- Легкие паровозы на однорельсовых эстакадах, -
дразнился Терешков.
Все было не так.
Но к десятому дню вдруг оказалось, что вокруг - почти
привычно. Ветер полощет белье на веревках, мальчишки
гоняют мяч. Разве что на упаковках продуктов нерусские
надписи.
Рана на лбу Терешкова затянулась корочкой, и корочка
нестерпимо чесалась.
- Ты так усердно трешь лоб, что становишься похож на
умного, - сказал Марков.
- Надо съездить в Москву, - ответил Терешков.
Марков, как будто ожидав это предложение, развернул
на столе глянцевую кричаще-яркую карту.
- Мы - вот здесь, - показал он за верхний правый угол. -
Приезжаем на Ярославский. Дальше? В метро?
Терешкова передернуло:
- Без оружия?..
- Без! Без, Терешков, и не возражай.
- Да я не возражаю:
- Ладно, пойдем пешком. Сначала дойдем до Мавзолея,
потом посетим библиотеку, а вечером вернемся.
- Пешая разведка.
- Не унывай. Давай лучше озаботимся, как одеться.
Эта мысль сверлила Терешкова. Здешняя манера ходить
без подштанников и нижних рубашек нервировала. В
холодном июне две тысячи двадцать восьмого года они почти
не снимали свою кожаную робу. Здесь это не получилось бы:
жара подплывала под тридцать.
В первые же дни шустрый Марков купил кое-какую
одежду на маленькой толкучке на углу. Терешков влез в
спортсменскую майку без рукавов и светло-серые просторные
брюки, сам же Марков натянул цветастую золотисто-
коричневую рубашку с мягким отложным воротничком,
зеленые шелковистые штаны с лампасами и черную кепку с
длинным козырьком. На плече у него болталась кожаная
сумка.
Хуже обстояло с обувью. Себе Марков купил лаковые
штиблеты, Терешкову же - плетенные из ремешков сандалии.
Терешков пошевелил бледными кривыми пальцами с
вросшими ногтями и вздохнул.
Было утро, начало десятого часа. День предстоял
раскаленный.
Поезда короткого следования - без буфетов и спальных
полок - назывались здесь "электричками". Они ходили часто, и
за проезд в них брали дешево.
Вагон был полупустой. Люди сидели скучно. Сквозь
стекла окон влетали, ломались и подпрыгивали солнечные
лучи.
Остановки следовали минуты через три - четыре.
- Ух!.. - прошептал Марков и кивком показал Терешкову,
куда надо смотреть.
На длинном сером заборе алела надпись: "Смерть
американским окупантам!!!" И - серп с молотом.
Потом - вокзал. Жара, как в недавно затушенной топке.
Нормальная привокзальная жизнь. Кипучая. Торговая.
- Нам туда.
Город, как ни странно, за пролетевшие обратно тридцать
лет изменился мало. Разве что в небе не было коптеров-
адвизоров, пропали "тарелки" для скринов с крыш домов да
большая часть рекламы. И Кольцо еще не стало трехэтажным,
остекленным и крытым, а повизгивало плотным
разнопородным вонючим железным стадом.
Да, прав был Димон, когда говорил, что на мотоциклетках
днем сюда не сунешься:
Марков уже нацелился было нырнуть в пешеходный
туннель, как Терешков поймал его за руку.
- Гляди!
Свежая афиша с труднопонятным вензелем наверху.
Текст был странен: "ПЕНА и ЛЕД: камер-шоу лилипутов и
трансвеститов. КРЕЩЕНИЕ ЖАБЫ. А также НОЧЬ СТИХА И
ВОЛХВОВАНИЯ - ЭШИГЕДЭЙ. Перформанс и инсталляция
РОМАНА РОГАЧА":
Марков отсвистел начальные такты:"
(Три последние страницы аккуратно вырезаны ножницами.)
11.
Вернулась взмокшая Ираида - как-то неоправданно быстро. И хрустящий пакет
в ее руках был маловат для помещения туда полного байкерского облачения.
Изумленными глазами скользнув по отцу Сильвестру, она подошла к Крису и
выложила перед ним сложенный вчетверо голубоватый бумажный глянцевый лист.
- Где ты это сняла? - спросил Крис, развернув его. Это была афиша.
- Не сняла, а попросила. На Гоголевском.
Фольклорно-готический театр
"АЛМАЗ"
К двухсотлетию со дня рождения А.С. Пушкина
ПЕНА и ЛЕД:
камер-шоу лилипутов и трансвеститов.
ОБРЯД КРЕЩЕНИЯ ЖАБЫ
в постановке
РОМАНА РОГАЧА.
ПОЛНОЧЬ СТИХА И ВОЛХВОВАНИЯ:
перформанс и инсталляция
!ЭШИГЕДЭЙ!
7, 14, 21, 28 июня
начало: 19 час
