- Как на каруселях.
- Держитесь, товарищи. Самое тяжелое впереди.
Это они знали.
Вращение, качка. Теперь стало казаться, что они
переворачиваются еще и через голову. Словно грузовик
превратился в аэроплан и выписывает "мертвые петли". Вес
теряется, на миг повисаешь на ремнях. Но нет - наваливается
вдвойне и втройне.
Потом возник струящийся свет.
Белый, как дым, он вырывался из крошечных пор
пространства и окутывал собой все. Терешков скосил глаза на
свою руку. Свет фонтанировал из пальцев пятью тонкими
нитями. Невдалеке они переплетались с десятками других и
терялись из виду.
Сквозь эти струи виделось странное.
Он видел Маркова словно бы вывернутым наизнанку и
одновременно окружающим Терешкова со всех сторон. Сам
Терешков стал размером с глаз. Он и был глазом,
стремительно вращающимся на стебельке. Он видел сразу
все, вокруг и всегда.
Он видел себя маленьким мальчиком, лежащем в гробу.
Он видел себя рядом с комиссаром Берлахом, когда тот
выменивал у петлюровцев бронепоезд "Булава народного
гнiву" на два ведра кокаина. Он видел себя красвоенлетом
Татусевым, зажатом на сиденье упавшего в лесу "Фармана"
молодыми веселыми березками (пряжкой ремня и
выпадающими зубами Татусев пытался перетереть держащие
его стволы:). Он видел себя на скамеечке у Чистых прудов
(бритый череп, костыли и мертво торчащая нога в сером
воняющем пролежнями гипсе), когда подошел к нему и сел
рядом профессор Шварцкопф и заговорил, как со старым
знакомым. А знаете, какая самая страшная тайна времени?
Самая страшная тайна - что никакого времени-то и нет!..
Куда же мы направляемся сейчас?..
Кружение становилось невыносимым. И тут сквозь свет и
дурноту - диким голосом взвыли пущенные на всю мощь
соленоиды!
Открылись краны, выпуская из дюаров кислород. Успеть
сделать вдох!
Терешкову показалось, что его мгновенно вморозило в
лед. Нельзя стало двинуть ни рукой, ни ногой. Даже рот застыл
в полукрике. Лишь внутри что-то судорожно трепетало, гоняя
крошечные глоточки воздуха.
А сверху давило, давило, давило:
Он пытался считать про себя, но обнаружил, что забыл
нужные цифры. Что должно быть между 4 и 5? И что идет
после 7?..
Вдруг тяжесть вся исчезла и сменилась страшными
толчками и подскоками.
Потом раздался скрежет.
Потом слетел тент:
Терешков медленно приходил в себя. Рядом стонал и
ругался Марков. Было довольно светло, но при этом
совершенно ничего не видно.
Как в тумане.
Да это и был туман! Простой деревенский туман,
пахнущий мокрой разрытой землей:
- Как ты? - услышал Терешков голос товарища.
- Железно:- отозвался - и не узнал себя.
- А меня - будто кони топтали:
- Гуси топчут, - сказал Терешков, разом мстя за многие
обидные насмешки. - А кони кроют.
Но Марков, наверное, не понял, что ему отомстили.
Они приподнялись, кряхтя. Клетка стояла косо, но все же
как надо - то есть на днище. Непослушными пальцами
Терешков отстегнул ремень. Выпрямился. Встал.
Все еще покачивало. Как в лодке.
- Как ты думаешь - получилось? - спросил Марков робко.
Марков! - робко!
- Если бы не получилось, то разве мы были бы сейчас
одни? Все сбежались бы, чтобы нас осмотреть и успокоить.
- Верно:
- Командуй, командир, - сказал Терешков. - Выходим ли
мы на грунт сразу - или же когда рассеется окружающий нас
туман?
- Не знаю, как ты, - сказал Марков, - а я чувствую прежде
всего легкий голод и несусветную жажду.
- А вот что интересно, - сказал Терешков. - Если мы
съедим что-то здешнее, оно из нас вывалится при нашем
возвращении - или останется в животе?
- И это тоже мы должны будем проверить. А пока - где
наши хлеб и мясо для первой закуски? Потому что без грубых
физических сил мы не будем способны к работе.
- А как оно будет вываливаться?
- Не заставляй читать тебе лекцию о телесном
устройстве организма.
- Ладно. Вот наше мясо, соленые огурцы, хлеб. Бутыль с
клюквенным морсом. Но я чувствую, что не проглочу ни
крошки. Пока не узнаю, где мы.
Марков молча взял провиант, развернул вощеную
бумагу, расстелил розовое тонкое мясо на хлеб, сверху
уложил помятые ломтики огурца. Впился зубами.
И - со странностью в глазах отстранился.
Потянулся к морсу. Глотнул очень осторожно, растирая
языком по небу.
- Попробуй-ка, - протянул Терешкову надъеденный
бутерброд и надпитую бутылку.
Морщась, Терешков куснул. Глотнул. И еда, и питье вкуса
не имели вовсе.
- Странно:
- Знаешь, Терешков, а ведь это значит, что - что-то
произошло! Наверное, удалось! Наверное, мы действительно
в будущем:
Терешков вдруг почувствовал, что у него затряслись
руки. Он завернул недоеденный бутерброд в бумагу и сунул
его в карман. Потом - потянулся к барашкам, запирающим
дверь.
Марков молчал.
Терешков откинул решетку и, не останавливая движения
тела, спрыгнул на землю.
Земля была рыхлая и мягкая. Из нее часто-часто торчали
пучки круглых листьев.
Клетка стояла на картофельном поле, и картошка уже
давно взошла!
Июнь!
- Командир, - Терешков выпрямился. - Удалось. Удалось!
Мы - там.
А через несколько секунд где-то совсем рядом
заголосили птицы:
Рассвет застал испытателей за необходимым делом:
установкой клетки на колеса. Нежелательно, чтобы
посторонний взгляд коснулся секретнейшей из машин. К
счастью, маленькая, но густая рощица стояла неподалеку.
Оставив пока на поле тяжелые мотоциклетки, Марков и
Терешков уперлись руками в прутья, ногами взрыли мягкую
землю - и покатили-покатили-покатили клетку к роще! Клетка
бежала легко, без мотоциклеток весу в ней почти и не
осталось - ну пять пудов, разве что. Ну шесть.
В роще, такой чистенькой и нарядной снаружи, было все
замусорено. Валялись большие ржавые банки, витки
проволоки, детали каких-то машин. С клетки снова сняли
колеса, Марков затянул и законтрил временной тормоз,
отключил батарею. Машина времени теперь стала просто
мертвым железом. Забрали баулы и заплечные мешки, и
Терешков запер дверь на секретный стальной замок.
Испытатели переглянулись. Каждый мысленно проверял
другого: не забылось ли чего. Но нет, ничего не забылось.
- Газета, - вдруг тихо вскрикнул Марков. - Видишь?
Под кустом лежал серый клок бумаги с крошечными
буквами. По нему прошлись дожди.
Терешков присел рядом с бумагой, осторожно, двумя
пальцами, попытался приподнять листок. Тот расползся.
- Нет, это не газета, командир. Или просто очень старая.
- Или они тут бумагу разучились делать:
Терешков обтер пальцы о листья, встал.
- Поедем, командир?
- Поедем: Терешков, ты себя нормально чувствуешь?
- Вроде бы.
- А я - будто свекольного самогону глотнул:
- Так я и говорю - нормально.
Срубив несколько кустов, забросали ветвями клетку.
Оценили работу на "посредственно", махнули рукой и пошли
нетерпеливо к мотоциклеткам. Туман рассеивался.
Терешков как бывший военлет обязан был работать с
компасом и план-картой. На чистом листе он поставил первую
точку.
Мотоциклетки - за рога, и покатили по пахоте.
А вот и плотно укатанная грунтовая дорога. Ведет строго
на юг.
Счетчики пути поставлены на ноль.
- Ну, Терешков:
- Ну, командир:
Две ноги дружно ударили по рычагам стартеров. Чих-чих-
чих-пфф! - сказали оба недавно опробованных и
замечательно отрегулированных мотора.
Чих-чих-чих-пфф!
Чих-чих-чих-чих-пфф:
Что за притча?
Взболтало бензин в баках? Пузырьками заткнуты
карбюраторы?
Продули.
Чих-чих-чих-пфф:
- А бензин ли это? Командир, он не пахнет ничем!..
- И мясо без вкуса:
Они одинаковым движением почесали: Марков - лоб,
Терешков - затылок. Шлемы давно сброшены: жарко.
- А ну:
Ложным бензином намочен кусочек ветоши. Чирк
спичкой: чирк! Чирк!
Нет ни огня, ни дыма, ни вони серной.
- И спички туда же:
Но Терешков не сдается. Вывернул свечу.
- Крутни стартер.
Тр-р-р-р-р-р! - целый сноп искр.
Поднес к свече ветошь.
- Крути.
Тр-р-р-р-р!
Не загорается.
Тр-р-р-р-р!
Не загорается.
Тр-р-р-р-р!
Не загорается:
- Амба, Терешков. Все, что от нас - здесь не дышит.
- Ты прав, командир. Что делать будем?
- Покатим вручную. Может, у них еще бывает бензин.
Может, они его делают для музея.
- Умен был Шпац, когда советовал брать велосипеды:
Постой-ка. Еще одна проверка:
Терешков вынул кольт, дослал патрон и пальнул в небо.
Да только не пальнулось: звонко ударил боек, и все.
- И без оружия мы, командир. Что амба, то амба.
Стало холодно. Нутряным охваченные льдом, скрывая
неуверенность, испытатели крепко взяли за рога своих
железных коней и покатили их строго на юг, по компасу, но без
карты.
Что замечательно, ровно через три тысячи шестьсот
сорок семь метров грунтовая дорога взобралась на
широченное шоссе, залитое чем-то светло-серым, с
блестками, с белым ровным пунктиром вдоль. И ведь никто из
шоферов будущего не желал пользоваться этой дорогой:
- Куда пойдем? - спросил Терешков, проводя на карте
первую короткую линию и вновь отмечая по компасу свое
положение относительно сторон света. - Направо или
налево?
- Направо пойдешь - коня потеряешь, - вспомнил откуда-
то Марков. - Налево пойдешь - лапти отбросишь, зато конь
уцелеет:
- Это предрассудки, - заявил Терешков, и они пошли
направо.
- Смотри, дома! - сказал Марков недолго спустя.
И правда: далеко в стороне от дороги стояли кучкой пять
или шесть домиков светлого кирпича, окруженные темно-
красным забором.
- Неплохо, - сказал Терешков.
- Это деревня! - догадался Марков. - Хутор! Здесь живут
те, кто возделывает поля!
- Несомненно, - рассеянно согласился Терешков. Уже
несколько секунд он слышал какой-то далекий, но
приближающийся звук. Похожий на примятый шум веялки. -
Давай-ка сойдем с дороги:
Как раз подвернулась и развилка, съезд пологий,
залитый тем же светлый веществом. Испытатели отошли на
два десятка метров и стали ждать.
Оно появилось очень скоро. Черное, матовое, не
похожее ни на что. Три гробоподобных корпуса: большой и
длинный посередине, меньше и короче - по бокам. Серый
полупрозрачный диск сверху - наверное, пропеллер.
Ни окон, ни колес, ни крыльев.
- Ух ты!..
Летающее чудище поравнялось с развилкой - сбоку оно
показалось даже изящным, удлиненный хвост с петлей и
шпорой на конце - вдруг затормозило почти мгновенно,
задрало нос и, накренившись, развернулось в сторону
испытателей! Терешков испытал потрясение: безглазое
чудовище замерло в воздухе и всматривалось в него.
Потом оно качнулось, показало бок и рубчатое брюхо - и
понеслось дальше, стремительно набирая скорость.
- Ты видел? - закричал Марков. - Ты видел?!
- Ну:
- На нем - белая звезда! Белая звезда!
И тут до Терешкова тоже дошло: действительно, звезда
на боку черного аэроплана была белой - в голубом круге с
торчащими крылыш:
(Две последние страницы вырваны)
Из записок доктора Ивана Стрельцова.
Переварить и усвоить добытую информацию оказалось
труднее, чем ее добыть. И времени на это ушло больше.
Казалось бы, вот: все на бумаге. А в сознание не умещается.
Наверное, эта немыслимая жара, сделавшая Москву
похожей на громадное фигурное жаркое, так действовала. Или
- соломенные жгуты на антенне:
Не люблю колдовства. Колдунов некоторых люблю, а
колдовства - нет.
Но в конце концов все как-то улеглось и уже не вызывало
отторжения. Итак, мы узнали, кто виноват в смерти художника:
Педрилло, он же Яценко, он же Ященко (чекисты обычно
уходят на покой, слегка подправив фамилию). Что убил он его
ради какого-то медицинского опыта, а может быть, не
медицинского, а может быть, и не опыта уже. Здесь пахло
индустрией. Убийства такого пошиба случались пять-шесть
раз в год на протяжении уже многих лет, и в радиусе примерно
километра от места очередного убийства посторонние люди
долго ощущали смутную тоску и упадок сил.
Нашего гостя Джеймса (мы как-то сразу стали называть
его Васей, и он охотно откликался) прямо в лапы Ященке
привел коричневый потрепанный кейс из кожи фальшивого
