возгласы. - А еще с больной ногой! Иди назад, бедняжка, маменькин сынок!
Не трону, не бойся!
Я вернулся и принялся за работу. На этом дело пока и кончилось, одна-
ко оно имело свои последствия. Я накрыл стол в кают-компании и в семь
часов подал завтрак. Буря за ночь улеглась, но волнение было все еще
сильное и дул свежий ветер. "Призрак" мчался под всеми парусами, кроме
обоих топселей и бом-кливера. Паруса были поставлены в первую вахту, и,
как я понял из разговора, остальные три паруса тоже решено было поднять
сейчас же после завтрака. Я узнал также, что Волк Ларсен старается ис-
пользовать этот шторм, который гнал нас на юго-запад, в ту часть океана,
где мы могли встретить северо-восточный пассат. Под этим постоянным вет-
ром Ларсен рассчитывал пройти большую часть пути до Японии, спуститься
затем на юг к тропикам, а потом у берегов Азии повернуть опять на север.
После завтрака меня ожидало новое и также довольно незавидное приклю-
чение. Покончив с мытьем посуды, я выгреб из печки в кают-компании золу
и вынес ее на палубу, чтобы выбросить за борт. Волк Ларсен и Гендерсон
оживленно беседовали у штурвала. На руле стоял матрос Джонсон. Когда я
двинулся к наветренному борту, он мотнул головой, и я принял это за ут-
реннее приветствие. А он пытался предостеречь меня, чтобы я не выбрасы-
вал золу против ветра. Ничего не подозревая, я прошел мимо Волка Ларсена
и охотника и высыпал золу за борт. Ветер подхватил ее, и не только я
сам, но и капитан с Гендерсоном оказались осыпанными золой. В тот же миг
Ларсен ударил меня ногой, как щенка. Я никогда не представлял себе, что
пинок ногой может быть так ужасен. Я отлетел назад и, шатаясь, присло-
нился к рубке, едва не лишившись сознания от боли. Все поплыло у меня
перед глазами, к горлу подступила тошнота. Я сделал над собой усилие и
подполз к борту. Но Волк Ларсен уже забыл про меня.
Стряхнув с платья золу, он возобновил разговор с Гендерсоном. Иоган-
сен, наблюдавший все это с юта, послал двух матросов прибрать палубу.
Несколько позже в то же утро я столкнулся с неожиданностью совсем
другого свойства. Следуя указаниям кока, я отправился в капитанскую каю-
ту, чтобы прибрать ее и застелить койку. На стене, у изголовья койки,
висела полка с книгами. С изумлением прочел я на корешках имена Шекспи-
ра, Теннисона, Эдгара По и Де-Куинси. Были там и научные сочинения, сре-
ди которых я заметил труды Тиндаля, Проктора и Дарвина, а также книги по
астрономии и физике. Кроме того, я увидел "Мифический век" Булфинча,
"Историю английской и американской литературы" Шоу, "Естественную исто-
рию" Джонсона в двух больших томах и несколько грамматик - Меткалфа, Ги-
да и Келлога. Я не мог не улыбнуться, когда на глаза мне попался экземп-
ляр "Английского языка для проповедников".
Наличие этих книг никак не вязалось с обликом их владельца, и я не
мог не усомниться в том, что он способен читать их. Но, застилая койку,
я обнаружил под одеялом томик Браунинга в кембриджском издании - очевид-
но, Ларсен читал его перед сном. Он был открыт на стихотворении "На бал-
коне", и я заметил, что некоторые места подчеркнуты карандашом. Шхуну
качнуло, я выронил книгу, из нее выпал листок бумаги, испещренный гео-
метрическими фигурами и какими-то выкладками.
Значит, этот ужасный человек совсем не такой уж неуч, как можно было
предположить, наблюдая его звериные выходки. И он сразу стал для меня
загадкой. Обе стороны его натуры в отдельности были вполне понятны, но
их сочетание казалось непостижимым. Я уже успел заметить, что Ларсен го-
ворит превосходным языком, в котором лишь изредка проскальзывают не сов-
сем правильные обороты. Если в разговоре с матросами и охотниками он и
позволял себе жаргонные выражения, то в тех редких случаях, когда он об-
ращался ко мне, его речь была точна и правильна.
Узнав его теперь случайно с другой стороны, я несколько осмелел и ре-
шился сказать ему, что у меня пропали деньги.
- Меня обокрали, - обратился я к нему, увидав, что он в одиночестве
расхаживает по палубе.
- Сэр, - поправил он меня не грубо, но внушительно.
- Меня обокрали, сэр, - повторил я.
- Как это случилось? - спросил он.
Я рассказал ему, что оставил свое платье сушиться в камбузе, а потом
кок чуть не избил меня, когда я заикнулся ему о пропаже.
Волк Ларсен выслушал меня и усмехнулся.
- Кок поживился, - решил он. - Но не кажется ли вам, что ваша жалкая
жизнь стоит все же этих денег? Кроме того, это для вас урок. Научитесь в
конце концов сами заботиться о своих деньгах. До сих пор, вероятно, это
делал за вас ваш поверенный или управляющий.
Я почувствовал насмешку в его словах, но все же спросил:
- Как мне получить их назад?
- Это ваше дело. Здесь у вас нет ни поверенного, ни управляющего, ос-
тается полагаться только на самого себя. Если вам перепадет доллар, дер-
жите его крепче. Тот, у кого деньги валяются где попало, заслуживает,
чтобы его обокрали. К тому же вы еще и согрешили. Вы не имеете права ис-
кушать ближних. А вы соблазнили кока, и он пал. Вы подвергли опасности
его бессмертную душу. Кстати, верите ли вы в бессмертие души?
При этом вопросе веки его лениво приподнялись, и мне показалось, что
отдернулась какая-то завеса, и я на мгновение заглянул в его душу. Но
это была иллюзия. Я уверен, что ни одному человеку не удавалось проник-
нуть взглядом в душу Волка Ларсена. Это была одинокая душа, как мне до-
велось впоследствии убедиться. Волк Ларсен никогда не снимал маски, хотя
порой любил играть в откровенность.
- Я читаю бессмертие в ваших глазах, - отвечал я и для опыта пропус-
тил "сэр"; известная интимность нашего разговора, казалось мне, допуска-
ла это.
Ларсен действительно не придал этому значения.
- Вы, я полагаю, хотите сказать, что видите в них нечто живое. Но это
живое не будет жить вечно.
- Я читаю в них значительно больше, - смело продолжал я.
- Ну да - сознание. Сознание, постижение жизни. Но не больше, не бес-
конечность жизни.
Он мыслил ясно и хорошо выражал свои мысли. Не без любопытства огля-
дев меня, он отвернулся и устремил взор на свинцовое море. Глаза его по-
темнели, и у рта обозначились резкие, суровые линии. Он явно был мрачно
настроен.
- А какой в этом смысл? - отрывисто спросил он, снова повернувшись ко
мне. - Если я наделен бессмертием, то зачем?
Я молчал. Как мог я объяснить этому человеку свой идеализм? Как пере-
дать словами что-то неопределенное, похожее на музыку, которую слышишь
во сне? Нечто вполне убедительное для меня, но не поддающееся определе-
нию.
- Во что же вы тогда верите? - в свою очередь, спросил я.
- Я верю, что жизнь - нелепая суета, - быстро ответил он. - Она похо-
жа на закваску, которая бродит минуты, часы, годы или столетия, но рано
или поздно перестает бродить. Большие пожирают малых, чтобы поддержать
свое брожение. Сильные пожирают слабых, чтобы сохранить свою силу. Кому
везет, тот ест больше и бродит дольше других, - вот и все! Вон поглядите
- что вы скажете об этом?
Нетерпеливым жестом он показал на группу матросов, которые возились с
тросами посреди палубы.
- Они копошатся, движутся, но ведь и медузы движутся. Движутся для
того, чтобы есть, и едят для того, чтобы продолжать двигаться. Вот и вся
штука! Они живут для своего брюха, а брюхо поддерживает в них жизнь. Это
замкнутый круг; двигаясь по нему, никуда не придешь. Так с ними и проис-
ходит. Рано или поздно движение прекращается. Они больше не копошатся.
Они мертвы.
- У них есть мечты, - прервал я, - сверкающие, лучезарные мечты о...
- О жратве, - решительно прервал он меня.
- Нет, и еще...
- И еще о жратве. О большой удаче - как бы побольше и послаще пож-
рать. - Голос его звучал резко. В нем не было и тени шутки. - Будьте
уверены, они мечтают об удачных плаваниях, которые дадут им больше де-
нег; о том, чтобы стать капитанами кораблей или найти клад, - короче го-
воря, о том, чтобы устроиться получше и иметь возможность высасывать со-
ки из своих ближних, о том, чтобы самим всю ночь спать под крышей и хо-
рошо питаться, а всю грязную работу переложить на других. И мы с вами
такие же. Разницы нет никакой, если не считать того, что мы едим больше
и лучше. Сейчас я пожираю их и вас тоже. Но в прошлом вы ели больше мое-
го. Вы спали в мягких постелях, носили хорошую одежду и ели вкусные блю-
да. А кто сделал эти постели, и эту одежду, и эти блюда? Не вы. Вы ни-
когда ничего не делали в поте лица своего. Вы живете с доходов, остав-
ленных вам отцом. Вы, как птица фрегат, бросаетесь с высоты на бакланов
и похищаете у них пойманную ими рыбешку. Вы "одно целое с кучкой людей,
создавших то, что они называют государством", и властвующих над всеми
остальными людьми и пожирающих пищу, которую те добывают и сами не прочь
были бы съесть. Вы носите теплую одежду, а те, кто сделал эту одежду,
дрожат от холода в лохмотьях и еще должны вымаливать у вас работу - у
вас или у вашего поверенного или управляющего, - словом, у тех, кто рас-
поряжается вашими деньгами.
- Но это совсем другой вопрос! - воскликнул я.
- Вовсе нет! - Капитан говорил быстро, и глаза его сверкали. - Это
свинство, и это... жизнь. Какой же смысл в бессмертии свинства? К чему
все это ведет? Зачем все это нужно? Вы не создаете пищи, а между тем пи-
ща, съеденная или выброшенная вами, могла бы спасти жизнь десяткам нес-
частных, которые эту пищу создают, но не едят. Какого бессмертия заслу-
жили вы? Или они? Возьмите нас с вами. Чего стоит ваше хваленое бессмер-
тие, когда ваша жизнь столкнулась с моей? Вам хочется назад, на сушу,
так как там раздолье для привычного вам свинства. По своему капризу я
держу вас на этой шхуне, где процветает мое свинство. И буду держать. Я
или сломаю вас, или переделаю. Вы можете умереть здесь сегодня, через
неделю, через месяц. Я мог бы одним ударом кулака убить вас, - ведь вы
жалкий червяк. Но если мы бессмертны, то какой во всем этом смысл? Вести
себя всю жизнь по-свински, как мы с вами, - неужели это к лицу бессмерт-
ным? Так для чего же это все? Почему я держу вас тут?
- Потому, что вы сильнее, - выпалил я.
- Но почему я сильнее? - не унимался он. - Потому что во мне больше
этой закваски, чем в вас. Неужели вы не понимаете? Неужели не понимаете?
- Но жить так - это же безнадежность! - воскликнул я.
- Согласен с вами, - ответил он. - И зачем оно нужно вообще, это бро-
жение, которое и есть сущность жизни? Не двигаться, не быть частицей
жизненной закваски, - тогда не будет и безнадежности. Но в этомто все и
дело: мы хотим жить и двигаться, несмотря на всю бессмысленность этого,
хотим, потому что это заложено в нас природой, - стремление жить и дви-
гаться, бродить. Без этого жизнь остановилась бы. Вот эта жизнь внутри
вас и заставляет вас мечтать о бессмертии. Жизнь внутри вас стремится
быть вечно. Эх! Вечность свинства!
Он круто повернулся на каблуках и пошел на корму, но, не дойдя до
края юта, остановился и подозвал меня.
- Кстати, на какую сумму обчистил вас кок? - спросил он.
- На сто восемьдесят пять долларов, сэр, - отвечал я.
Он молча кивнул Минутой позже, когда я спускался по трапу накрывать
на стол к обеду, я слышал, как он уже разносит кого-то из матросов.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Наутро шторм, обессилев, стих, и "Призрак" тихо покачивался на безб-
режной глади океана. Лишь изредка в воздухе чувствовалось легкое дунове-
ние, и капитан не покидал палубы и все поглядывал на северо-восток, от-
куда должен был прийти пассат.
Весь экипаж тоже был на палубе - готовил шлюпки к предстоящему охот-
ничьему сезону. На шхуне имелось семь шлюпок: шесть охотничьих и капи-
танский тузик. Команда каждой шлюпки состояла из охотника, гребца и ру-
