практически один в пятикомнатной квартире и вполне мог бы решить вашу
жилищную проблему. Хотите познакомиться? В конце концов, вы не теряете
ничего:
- Но это же не заработок:
- Как же не заработок? Очень даже заработок. Кроме того, он имеет
какие-то связи в МВД, так что вам вполне могут вернуть погоны. Капитан?
- Майор.
- Тогда поехали, товарищ майор.
- Прямо сейчас?
- А чего тянуть?
И мы поехали, бросив на столе недопитое пиво.
Странный человек (звали его Кристофор Мартович Вулич) жил в районе
Сухаревки, в переулке с хорошим названием Последний. Дверь парадной
выходила прямо в воротную арку, и ступеньки вели не вверх, как обычно, а
вниз.
И лестница, и пол были дощатые. Пахло кошками. На первом этаже висели
почтовые ящики, многократно горевшие - четыре штуки, - и выходила
одна-единственная дверь, обитая изодранным черным дерматином. Чем исписаны
стены, я в тот раз не прочитал, но впоследствии имел удовольствие
многократно изучать и даже конспектировать эти граффити.
Мой провожатый толкнул дверь, и мы вошли. На месте дверного замка зияла
яма, заткнутая свернутой газетой. В прихожей было полутемно, на вешалке
топорщилась груда неопределенной одежды, а из глубины квартиры доносился
негромкий, но невыносимо-пронзительный скрежет, в котором я не без труда
опознал звук какого-то духового инструмента.
Должен сказать, что в то время я не испытывал ни малейшего почтения к
джазу, а также просто не переносил громкие звуки вне зависимости от их
происхождения.
- О, нет, - сказал я, но Николай Игнатьевич уже позвал:
- Крис! Крис! Иди сюда, я привел тебе хорошего психиатра!
Скрежет сменился всхлипом облегчения, и терзаемый инструмент замолк.
Послышались быстрые легкие шаги, и откуда-то сбоку возник высокий носатый
парень в просторной серой кофте, драных вельветовых штанах и босиком.
Длинные прямые волосы перехватывала пестрая вязаная лента. В руках он
держал альт-саксофон. Впрочем, название инструмента я узнал потом. В тот
день я еще не умел отличить саксофон от кларнета:
- А, - сказал он. - Еще и афганец. Это хорошо. Пошли,
продолжим. У меня пльзенское, бутылочное. Зачем травиться?
Только вот что: я хочу сразу узнать, не имеете ли вы обыкновения в пьяном
виде рвать на груди тельняшку и спрашивать, где я, сука, был, когда вы
загибались под Кандагаром?
Мой новый знакомец, Крис, действительно был личностью неординарной. С
виду он казался моим ровесником - на деле же был на десять лет старше.
Самим своим существованием он отвергал множество психологических и
психиатрических постулатов, и к концу первой недели нашего общения (уже
вечером я перебрался жить к нему в небольшую угловую комнатку) я усомнился
вообще во всем, включая самою реальность окружающего мира. Сам себя он
называл гиперпатом - то есть человеком с экстраординарно повышенным
восприятием. Например, он не читал мыслей, но по виду, движениям, дыханию
человека мог мгновенно составить о нем глубокое и достаточно точное
представление.
При этом он не отдавал себе отчета, как именно он это делает. Все попытки
пошагового самоанализа тут же приводили к утрате самой этой способности
(собственно, для проведения подспудного анализа со стороны ему и
потребовался психолог; скажу сразу, чтобы не возвращаться более: все
достаточно длительные и упорные усилия хоть както объяснить, каким именно
путем мой друг приходит к тем или иным выводам, окончились ничем, и с этим
мы в конце концов смирились). Он узнавал все завтрашние новости, просто
проехав две-три остановки в троллейбусе. Он находил спрятанные или
потерянные предметы, просто прогуливаясь или даже сидя на скамейке в
каких-то излюбленных точках: на Чистых прудах, например, или в Нескучном
саду, или в скверике на Тверском, что напротив культового кафе "Лупа" (то
есть "Лира", конечно) - несколькими годами позже там воздвигли
"Макдональдс" с афедрональным символом на крыше; Криса, таким образом,
привлекали именно людные и довольно шумные места. Иногда, в активной фазе
существования, он пешком накручивал по Москве километров тридцать пять -
сорок. Бывали, однако, времена, когда он не вставал с койки, пил водку из
горлышка, переходил с обычной своей ханки на табак: В такие дни я старался
уйти: он начинал терзать саксофон, и звуки эти могли довести до
другоубийства куда более стойкую натуру, чем я тогдашний.
Но в активные свои периоды Крис был чудесным человеком: внимательным,
гостеприимным, веселым. Запас анекдотов у него был неистощим. Кажется,
некоторые он придумывал сам. Кроме того, просто поражала его несокрушимая
вера в то, что все люди в сущности своей хорошие, просто иногда ошибаются в
выборе целей и средств.
Казалось бы, при его безграничных познаниях: это до сих пор
остается для меня загадкой.
Интересно, что в вере своей он никогда - подчеркиваю: никогда! - не
обманывался. Я уже упоминал, что замка в двери квартиры не было. Любой мог
зайти. И заходили. Иногда собиралось до десятка самых разных, от странных,
не существующих в природе людей до самых обычных вокзальных бичей и уличных
попрошаек, и все вели себя: ну, скажем так: безвредно. Деньги, которые у
Криса водились всегда, валялись за стеклом старинного буфета. И не скажу,
чтобы "гости" испытывали перед Крисом суеверный ужас.
Скорее - суеверное уважение.
Официальный статус у Криса был очень удобный: он числился нештатным
консультантом в каком-то из отделов МВД. Попал он в консультанты, как
водится, по протекции: его сводный брат пребывал в высоких
генеральско-милицейских чинах и возглавлял один из закрытых НИИ. Вряд ли
Криса на Петровке принимали всерьез, потому что обращались к нему нечасто,
но благодаря вот этому своему положению он действительно сумел устроить
меня на должность психологаконсультанта в госпиталь МВД - и прикрепить к
себе. Дважды в месяц я являлся за жалованьем: Н-да.
Но такая беззаботная жизнь продолжалась недолго - года три. За это время
я отъелся, чуть не женился, опубликовал несколько работ и обзавелся
"частной практикой" - как раз в те годы в номенклатурной и образованческой
среде стала крайне популярной чистка ауры в присутствии заказчика, и я
заделался патентованным аурочистом. Крис же организовал кооператив "Магнит"
(с девяносто второго - розыскное бюро "Аргус"), специализировавшийся на
поиске пропавших вещей.
Открылся этот талант у него почти случайно. Еще лет двадцать назад он
оставил свою обожаемую дудку в вагоне метро. Спохватился сразу же, но поезд
уже ушел. Он кинулся вдогонку, выходил на каждой станции, спрашивал
дежурных - бесполезно. И вдруг он понял, что надо вернуться на одну из
предыдущих станций, и пересесть, и проехать еще две. Он выскочил на перрон
и увидел вдали низенькую бабку, ковыляющую куда-то с футляром: Потом Крис
забывал его несколько раз в метро, автобусе, такси, его украли из
раздевалки какого-то ДК - и каждый раз, побегав в панике по городу, он
внезапно соображал, куда нужно идти.
Один случай казался совсем безнадежным: лабали на свадьбе в Реутово,
ночевали в шоферском общежитии, наутро голова была як та чугуняка, а
инструмент исчез. Исчез, казалось бы, навсегда: друзья-лабухи тоже ничего
не помнили, водилы же просто жалели его и посылали подальше. Крис было
смирился с потерей, но недели через две познакомился на каком-то сешене с
девицей и поехал провожать ее аж на Героев-панфиловцев. Он, разумеется,
навязался к девице в ее коммуналку попить кофию и уже почти склонил жертву
к взаимности, но вдруг услышал родные чудовищные звуки, доносившиеся из-за
стены. Девица пожаловалась, что сосед-инвалид взялся отравлять людям жизнь
таким образом, а управы на него нет. Крис натянул штаны, ворвался в
соседнюю комнату и с ужасом увидел мужика в инвалидном кресле, который
мучил его заблудший саксофон:
Дальше - больше: он стал находить для друзей пропавшие ключи, партбилеты,
машины: Старший брат тогда только начинал свою карьеру в МВД, и Крис ему в
том исподтишка способствовал, ненавязчиво подсказывая адреса притонов и
приметы скупщиков краденого. Репутацию свою с годами он укрепил настолько,
что в один прекрасный майский день восемьдесят девятого года к нам
постучался самый настоящий иеромонах. Звался он отцом Сильвестром, служил в
секретариате Патриархии и, насколько я понял из околичностей, занимался не
вполне церковными делами.
3.
Появление племянницы Ираиды верхом на белом "линкольне" застало
Коломийца в состоянии крайней взмыленности. Причин тому было немало, и
застарелые, как артрит, и свежие, самые гадкие, по которым всегда нужно
искать свежее решение, и из них прежде всего - две попытки нападения на
охраняемые "Тимуром" объекты. Если бензоколонку пытались выпотрошить
какие-то совсем уж дикие джигиты, лишь вчера упавшие с прадедовых гор, то
издательство "Энигма" потрогали знающие дело хлопцы.
Знающие - и ни в грош не ставящие "Тимура".
Необразованные или самонадеянные. А это значит, предстояло идти и долго
нудно объяснять, что "Тимур" - он разный. Можно сказать, двуликий. Он может
старушкам огороды пропалывать и мелких Квакиных хворостинкой отгонять - а
может, внезапно охромев, производить полные опустошения на обширных
территориях, чтоб трава не росла...
А может быть - вмазать сразу? Для радикального взвинчивания авторитета и
движения фишки?
Отдубасить как следует этих дурачков, покрасить голубой краской и среди
бела дня выпустить голяком в скверике у Большого театра:
Да. Но сначала нужно найти.
Впрочем, найти - это довольно просто.
Он потянулся к телефону.
И вот тут возникла Ираида.
То есть Коломиец не сразу понял, кто это. Он видел ее пять лет назад, и
тогда это была суровая и чуть косолапая девочка в стеганых штанах. Лишь
самую малость похожая на влетевшую в дверь языческую полубогиню.
- Дядя Женя!
Он сел, потом вскочил. Как-то узнал.
- Ирка? Ты, ведмедко? Откуда?..
- А прилетела, и все! Или же телеграмма не дошла?
- Кто ее знает, ту твою телеграмму. Я дома два дня не был. Ну-ка,
покажись, дивчина: да давай сюда эту дароболу:
Рюкзак ухнул в угол, шуба отлетела черт знает куда, ой, бидон,
спохватилась Ираида, это же Итиро-сан медвежью желчь два года копил, когда
сказали, что у тебя нога почти по плечо оторванная, а вот и письмо, дед
отписал:
Из письма следовало, что племянницу Ираиду следовало приставить к делу.
Достоинства ее были неоспоримы: стрельба, рукопашный бой, японский и
китайский свободно, немецкий, правда, с напрягом, следопытство и
скрадывание на ять, и вообще за девкой нужен глаз да глаз. А осенью ей в
институт поступать, так, братка, сам определи там, куда ей лучше: в
консерваторию там или в юридический:
Несколько дней Коломиец ошибочно считал, что Ираида есть очередное звено
в цепи размножающихся проблем, но потом неожиданно для себя почувствовал,
что жить стало легче, жить стало веселее. Во-первых, со стола исчезла
осточертевшая пицца. Во-вторых, дружно, с развернутыми знаменами, трубя -
ушли тараканы. В-третьих, телевизор стал ловить кучу доселе неизвестных
программ. В-четвертых, последняя фиктивная жена, которая ухитрялась тянуть
с Коломийца совершенно реальные деньги, вдруг вернулась - но только для
того, чтобы под контролем Ираиды произвести в квартире легкий текущий
ремонт и гордо удалиться, не оглядываясь. В пятых: А также было в-шестых,
седьмых и восьмых. Коломиец чувствовал, что привычный ухабистый чумацкий
шлях холостяцкой жизни превращается в более или менее ухоженное шоссе. Что
же будет дальше, с оторопью думал иногда Коломиец: верно писал братка, что
девку надо пристраивать к делу:
Из записок доктора Ивана Стрельцова.
Подписки о неразглашении отец Сильвестр с нас не взял, но, прихлебывая
принесенный с собой отменный коньячок "Ани", честно предупредил, что
отлучение - тоже не подарок. Ибо Господу совершенно нет дела до того, ходим
ли мы в церковь, а вот трепачей он не любит. Ну, просто не любит. И карает
