончил. Помяни мое слово!
- Это - внушение, - добавил он, обращаясь ко мне. - Держу пари на ва-
ше месячное жалованье, что он так и сделает.
Я питал надежду, что его жертвы найдут случай бежать, когда мы будем
наполнять водой бочонки, но Волк Ларсен хорошо выбрал место, где бросить
якорь. "Призрак" лег в дрейф в полумиле за линией прибоя, окаймлявшей
пустынный берег. Здесь открывалось глубокое ущелье, окруженное отвесными
скалами вулканического происхождения, по которым невозможно было вска-
рабкаться наверх. И здесь, под непосредственным наблюдением самого капи-
тана, съехавшего на берег, Лич и Джонсон наполняли пресной водой бочонки
и скатывали их к берегу. Удрать на шлюпке у них не было никакой возмож-
ности.
Но Гаррисон и Келли сделали такую попытку. На их обязанности лежало
курсировать на своей шлюпке между шхуной и берегом, перевозя каждый раз
по одному бочонку. Перед самым обедом, двинувшись с пустым бочонком к
берегу, они внезапно изменили курс и отклонились влево, стремясь обог-
нуть мыс, далеко выступавший в море и отделявший их от свободы. Там, за
белыми пенистыми бурунами, раскинулись живописные деревушки японских ко-
лонистов и приветливые долины, уходящие в глубь острова. Если бы матро-
сам удалось скрыться туда. Волк Ларсен был бы им уже не страшен.
Однако Гендерсон и Смок все утро бродили по палубе: и теперь я понял,
с какой целью. Достав винтовки, они неторопливо открыли огонь по бегле-
цам. Это была хладнокровная демонстрация меткой стрельбы. Сначала их пу-
ли, не нанося вреда, шлепались в воду по обеим сторонам шлюпки. Но мат-
росы продолжали грести изо всех сил, и тогда пули начали ложиться все
ближе и ближе.
- Смотрите, сейчас я прострелю правое весло Келли, - сказал Смок и
прицелился более тщательно.
Я увидел в бинокль, как лопасть весла разлетелась в щепы. Гендерсон
проделал то же самое с правым веслом Гаррисона. Шлюпку завертело на мес-
те. Два остальных весла быстро подверглись той же участи. Матросы пыта-
лись грести обломками, но и те были выбиты у них из рук. Тогда Келли
оторвал доску от дна шлюпки и начал было грести этой доской, но тут же
выронил ее, вскрикнув от боли: пуля расщепила доску, и заноза вонзилась
ему в руку. Тогда беглецы покорились своей доле, и шлюпку носило по вол-
нам, пока вторая шлюпка, посланная Волком Ларсеном, не взяла ее на бук-
сир и не доставила беглецов на борт.
К вечеру мы снялись с якоря. Теперь нам предстояло целых три или че-
тыре месяца охотиться на котиков. Мрачная перспектива, и я с тяжелым
сердцем занимался своим делом. На "Призраке" царило похоронное настрое-
ние. Волк Ларсен валялся на койке: у него опять был один из этих стран-
