бых башмаков и синий выцветший комбинезон, у которого одна штанина ока-
залась дюймов на десять короче другой. Можно было подумать, что дьявол
пытался цапнуть "через нее душу лондонца, но, не обнаружив таковой,
оторвал со злости кусок оболочки.
- Но я не знаю, кого же мне благодарить? - спросил я, облачившись в
это тряпье. На голове у меня красовалась фуражка, которая была мне мала,
а поверх рубашки я натянул еще грязную полосатую бумазейную куртку; она
едва доходила мне до талии, а рукава чуть прикрывали локти.
Кок самодовольно выпрямился, и заискивающая улыбка расплылась по его
лицу. У меня был некоторый опыт: я знал, как ведет себя прислуга на ат-
лантических пароходах, когда рейс подходит к концу, и мог поклясться,
что кок ожидает подачки. Однако мое дальнейшее знакомство с этим субъек-
том показало, что поза была бессознательной. Это была врожденная угодли-
вость.
- Магридж, сэр, - пробормотал он с елейной улыбкой на своем женствен-
ном лице. - Томас Магридж, сэр. К вашим услугам!
- Ладно, Томас, - сказал я. - Я не забуду вас, когда высохнет мое
платье.
Его лицо просияло, глаза заблестели; казалось, голоса предков зазву-
чали в его душе, рождая смутные воспоминания о чаевых, полученных ими во
время их пребывания на земле.
- Благодарю вас, сэр! - произнес он с чувством и почти искренним сми-
рением.
Я отодвинул дверь, и кок, тоже как на роликах, скользнул в сторону; я
вышел на палубу. Меня все еще пошатывало от слабости после долгого пре-
бывания в воде. Порыв ветра налетел на меня, и я, сделав несколько нет-
вердых шагов по качающейся палубе до угла рубки, поспешил ухватиться за
него, чтобы не упасть. Сильно накренившись, шхуна скользила вверх и вниз
по длинной тихоокеанской волне. Если, как оказал Джонсон, судно шло на
юго-запад, то ветер, по моим расчетам, дул примерно с юга. Туман рассе-
ялся, и поверхность воды искрилась на солнце. Я повернулся к востоку,
где должна была находиться Калифорния, но не увидел ничего, кроме низко
стлавшихся пластов тумана, того самого тумана, который вызвал катастрофу
"Мартинеса" и был причиной моего бедственного положения. К северу, непо-
далеку от нас, из моря торчала группа голых скал, и на одной из них я
различил маяк. К юго-западу, там, куда мы держали курс, я увидел пирами-
дальные очертания парусов какого-то корабля.
Оглядев море, я перевел взгляд на более близкие предметы. Моей первой
мыслью было, что человек, потерпевший кораблекрушение и бывший на воло-
сок от смерти, заслуживает, пожалуй, большего внимания, чем то, которое
было мне оказано. Никто, как видно, не интересовался моей особой, кроме
матроса у штурвала, с любопытством поглядывавшего на меня поверх рубки.
Все, казалось, были заняты тем, что происходило посреди палубы. Там,
на крышке люка, лежал какой-то грузный мужчина. Он лежал на спине; ру-
башка на его груди, поросшей густыми черными, похожими на шерсть волоса-
ми, была разодрана. Черная с проседью борода покрывала всю нижнюю часть
его лица и шею. Борода, вероятно, была жесткая и пышная, но обвисла и
слиплась, и с нее струйками стекала вода. Глаза его были закрыты - он,
очевидно, находился без сознания, - но грудь тяжело вздымалась; он с шу-
мом вбирал в себя воздух, широко раскрыв рот, борясь с удушьем. Один из
матросов спокойно и методично, словно выполняя привычную обязанность,
спускал за борт на веревке брезентовое ведро, вытягивал его, перехваты-
вая веревку руками, и окатывал водой лежавшего без движения человека.
Возле люка расхаживал взад и вперед, сердито жуя сигару, тот самый
человек, случайному взгляду которого я был обязан своим спасением. Рос-
том он был, вероятно, пяти футов и десяти дюймов, быть может, десяти с
половиной, но не это бросалось мне прежде всего в глаза, - я сразу по-
чувствовал его силу. Это был человек атлетического сложения, с широкими
плечами и грудью, но я не назвал бы его тяжеловесным. В нем была ка-
кая-то жилистая, упругая сила, обычно свойственная нервным и худощавым
людям, и она придавала этому огромному человеку некоторое сходство с
большой гориллой. Я вовсе не хочу сказать, что он походил на гориллу. Я
говорю только, что заключенная в нем сила, независимо от его внешности,
вызывала у вас такие ассоциации. Подобного рода сила обычно связывается
в нашем представлении с первобытными существами, с дикими зверями, с на-
шими предполагаемыми предками, жившими на деревьях. Это сила дикая, сви-
репая, заключающая в самой себе жизненное начало - самую сущность жизни,
как потенции движения и первозданной материи, претворяющихся в различных
видах живых существ; короче говоря, это та живучесть, которая заставляет
змею извиваться, когда у нее отрубят голову, и которая теплится в бес-
форменном комке мяса убитой черепахи, содрогающемся при прикосновении к
нему пальцем.
Таково было впечатление, которое производил этот человек, шагавший по
палубе. Он крепко стоял на ногах, ступал твердо и уверенно; каждое дви-
жение его мускулов - то, как он пожимал плечами или стискивал в зубах
сигару, - все было полно решимости и казалось проявлением избыточной,
бьющей через край силы. Но эта внешняя сила, пронизывающая его движения,
казалась лишь отголоском другой, еще более грозной силы, которая притаи-
лась и дремала в нем, но могла в любой миг пробудиться подобно ярости
льва или бешеному порыву урагана.
Кок высунул голову из двери камбуза и ободряюще улыбнулся мне, указы-
вая большим пальцем на человека, прохаживавшегося около люка. Я понял,
что это и есть капитан шхуны, или - на языке кока - "старик", то есть
тот, к кому я должен обратиться, дабы потревожить его просьбой доставить
меня каким-нибудь способом на берег. Я двинулся было вперед, пред-
чувствуя, что мне предстоит бурное объяснение, но в эту минуту новый
страшный приступ удушья овладел несчастным, лежавшим на палубе. Его ста-
ли корчить судороги. Спина его выгнулась дугой, голова совсем запрокину-
лась назад, а грудь расширилась в бессознательном усилии набрать по-
больше воздуха. Я не видел его лица, только мокрую черную бороду, но по-
чувствовал, как багровеет его кожа.
Капитан - Волк Ларсен, как его называли, - остановился и посмотрел на
умирающего. Жестокой и отчаянной была эта последняя схватка со смертью;
охваченный любопытством матрос перестал лить воду, брезентовое ведро
накренилось, и из него тонкой струйкой стекала вода. Умирающий судорожно
бил каблуками по крышке люка; потом его ноги вытянулись и застыли в пос-
леднем страшном напряжении, в то время как голова еще продолжала ме-
таться из стороны в сторону. Но вот мышцы ослабли, голова перестала дви-
гаться, и вздох как бы глубокого облегчения слетел с его губ. Челюсть у
него отвисла, верхняя губа приподнялась, и обнажились два ряда пожелтев-
ших от табака зубов. Казалось, его черты застыли в дьявольской усмешке,
словно он издевался над миром, который ему удалось перехитрить, покинув
его.
И тут произошло нечто неожиданное. Капитан внезапно, подобно удару
грома, обрушился на мертвеца. Поток ругани хлынул из его уст. И это не
были обычные ругательства или непристойности. В каждом слове было бого-
хульство, а слова так и сыпались. Они гремели и трещали, словно электри-
ческие разряды. Я в жизни не слыхал, да и не мог бы вообразить себе ни-
чего подобного. Обладая сам литературной жилкой и питая пристрастие к
сочным словцам и оборотам, я, пожалуй, лучше всех присутствующих мог
оценить своеобразную живость, красочность и в то же время неслыханную
кощунственность его метафор. Насколько я мог понять, причиной этой
вспышки было то, что умерший - помощник капитана - загулял перед уходом
из СанФранциско, а потом имел неделикатность умереть в самом начале пла-
вания и оставить Волка Ларсена без его, так сказать, правой руки.
Излишне упоминать, - во всяком случае, мои друзья поймут это и так, -
что я был шокирован. Брань и сквернословие всегда были мне противны. У
меня засосало под ложечкой, заныло сердце, мне стало невыразимо тошно.
Смерть в моем представлении всегда была сопряжена с чем-то торжественным
и возвышенным. Она приходила мирно и священнодействовала у ложа своей
жертвы. Смерть в таком мрачном отталкивающем обличье явилась для меня
чем-то невиданным и неслыханным. Отдавая, как я уже сказал, должное вы-
разительности изрыгаемых Волком Ларсеном проклятий, я был ими чрезвычай-
но возмущен. Мне казалось, что их огненный поток должен испепелить лицо
трупа, и я не удивился бы, если бы мокрая черная борода вдруг начала за-
виваться колечками и вспыхнула дымным пламенем. Но мертвецу уже не было
до этого никакого дела. Он продолжал сардонически усмехаться - с вызо-
вом, с цинической издевкой. Он был хозяином положения.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Волк Ларсен оборвал свою брань так же внезапно, как начал. Он раску-
рил потухшую сигару и огляделся вокруг. Взор его упал на Магриджа.
- А, любезный кок? - начал он ласково, но в голосе его чувствовались
холод и твердость стали.
- Есть, сэр! - угодливо и виновато, с преувеличенной готовностью
отозвался тот.
- Ты не боишься растянуть себе шею? Это, знаешь ли, не особенно по-
лезно. Помощник умер, и мне не хотелось бы потерять еще и тебя. Ты дол-
жен очень беречь свое здоровье, кок. Понятно?
Последнее слово, в полном контрасте с мягкостью всей речи, прозвучало
резко, как удар бича. Кок съежился.
- Есть, сэр! - послышался испуганный ответ, и голова провинившегося
кока исчезла в камбузе.
При этом разносе, выпавшем на долю одного кока, остальной экипаж пе-
рестал глазеть на мертвеца и вернулся к своим делам. Но несколько чело-
век остались в проходе между камбузом и люком и продолжали переговари-
ваться вполголоса. Я понял, что это не матросы, и потом узнал, что это
охотники на котиков, занимавшие несколько привилегированное положение по
сравнению с простыми матросами.
- Иогансен! - позвал Волк Ларсен. Матрос тотчас приблизился. - Возьми
иглу и гардаман и зашей этого бродягу. Старую парусину найдешь в кладо-
вой. Ступай!
- А что привязать к ногам, сэр? - спросил матрос после обычного
"есть, сэр".
- Сейчас устроим, - ответил Волк Ларсен и кликнул кока.
Томас Магридж выскочил из своего камбуза, как игрушечный чертик из
коробки.
- Спустись в трюм и принеси мешок угля.
- Нет ли у кого-нибудь из вас, ребята, библии или молитвенника? -
послышалось новое требование, обращенное на этот раз к охотникам.
Они покачали головой, и один отпустил какую-то шутку, которой я не
расслышал; она была встречена общим смехом.
Капитан обратился с тем же вопросом к матросам. Библия и молитвенник
были здесь, по-видимому, редкими предметами, но один из матросов вызвал-
ся спросить у подвахтенных. Однако минуты через две он вернулся ни с
чем.
Капитан пожал плечами.
- Тогда придется бросить его за борт без лишней болтовни. Впрочем,
может быть, выловленный нами молодчик знает морскую похоронную службу
наизусть? Он что-то смахивает на попа.
При этих словах Волк Ларсен внезапно повернулся ко мне.
- Вы, верно, пастор? - спросил он.
Охотники - их было шестеро - все, как один, тоже повернулись в мою
сторону, и я болезненно ощутил свое сходство с вороньим пугалом. Мой вид
вызвал хохот. Присутствие покойника, распростертого на палубе и тоже,
казалось, скалившего зубы, никого не остановило. Это был хохот грубый,
резкий и беспощадный, как само море, хохот, отражавший грубые чувства
людей, которым незнакомы чуткость и деликатность.
Волк Ларсен не смеялся, хотя в его серых глазах Мелькали искорки удо-
вольствия, и только тут, подойдя к нему ближе, я получил более полное
впечатление от этого человека, - до сих пор я воспринимал его скорее Жак
шагающую по палубе фигуру, изрыгающую поток ругательств. У него было
