волна ударила о борт, и не брызнуло в лицо соленой влагой. Ветер налетал
порывами, и "Призрак", сильно кренясь, зарывался в воду подветренным
бортом. Я слышал, как вода с шипением взбегала на палубу.
Оглянувшись, я увидел юнгу, который с трудом поднялся на ноги. Лицо
его было мертвенно бледно и зелено от боли. Я понял, что ему очень пло-
хо.
- Ну, Лич, идешь на бак? - спросил капитан.
- Есть, сэр, - последовал покорный ответ.
- А ты? - повернулся капитан ко мне.
- Я дам вам тысячу... - начал я, но он прервал меня.
- Брось это! Ты согласен приступить к обязанностям юнги? Или мне при-
дется взяться за тебя?
Что мне было делать? Дать зверски избить себя, может быть, даже убить
- какой от этого прок? Я твердо посмотрел в жесткие серые глаза. Они по-
ходили на гранитные глаза изваяния - так мало было в них человеческого
тепла. Обычно в глазах людей отражаются их душевные движения, но эти
глаза были бесстрастны и холодны, как свинцово-серое море.
- Ну, что?
- Да, - сказал я.
- Скажи: да, сэр.
- Да, сэр, - поправился я.
- Как тебя зовут?
- Ван-Вейден, сэр.
- Имя?
- Хэмфри, сэр. Хэмфри Ван-Вейден.
- Возраст?
- Тридцать пять, сэр.
- Ладно. Пойди к коку, он тебе покажет, что ты должен делать.
Так случилось, что я, помимо моей воли, попал в рабство к Волку Лар-
сену. Он был сильнее меня, вот и все. Но в то время это казалось мне ка-
ким-то наваждением. Да и сейчас, когда я оглядываюсь на прошлое, все,
что приключилось тогда со мной, представляется мне совершенно невероят-
ным. Таким будет это представляться мне и впредь - чем-то чудовищным и
непостижимым, каким-то ужасным кошмаром.
- Подожди! Я послушно остановился, не дойдя до камбуза.
- Иогансен, вызови всех наверх! Теперь все как будто стало на свое
место и можно заняться похоронами и очистить палубу от ненужного хлама.
Пока Иогансен собирал команду, двое матросов, по указанию капитана,
положили зашитый и парусину труп на лючину. У обоих бортов на палубе,
днищами кверху, были принайтовлены маленькие шлюпки. Несколько матросов
подняли доску с ее страшным грузом и положили на эти шлюпки с подветрен-
ной стороны, повернув труп ногами к морю. К ногам привязали принесенный
коком мешок с углем.
Похороны на море представлялись мне всегда торжественным, внушающим
благоговение обрядом, но то, чему я стал свидетелем, мгновенно развеяло
все мои иллюзии. Один из охотников, невысокий темноглазый парень, - я
слышал, как товарищи называли его Смоком, - рассказывал анекдоты, щедро
сдобренные бранными и непристойными словами. В группе охотников поминут-
но раздавались взрывы хохота, которые напоминали мне не то вой волков,
не то лай псов в преисподней. Матросы, стуча сапогами, собирались на
корме. Некоторые из подвахтенных протирали заспанные глаза и переговари-
вались вполголоса. На лицах матросов застыло мрачное, озабоченное выра-
жение. Очевидно, им мало улыбалось путешествие с этим капитаном, начав-
шееся к тому же при столь печальных предзнаменованиях. Время от времени
они украдкой поглядывали на Волка Ларсена, и я видел, что они его побаи-
ваются.
Капитан подошел к доске; все обнажили головы.
Я присматривался к людям, собравшимся на палубе, - их было двадцать
человек; значит, всего на борту шхуны, если считать рулевого и меня, на-
ходилось двадцать два человека. Мое любопытство было простительно, так
как мне предстояло, по-видимому, не одну неделю, а быть может, и не один
месяц, провести вместе с этими людьми в этом крошечном плавучем мирке.
Большинство матросов были англичане или скандинавы, с тяжелыми, малопод-
вижными лицами. Лица охотников, изборожденные резкими морщинами, были
более энергичны и интересны, и на них лежала печать необузданной игры
страстей. Странно сказать, но, как я сразу же отметил, в чертах Волка
Ларсена не было ничего порочного. Его лицо тоже избороздили глубокие
морщины, но они говорили лишь о решимости и силе воли.
Выражение лица было скорее даже прямодушное, открытое, и впечатление
это усиливалось благодаря тому, что он был гладко выбрит. Не верилось -
до следующего столкновения, что это тот самый человек, который так жес-
токо обошелся с юнгой.
Вот он открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот миг резкий по-
рыв ветра налетел на шхуну, сильно накренив. Ветер дико свистел и завы-
вал в снастях. Некоторые из охотников тревожно поглядывали на небо. Под-
ветренный борт, у которого лежал покойник, зарылся в воду, и, когда шху-
на выпрямилась, волна перекатилась через палубу, захлестнув нам ноги вы-
ше щиколотки. Внезапно хлынул ливень; тяжелые крупные капли били, как
градины. Когда шквал пронесся, капитан заговорил, и все слушали его, об-
нажив головы, покачиваясь в такт с ходившей под ногами палубой.
- Я помню только часть похоронной службы, - сказал Ларсен. - Она гла-
сит: "И тело да будет предано морю". Так вот и бросьте его туда.
Он умолк. Люди, державшие лючину, были смущены; краткость церемонии,
видимо, озадачила их. Но капитан яростно на них накинулся:
- Поднимайте этот конец, черт бы вас подрал! Какого дьявола вы кани-
телитесь?
Кто-то торопливо подхватил конец доски, и мертвец, выброшенный за
борт, словно собака, соскользнул в море ногами вперед. Мешок с углем,
привязанный к ногам, потянул его вниз. Он исчез.
- Иогансен! - резко крикнул капитан своему новому помощнику. - Оставь
всех наверху, раз уж они здесь. Убрать топселя и кливера, да поживей!
Надо ждать зюйд-оста. Заодно возьми рифы у грота! И у стакселя!
Вмиг все на палубе пришло в движение. Иогансен зычно выкрикивал слова
команды, матросы выбирали и травили различные снасти, а мне, человеку
сугубо сухопутному, все это, конечно, представлялось сплошной неразбери-
хой. Но больше всего поразило меня проявленное этими людьми бессердечие.
Смерть человека была для них мелким эпизодом, который канул в вечность
вместе с зашитым в парусину трупом и мешком угля, и корабль все так же
продолжал свой путь, и работа шла своим чередом. Никто не был взволно-
ван. Охотники уже опять смеялись какому-то непристойному анекдоту Смока.
Команда выбирала и травила снасти, двое матросов полезли на мачту. Волк
Ларсен всматривался в облачное небо с наветренной стороны. А человек,
так жалко окончивший свои дни и так недостойно погребенный, опускался
все глубже и глубже на дно.
Ощущение жестокости и неумолимости морской стихии вдруг нахлынуло на
меня, и жизнь показалась мне чем-то дешевым и мишурным, чем-то диким и
бессмысленным - каким-то нелепым барахтаньем в грязной тине. Я держался
за фальшборт у самых вант и смотрел на угрюмые, пенистые волны и низко
нависшую гряду тумана, скрывавшую от нас Сан-Франциско и калифорнийский
берег. Временами налетал шквал с дождем, и тогда и самый туман исчезал
из глаз за плотной завесой дождя. А наше странное судно, с его чудовищ-
ным экипажем, ныряло по волнам, устремляясь на юго-запад в широкие, пус-
тынные просторы Тихого океана.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Все мои старания приспособиться к новой для меня обстановке зверобой-
ной шхуны "Призрак" приносили мне лишь бесконечные страдания и унижения.
Магридж, которого команда называла "доктором", охотники - "Томми", а ка-
питан - "коком", изменился, как по волшебству. Перемена в моем положении
резко повлияла на его обращение со мной. От прежней угодливости не оста-
лось и следа: теперь он только покрикивал да бранился. Ведь я не был
больше изящным джентльменом, с кожей "нежной, как у леди", а превратился
в обыкновенного и довольно бестолкового юнгу.
Кок требовал, как это ни смешно, чтобы я называл его "мистер Маг-
ридж", а сам, объясняя мне мои обязанности, был невыносимо груб. Помимо
обслуживания кают-компании с выходившими в нее четырьмя маленькими каю-
тами, я должен был помогать ему в камбузе, и мое полное невежество по
части мытья кастрюль и чистки картофеля служило для него неиссякаемым
источником изумления и насмешек. Он не желал принимать во внимание мое
прежнее положение, вернее, жизнь, которую я привык вести. Ему не было до
этого Никакого дела, и признаюсь, что уже к концу первого Дня я ненави-
дел его сильнее, чем кого бы то ни было в Жизни.
Этот первый день был для меня тем труднее, что "Призрак", под зариф-
ленными парусами (с подобными терминами я познакомился лишь впос-
ледствии), нырял в волнах, которые насылал на нас "ревущий", как выра-
зился мистер Магридж, зюйд-ост. В половине шестого я, по указанию кока,
накрыл стол в каюткомпании, предварительно установив на нем решетку на
случай бурной погоды, а затем начал подавать еду и чай. В связи с этим
не могу не рассказать о своем первом близком знакомстве с сильной морс-
кой качкой.
- Гляди в оба, не то окатит! - напутствовал меня мистер Магридж, ког-
да я выходил из камбуза с большим чайником в руке и с несколькими кара-
ваями свежеиспеченного хлеба под мышкой. Один из охотников, долговязый
парень по имени Гендерсон, направлялся в это время из "четвертого клас-
са" (так называли они в шутку свой кубрик) в кают-компанию. Волк Ларсен
курил на юте свою неизменную сигару.
- Идет, идет! Держись! - закричал кок.
Я остановился, так как не понял, что, собственно, "идет". Дверь кам-
буза с треском затворилась за мной, а Гендерсон опрометью бросился к
вантам и проворно полез по ним вверх, пока не очутился у меня над голо-
вой. И только тут я заметил гигантскую волну с пенистым гребнем, высоко
взмывшую над бортом. Она шла прямо на меня. Мой мозг работал медленно,
потому что все здесь было для меня еще ново и необычно. Я понял только,
что мне грозит опасность, и застыл на месте, оцепенев от ужаса. Тут Лар-
сен крикнул мне с юта:
- Держись за что-нибудь, эй, ты... Хэмп! [3]
Но было уже поздно. Я прыгнул к вантам, чтобы уцепиться за них, и в
этот миг стена воды обрушилась на меня, и все смешалось. Я был под во-
дой, задыхался и тонул. Палуба ушла из-под ног, и я куда-то полетел, пе-
ревернувшись несколько раз через голову. Меня швыряло из стороны в сто-
рону, ударяло о какие-то твердые предметы, и я сильно ушиб правое коле-
но. Потом волна отхлынула, и мне удалось наконец перевести дух. Я уви-
дел, что меня отнесло с наветренного борта за камбуз мимо люка в кубрик,
к шпигатам подветренного борта. Я чувствовал острую боль в колене и не
мог ступить на эту ногу, или так по крайней мере мне казалось. Я был
уверен, что нога сломана. Но кок уже кричал мне из камбуза:
- Эй, ты! Долго ты будешь там валандаться? Где чайник? Уронил за
борт? Жаль, что ты не сломал себе шею!
Я кое-как поднялся на ноги и заковылял к камбузу. Огромный чайник все
еще был у меня в руке, и я отдал его коку. Но Магридж задыхался от него-
дования - то ли настоящего, то ли притворного.
- Ну и растяпа же ты! Куда ты годишься, хотел бы я знать? А? Куда ты
годишься? Не можешь чай донести! А я теперь изволь заваривать снова!
- Да чего ты хнычешь? - с новой яростью набросился он на меня через
минуту. - Ножку зашиб? Ах ты, маменькино сокровище!
Я не хныкал, но лицо у меня, вероятно, кривилось от боли. Собравшись
с силами, я стиснул зубы и проковылял от камбуза до кают-компании и об-
ратно без дальнейших злоключений. Этот случай имел для меня двоякие пос-
ледствия: прежде всего я сильно ушиб коленную чашечку и страдал от этого
много месяцев - ни о каком лечении, конечно, не могло быть и речи, - а
кроме того, за мной утвердилась кличка "Хэмп", которой наградил меня с
юта Волк Ларсен. С тех пор никто на шхуне меня иначе и не называл, и я
мало-помалу настолько к этому привык, что уже и сам мысленно называл се-
бя "Хэмп", словно получил это имя от рождения.
Нелегко было прислуживать за столом каюткомпании, где восседал Волк
Ларсен с Иогансеном и шестерыми охотниками. В этой маленькой, тесной ка-
